ЛИ Владимир Николаевич - журналист и писатель
Корейцы Узбекистана №1 (29) 14 января 2021
ИЗ РЕКИ ПО ИМЕНИ ФАКТ
До недавнего времени он был известен сравнительно узкому кругу читателей, друзей и знакомых, хотя, как журналист с более чем 30-летним стажем, имел все основания выйти далеко за его рамки. Поменяв несколько редакций в поисках наиболее полного приложения своих сил и способностей, остановился на корейской газете, базировавшейся в Алма-Ате, и став её собственным корреспондентом по Узбекистану, написал немало ярких статей, очерков и репортажей, достойных того, чтобы его имя стояло в одном ряду с лучшими мастерами оперативного пера. По мнению коллег, так оно и есть. Но сам Владимир Николаевич остался неудовлетворенным. - Дело в том,- сокрушается он, - что большинство материалов, подготовленных на русском языке, после перевода публиковалось в корейскоязычной прессе, никогда не щеголявшей обилием читателей. И с каждым годом их становится всё меньше и меньше. Именно это, а не дым славы волнует и не даёт покоя. В статье под заголовком «В поисках утраченного языка» он прослеживает истоки печальной тенденции:
- А как учились корейскому языку наши отцы и деды полвека назад, с чего начинали? Известно, что они в большинстве своём знали только разговорный, бытовой язык, который «завезли» с Дальнего Востока ещё наши прадеды. Худо-бедно, говорить-то говорили, а вот письменной грамоте обучиться было негде. Нужны были учителя, учебники, словари, методические пособия, а где их взять, если государство не давало на то своё политическое «добро»?
Ситуация в корне изменилась с обретением независимости республиками, где компактно проживает корейское население. Так, в Узбекистане корейский язык можно изучить на курсах или факультативных занятиях во многих городских и сельских школах, в Центре образования Республики Корея, действующем в Ташкенте с 1992 года. «Словом, если хочешь знать язык – не ленись! Всё зависит только от тебя самого», - резюмирует Владимир Николаевич и грустно вздыхает: сколько драгоценного времени упущено, вряд ли удастся его наверстать…
Склонный к глубоким раздумьям, философским размышлениям, он с малых лет знает, что ничего не даётся просто так, с наскока, или посредством трескучих фраз и благих пожеланий. В полном, кстати говоря, соответствии с принадлежностью к своему знаку зодиака. Козерог, как свидетельствует многовековая мудрость, всего добивается своим трудом и волей. Его жизненное кредо
– не рассчитывай на чью-то помощь, цени время, так как цель далека, и нужно успеть до неё дойти. Надейся только на себя и всегда будь готов к худшему.
Высокая жизнестойкость, терпение, взвешенность в каждом слове и поступке – всё это обретено им в суровых условиях, в которых он рос и воспитывался. Делится сокровенным только с самыми близкими людьми, никогда и никому не навязывает своего мнения, сдержанный внешне, очень эмоционален, наблюдателен и отличается цепкой памятью. Когда-то, в силу обстоятельств, был подвержен страстям и страстишкам, через которые, впрочем, проходит каждый мужчина, но не каждый может от них избавиться. Владимир Николаевич сумел и с молчаливым сожалением поглядывает на тех, кто не нашел в себе для этого сил. А если дело касается приятелей, то не смолчит. Но не упрекнёт, а постарается хоть как-то помочь. Не одному из них он вежливо, но решительно давал адреса клиник, где избавляют от вредных привычек, и при этом готов был нести все расходы на прохождение курса лечения. Хотя сам, безусловно, отказался бы от подобного дружеского участия – гордость и воля не позволили бы.
Как указали ему звёзды, он должен быть и достаточно амбициозным, чтобы не довольствоваться достигнутым. Но и здесь не спешит лезть наобум на мины. Перво-наперво, – убежден он, – не потерять то, что имеешь, а уж коли замахиваться на большее, то делать это, тщательно взвесив все возможные последствия или побочные явления. Долго не мог заставить себя сесть за главное своё литературное творение. Тема – самая больная и важная для каждого из нас – выживание депортированных корейцев, их детей и внуков в новой среде, обретение своего места под среднеазиатским солнцем, перспективы на будущее. Справлюсь ли?
Наконец решился. А исходил, прежде всего, вот из чего:
«Когда человек перешагивает пенсионный рубеж, его часто посещают мысли о скоротечности бытия и бесконечности мироздания. Позади вроде большая, долгая жизнь, в которой ты успел, кажется всё: и дерево посадить, и дом построить, и детей вырастить. Но иногда нет-нет, да и кольнёт что-то внутри тебя и напомнит: не всё ты ещё сделал в этом мире, не все долги вернул, и не будет на этом свете душе твоей успокоения. Так я взялся за перо и склонился над чистым листком бумаги».
Но принять решение – это ведь только начало. Огромный объём наблюдений и информации надо, как говорится, вновь и вновь пропустить через себя, отсечь лишнее, продумать сюжет и композицию. Изложить всё это в занимательной форме художественного произведения – не хотелось. Утратится достоверность фактов, которые обязательно надо донести до читателя без малейшей примеси домысла. Просмотрев записи в многочисленных рабочих блокнотах, порывшись в выцветших фотографиях и в своей памяти, подумал, что всё это в скором времени безвестно канет в небытие. А ведь в этих по крупицам собранных материалах есть сведения, уникальные своей исторической правдивостью. Многим, особенно молодым, необходимо их знать, чтобы приобщиться к памяти поколений.
И здесь не надо мудрствовать лукаво. Достаточно поведать обо всём на примере типичной корейской семьи. «Кстати, если ты расскажешь о своей семье, начиная от деда и до внуков, то получится именно то, что надо» – посоветовал один из коллег-журналистов, уже опробовавший своё перо в большой литературе.
Так возник замысел повести «Берег надежды». Сверстники автора, рождённые вскоре после второй мировой войны, прочитав её, словно вернутся в свое далёкое детство, кое-где и всплакнут, ибо так живо, словно кистью художника нарисованы сцены быта в саманных лачугах, переезда в неведомые трущобы, потерь самых дорогих сердцу людей. Сцены адского труда на рисовых чеках, заготовки камыша в зимнюю стужу на продувающем ветхую одежонку свирепом амударьинском ветру… И всё это и многое другое, непосильное даже для взрослых мужчин, делалось и руками мальчишек, в промежутках между домашними хлопотами ходивших в начальные классы школы. Страна самонадеянно строила светлое социалистическое будущее, выполняла и перевыполняла пятилетние планы, а в это время на задворках могучего и нерушимого Союза сидели в холоде и голоде тысячи и тысячи семей, не имевших даже собственной крыши над головой. Дотянув кое-как до весны, они с надеждой приступали к очередному севу риса, хлопка и других сельхозкультур, не имея ни электричества, ни техники, ни элементарных бытовых удобств. На передовых рубежах уже осваивали космос, строили имперского размаха дворцы, галереи, эстакады, а здесь время словно припозднилось на полвека и всё базировалось на тягловой человечьей силе. Молодым это трудно даже представить. Поэтому им просто необходимо прочесть «Берег надежды», чтобы лучше оценить своё нынешнее положение, понять, каким трудом достигнут тот уровень благосостояния, который им обеспечили родители.
В многодетной семье, в которой родился в 1947 году автор книги, весь ужас того времени усугублялся неблагополучием во взаимоотношениях родителей. Отец И Сон, человек с большими природными задатками, мог добиться больших высот в избранном деле. Юношей придя на шахту, он быстро, в отличие от многих других своих сверстников, освоил основы горного дела, его заметили, перевели из простых крепильщиков в десятники, мастера. Став начальником участка, он поступил в институт, и всё бы ничего, только не поладил с начальством. А будучи человеком гордым и вспыльчивым, крепко выпил, высказал ему все, что о нём думает и хлопнул дверью. Уехал, неизвестно куда. Потом такое повторялось не раз: уедет, через какое-то время подаст о себе знать или прикажет жене собираться ехать к нему на новое место работы. А новым местом жительства становилась очередная глиняная кибитка.
Однако интересно, как бы далеко он ни забирался, будь то в Туркмении или Каракалпакии, везде примерно в таких же условиях жили и ютились другие корейские семьи. Где-то целыми посёлками, а где-то по несколько дворов. Так что было бы нетипично, если бы И Сон, прозванный на русский манер Николаем, сделал карьеру на шахте в Ангрене. Типичные корейские семьи тех лет осваивали побережья Амударьи, Сырдарьи и впадающих в них рек. Впрочем, глубоко ошибается тот, кто шахтёрскую долю считает легче крестьянской. И тут, и там надо было вкалывать до седьмого пота, чтобы прокормить себя и свою семью. Это – на заметку молодым, которым и невдомёк, что было время, когда работали в основном для того, чтобы не умереть с голоду. О добротном жилье, шикарной мебели и одежде, личных авто, холодильниках, стиральных и прочих машинках могли только мечтать.
Сам Владимир начал зарабатывать на жизнь в 1963 году – заведовал в школе художественной мастерской и одновременно там же учился. После службы в армии работал в Ташкенте: бетонщиком на стройке, художником в проектном институте, корреспондентом в многотиражной газете. В 1975 году без отрыва от производства окончил журфак ТашГУ. Хотя мечтал стать художником, имея на то и талант, и горячее стремление. Не сложилось. Десять лет работал в ангренской городской газете корреспондентом, ответственным секретарем, заместителем главного редактора. В 1985-м переводом был приглашен собственным корреспондентом в межреспубликанскую газету советских корейцев «Ленин кичи» (ныне «Коре ильбо»). С 1990-го по 1994-й год заведовал ташкентским корпунктом этой газеты. Одновременно по линии общественной деятельности в АККЦУз возглавлял отдел по средствам массовой информации и связям с общественностью.
Корпункт «Ленин кичи» того периода – это пятерка людей, собранных в один кулак для слаженной совместной работы. Причём, в команду попали люди отнюдь не случайные. Она подбиралась, как говорится, не методом «тыка», а продуманно и взвешенно, с прицелом на то, что каждый из них сможет вложить свою, пусть и небольшую, лепту в сохранение национальной культуры. Их тщательно подбирали путём многочисленных опросов и только потом приглашали на работу. Все они до этого довольно-таки успешно трудились в русскоязычных изданиях, были там востребованы. Причём, при выборе кандидатуры учитывались не только образование и профессиональные качества, но, в первую очередь, их готовность стать добровольными летописцами диаспоры. Владимир Ким пришёл из газеты «Комсомолец Узбекистана», Вячеслав Ли – из «Пионера Востока», Брутт Ким – из «Крыльев Востока». Виктор Ан, прежде чем прийти в корпункт фотокорреспондентом, испробовал себя в различных ипостасях, но тяга к творчеству взяла верх, и он посвятил этому делу всю жизнь.
В 1994-м году в редакции началась реструктуризация, но, не дожидаясь её итогов, Владимир неожиданно для многих уехал на луковое поле. Так в подобных ситуациях поступал его отец – просто резко срывался с места и никого ни о чём не предупреждал и не просил. Взыграло ли тут ретивое отцовское или был в этом тайный замысел, погрузившись в пучину «кобонди», набраться впечатлений для будущей книги – неизвестно. Спросить напрямую – было бы не совсем корректно. Скорее всего, тема сельскохозяйственного гастрабайтерства корейцев пока досыхает в его запасниках.
Вернувшись с опостылевших грядок, несколько лет работал в газете «Коре синмун». Публиковался в различных общественно-политических и литературных журналах, альманахах, сборниках. В 2012-м году при содействии АККЦУз издал книгу о корейской диаспоре Узбекистана «Берег надежды». Вышла она ограниченным тиражом, но с учётом публикации в электронном виде на сайте «Коре сарам», на страницах альманаха «Ариран 1937», вполне достаточным для того, чтобы принести автору настоящую известность.
Книга состоит из двух разделов, в первом – серия репортерских заметок с фотоиллюстрациями о наших соплеменниках, творивших многогранную историю корейской диаспоры Узбекистана в разные периоды её жизни, во втором – автобиографическая повесть. Автор далёк от мастеровитой кичливости, игры слов, применения наиболее выигрышных литературных приёмов, зачастую предназначенных лишь для того, чтобы блеснуть эрудицией и показать самого себя в самом выгодном свете. Напротив, порой он, не боясь «потерять лицо», описывает эпизоды, где, мягко говоря, оказывался не на высоте, а то и вовсе совершал поступки, заслуживающие осуждения. Не щадит и других героев, не сглаживает углы, каждому воздавая по заслугам. С особой теплотой вспоминает людей, которые в тяжелейших условиях выживания делились последним, протягивали руку помощи в трудную минуту. При этом «перескакивал, – как написал в послесловии,- с одного факта на другой, совершенно не заботясь о целостности картины». Это художник, сидящий в нём, водил его пером, словно кистью, которому не важно, в какой очередности накладывать мазки и насколько они соответствуют критериям высокой оценки. Главное – чтобы произведение получилось кристально правдивым, привлекало, захватывало, не оставляло равнодушным. Пусть потом спорят – насколько оно удалось, гораздо важнее донести то, что руководило автором. И эта цель, безусловно, достигнута.
О том, когда и как родилась идея написать книгу, Владимир Николаевич рассказывал в одном из интервью:
– После пяти лет скитаний по России, Украине и Казахстану в поисках заработка я вернулся домой, и в чулане среди прочего хлама случайно обнаружил картонную коробку, в которой чудом сохранились покрытые пылью фотонегативы очень популярной тогда фирмы «Свема». В далеком 1971-м я купил с рук подержанный фотоаппарат «Зоркий-4» (тогда я работал в многотиражной газете «Ташкентский университет»), с которым не расставался почти двадцать пять лет, снимая на плёнку героев моих очерков, зарисовок и репортажей. Я собрался, было, выбросить негативы на мусорную свалку, но в последний момент что-то меня остановило. Занёс коробку домой и кинул под топчан, и она пролежала там ещё около десяти лет. И тут мне пришло в голову написать серию репортёрских заметок о наших соплеменниках (назвать их очерками у меня не поворачивается язык), где доминирующую роль должны были сыграть именно фотографии. Так родилась рубрика «Диаспора в лицах», первый материал которой «А Карадарья течёт по-прежнему» был опубликован в газете «Корё синмун» …
Добавлю, что в издание книги – обработку и оцифровку фотографий, электронную вёрстку, редактуру, я вложил свои кровные – годовую пенсию. Жена Арина, с которой к тому моменту прожил 40 лет, отнеслась к затее с пониманием и готовностью урезать домашние расходы. Это к тому, чтобы сразу отсечь инсинуации о наличии меркантильных интересов. Сделать себе «имя»? По тем снимкам и материалам, которые опубликованы в книге, можно сделать вывод: двадцать лет назад, нас, собкоров «Коре ильбо», соплеменники по всей республике знали, что называется, в лицо. И в тех первых городских и республиканских корейских центрах собкоры корпункта играли не последнюю роль. Так что это уже пройденный этап. Я действительно руководствовался только одним стремлением – сохранить для истории факты и снимки, которые могли, к сожалению, исчезнуть бесследно. Теперь я искренне рад, что этого не произошло.
– А будет ли продолжение книги?
– Я уже в том возрасте, когда нужно спешить – иначе поезд уйдёт, и ты не успеешь. Этим, в первую очередь, и продиктовано моё решение опубликовать «незавершёнку». Во-вторых, хотелось, как сейчас говорят, в режиме онлайн увидеть реакцию читателей. Я ведь человек адекватный, нисколько не обольщаюсь и прекрасно понимаю – литературные достоинства книги минимальны. Как говорят, на безрыбье… А вот для историков недалекого будущего – это настоящая кладезь. Хотя найдутся критики, которые все равно не преминут меня охаять. Ну и, в-третьих, «безлошадному» писателю или журналисту издать в наше время некоммерческую книгу – это всё равно, что руками достать с неба звезду. Некоторые мои знакомые с удивлением смотрят на меня и крутят пальцем возле виска – «Зачем тебе это?». Но я на них не обижаюсь. Помните, один из великих как-то сказал: самое ценное, что человек может оставить после себя – это дети, и то, что он создал в течение всей своей жизни своим умом и руками. Всё остальное – тлен. Так что – ещё не вечер…
Обозревая в контексте этих слов журналистскую и писательскую деятельность Владимира Николаевича, следует отметить не только его высокий профессионализм, который сам он оценивает более чем скромно, но и большую организаторскую работу, которую вёл в рамках работы в корпункте газеты. Эта вторая, и до поры до времени как бы второстепенная составляющая, заняла подобающее ей место во второй половине восьмидесятых, когда грянула так называемая горбачевская перестройка. Слово это, впервые вылетевшее из уст Михаила Сергеевича, было, наверное, самым произносимым в те смутные годы «разброда и шатания». В общественном движении начались смелые эксперименты. Пример других заразителен, если он уже обкатан и не сулит серьезных неприятностей экспериментаторам. Сначала робко, а затем и более решительно заговорили о переменах и в редакции. Так в начале девяностых появилось 16-страничное еженедельное русскоязычное приложение «Коре», куда были приглашены на работу лучшие писатели и журналисты из числа казахстанских корейцев. Выход приложения явился мощным стимулом и для творчества ташкентских собкоров – они стали более требовательно относиться к подготовке материалов.
Но вместе с духовной удовлетворенностью пришло и некое сомнение в правильности такого шага – ведь, по сути, переход газеты на русский язык фактически ещё больше отдалял нас от нашей национальной культуры. Появилось гнетущее ощущение, что встали на тупиковый путь.
И вот вдруг в одночасье развалился могучий Советский Союз – огромная страна распалась на пятнадцать независимых республик. И единая когда-то четырехсоттысячная диаспора советских корейцев, более века вбиравшая в себя культуру и язык русского народа, раздробившись на мелкие кусочки – опять же не по своей воле! – оказалась размазанной по новым суверенным государствам, коренные жители коих заговорили вдруг исключительно на своих национальных языках.
- Конечно, – вспоминает Владимир Николаевич, – ничего не зависело от нашей воли, мы были поставлены перед фактом и обречены воспринять развал могучей империи как историческую неизбежность. А после объявления Узбекистаном своей независимости мы вдруг разом, наперебой заговорили о возрождении национального языка, культуры, обычаев. Нет спору – мысль сама по себе прекрасная, но как её материализовать на практике?
Идея создания корейской общественной организации, которая целенаправленно занималась бы решением наболевших вопросов, родилась и долго вынашивалась в стенах нашего корпункта. У руля этого движения встал его заведующий Владимир Наумович Ким, человек относительно молодой – ему исполнилось к тому времени 44 года – полный решимости начать и довести благородное дело до победного конца.
Корпункт газеты стал боевым штабом: здесь разрабатывались тактика и стратегия действий на ближайший период и на перспективу, писались проект устава и программа будущей общественной организации. Члены инициативной группы провели огромную подготовительную работу, венцом которой стало собрание корейской общественности, где был избран оргкомитет по созданию республиканского культурного центра.
Сегодня, по прошествии нескольких десятилетий, мало кто вспоминает, где и как всё это начиналось. В конце 80-х и начале 90-х годов века минувшего корпункт газеты «Коре ильбо» в Ташкенте был, по сути, единственным форпостом, связующим центром, куда приезжали эмиссары обеих Корей для налаживания (ещё далеко не межправительственных) различных контактов с представителями нашей диаспоры. Даже в частных поездках гости в первую очередь искали в городе офис корпункта и, заручившись его поддержкой – информационной, моральной, бытовой, экскурсионной, транспортной – продолжали свой путь дальше. Это было время, когда собкоры хорошо понимали: в коридорах корпункта после долгой, изнурительной политической «засухи» зарождаются первые истоки национального возрождения и сближения «корё сарам» с братьями и сёстрами с далекой родины.
…Наш замечательный поэт Угай Дегук, подводя на склоне лет итоги своей жизни, сказал внимательно слушавшим его ученикам:
– Прежде чем начать писать стихи, я долгие годы работал в органах статистики. Это, конечно же, наложило свой отпечаток на всё, даже на отношение к творчеству. Так вот: подсчитав свои возможности и уровень их реализации, я узнал, что выполнил своё предназначение на 40 процентов. До обидного мало. Так что задумайтесь, где мы напрасно убиваем время.
Не так давно мы обсуждали этот беспощадный вердикт с Владимиром Николаевичем, и он с присущей ему скромностью заметил: «Мне бы столько успеть» … Не успокоенность, неудовлетворенность самим собой – вот вечный двигатель творческого человека. Каждую новую свою вещь он воспринимает лишь как задел на будущее, как ещё один шажок на пути к полному самовыражению.
Геннадий Лю,
фото из архива В.ЛИ
СОБКОРОВ БЫВШИХ НЕ БЫВАЕТ…
1 января 2022 г. журналисту и писателю Владимиру ЛИ исполнилось 75 лет. АРИРАН.РУ поздравляет юбиляра и публикует интервью, которое Владимир Николаевич дал Владимиру СОНУ в г. Нур-Султане накануне своего дня рождения.
ИЗ АВТОБИОГРАФИИ: Владимир ЛИ. Родился в 1947 г. в г. Ангрене в семье шахтера-переселенца. В 1954 г. там же пошел учиться в первый класс школы № 7. В период с 1956 по 1966 годы жил и учился в Букинском районе Ташкентской области, Каракалпакии, Туркмении, Хорезмской области. Трудовую деятельность начал в 1963 г. — заведовал в школе художественной мастерской и одновременно там же учился. После службы в армии работал в Ташкенте бетонщиком на стройке, художником в проектном институте, корреспондентом в многотиражной газете. В 1975 году без отрыва от производства окончил журфак ТашГУ. Десять лет работал в городской газете корреспондентом, ответственным секретарем, заместителем главного редактора. В 1985-м переводом приглашен собственным корреспондентом во Всесоюзную газету советских корейцев «Ленин кичи» (ныне «Корё ильбо»). С 1990-го по 1994 год заведовал ташкентским корпунктом «Корё ильбо». Член Союза журналистов СССР, а затем и Узбекистана с 1980 года. По линии общественной деятельности в начале 1990-х гг. возглавлял отдел по СМИ и связям с общественностью Ассоциации корейских культурных центров Республики Узбекистан (АККЦУз). Несколько лет работал в газете «Корё синмун» (г. Ташкент). Как журналист публиковался в различных общественно-политических и литературных журналах, альманахах, книгах. В 2012 г. при содействии АККЦУз издал книгу о корейской диаспоре Узбекистана «Берег надежды». В настоящее время проживает в г. Нур-Султане в Казахстане.
— Владимир Николаевич, ты около десяти лет проработал собкором корейской газеты «Ленин кичи» — «Корё ильбо». Расскажи немного об этом периоде своей жизни.
— Поначалу, на заре своей журналистской карьеры, я проработал четыре года в университетской «многотиражке» ТашГУ, а затем еще десять лет — в городской газете «Ангренская правда»: корреспондентом, заведующим отделом, ответственным секретарем, заместителем главного редактора. Коллеги по газетному цеху хорошо знают, что значит работать в секретариате. Тут в течение всего рабочего дня надо крутиться, как белка в колесе, в режиме онлайн решать постоянно возникающие неувязки между редакцией и типографией.
И вот однажды, в разгар такого сумасшедшего рабочего дня, звонит мне давний товарищ еще со студенческой скамьи Владимир Наумович Ким — Ёнг-Тхек (ныне известный писатель), работавший тогда заведующим ташкентским корпунктом Всесоюзной корейской газеты «Ленин кичи». «Слушай, — говорит, — началась подписная кампания, будь добр, организуй у себя в городе подписку на нашу газету, ну, хотя бы экземпляров на пятьдесят. Каждому подписчику мы гарантированно вышлем бесплатно восточный лунный календарь». Признаться, на тот момент я вообще даже не знал, что в Союзе существует ежедневная корейская газета, и что на своих страницах она поднимает вопросы, связанные с жизнью наших соплеменников в братских республиках. «О чем речь, старина, конечно, помогу, — с готовностью ответил я, — высылай быстрее календари».
Слово — не воробей, обещал — выполни! И вот тут-то я впервые нос к носу столкнулся с проблемами корейский диаспоры, отдельные представители которой в те годы пытались хоть как-то сохранить жалкие остатки национальной культуры. Я с большим воодушевлением взялся за дело, но мой энтузиазм иссяк через пару недель, когда в результате неимоверных усилий мне удалось-таки склонить к подписке всего нескольких человек. Неоднократные мои попытки увеличить число добровольных подписантов, горячие взывания к совести и патриотизму бесследно тонули в пассивном безразличии моих собратьев к проблемам газеты и не давали желаемых результатов. В конце концов, я смирился с неудачей, махнул на все рукой, а оставшиеся сорок с лишним календарей забросил пылиться на книжную полку.
Потом я часто задавался вопросом: а нужна ли вообще моим соплеменникам газета, которую они не могут читать? Ведь со дня насильственного переселения наших отцов и дедов в Среднюю Азию прошло на тот момент почти полвека, и знающих корейский язык даже на уровне церковно-приходской школы оставались считанные единицы.
Поэтому, когда мне в очередной раз позвонил Владимир Наумович и предложил перейти работать собкором в «Ленин кичи», я не сразу согласился. Писать в газету, которую и сам-то не можешь читать — это, извините, как щи хлебать из пустой тарелки! Да к тому же, для кого писать, если ни в настоящем, ни в отдаленной перспективе читателей ни на йоту не прибавится?
Но после долгих раздумий я все же согласился.
Став собкором «газеты теней», как ее окрестил однажды один наш коллега, приходилось частенько выезжать в командировки, встречаться с соотечественниками, успешно работавшими в различных отраслях народного хозяйства Узбекистана. За десять лет мною были подготовлены к печати сотни статей, очерков и репортажей — естественно, все они писались на русском. В соответствующих отделах редакции материалы эти переводились на корейский язык, который мало кто из корреспондентов знал даже на уровне азбуки. Когда в корпункт приходил очередной номер газеты, свои опусы собкоры узнавали по фамилиям в конце публикаций. Действительно, такое аховое положение с грамотностью вызывало больше грусти, чем смеха.
Ветер перемен начался во второй половине восьмидесятых, когда грянула так называемая горбачевская перестройка. Слово это, впервые вылетевшее из уст Михаила Сергеевича, было, наверное, самым произносимым в те смутные годы «разброда и шатания». В общественном движении начались смелые эксперименты. Пример других заразителен, если он уже обкатан и не сулит серьезных неприятностей экспериментаторам. Сначала робко, а затем и более решительно заговорили о переменах и в нашей редакции. Так в начале девяностых появилось 16-страничное еженедельное русскоязычное приложение «Корё», куда были приглашены на работу лучшие писатели и журналисты из числа казахстанских корейцев. Выход приложения явился мощным стимулом и для творчества ташкентских собкоров — мы стали более требовательно относиться к подготовке материалов.
Но вместе с духовной удовлетворенностью пришло и некое сомнение в правильности такого шага — ведь, по сути, переход газеты на русский язык фактически еще больше отдалял нас от нашей национальной культуры. Появилось гнетущее ощущение, что мы встали на тупиковый путь.
И вот вдруг неожиданно развалился могучий Советский Союз — огромная страна распалась на пятнадцать независимых республик. И единая когда-то четырехсоттысячная диаспора советских корейцев, более века вбиравшая в себя культуру и язык русского народа, раздробившись в одночасье на мелкие кусочки — опять же не по своей воле! — оказалась размазанной по новым самостийным государствам, коренные жители коих заговорили вдруг исключительно на своих национальных языках.
Конечно, ничего не зависело от нашей воли, мы были поставлены перед фактом и обречены воспринять развал могучей империи, как историческую неизбежность. А после объявления Узбекистаном своей независимости мы вдруг разом, наперебой заговорили о возрождении национального языка, культуры, обычаев. Нет спору — мысль сама по себе прекрасная, но как ее материализовать на практике?
Идея создания корейской общественной организации, которая целенаправленно занималась бы решением наболевших вопросов, родилась и долго вынашивалась в стенах нашего корпункта. У руля этого движения встал его заведующий Владимир Наумович Ким, человек относительно молодой — ему исполнилось к тому времени 44 года — полный решимости начать и довести благородное дело до победного конца.
Корпункт газеты стал боевым штабом: здесь разрабатывались тактика и стратегия действий на ближайший период и на перспективу, писались проект устава и программа будущей общественной организации. Члены инициативной группы провели огромную подготовительную работу, венцом которой стало собрание корейской общественности, где был избран оргкомитет по созданию республиканского культурного центра.
Сегодня, по прошествии нескольких десятилетий, мало кто вспоминает, где и как все это начиналось… В конце 80-х и начале 90-х годов века минувшего корпункт газеты «Корё ильбо» в Ташкенте был, по сути, единственным форпостом, связующим центром, куда приезжали эмиссары обеих Корей для налаживания (еще далеко не межправительственных!) различных контактов с представителями нашей диаспоры. Даже в частных поездках гости в первую очередь искали в городе офис корпункта и, заручившись нашей поддержкой — информационной, моральной, бытовой, экскурсионной, транспортной — продолжали свой путь дальше. Это было время, когда собкоры хорошо понимали: в коридорах корпункта после долгой, изнурительной политической «засухи» зарождаются первые истоки национального возрождения и сближения «корё сарам» с братьями и сестрами из далекой родины предков.
— Известно, что в советские времена в «Корё ильбо» сельская тематика была доминирующей, поскольку село давало львиную долю подписчиков. После развала Союза по разным причинам наши соплеменники стали мигрировать в города и в 90-е годы урбанизация сельчан-корейцев достигла небывалых масштабов. Что ты можешь сказать по этому поводу?
— В связи с новыми аграрными реформами колхозы с преимущественно корейским населением постепенно распались, молодежь стала интенсивно покидать родные места, на селе оставались доживать свой век одни старики. Процесс этот можно проиллюстрировать на примере бывшего, не очень крупного колхоза им. Папанина Среднечирчикского района Ташкентской области (ныне фермерское хозяйство «Узбекистан»), где раньше насчитывалось около ста корейских дворов. Впервые мы приезжали сюда в начале девяностых годов прошлого века. Тогда процесс оттока молодежи был на пике, а число еще здравствовавших стариков приближалось к полутора десяткам. Спустя тридцать лет мы снова приехали в знакомое село. В его облике мало что изменилось: те же две параллельные улочки, протянувшиеся до самого горизонта, ветки деревьев, сбросившие багрянец листвы, почерневшие от осенних дождей огородные грядки. И на улицах — ни одного корейского лица. Поинтересовались у местных: остались ли они вообще в бывшем «Папанине»? Нет, говорят, последние старики умерли еще лет десять тому назад…
Да, пустеют корейские села. Не приживается здесь молодежь, мигрирует в города. Обосновавшись, перетягивает туда и своих престарелых родителей. Старики сопротивляются до последнего, оттягивают переезд — непреодолима тяга к земле, к местам, где все дорого и близко сердцу. Но тяга к детям и внукам оказывается сильнее. Да и болячки все больше дают о себе знать. Так, склоне лет, в силу сложившихся обстоятельств, многие из них поневоле переезжают в города, где чувствуют себя не совсем комфортно. Присматривают за внуками, частенько ходят на «БАМ» — (больницу, аптеку, магазин), потихоньку стареют и тихо уходят в мир иной.
Бывая на селе, острее чувствуешь неотвратимость исчезновения того уклада, в котором мы жили когда-то благодаря нашим отцам и дедам. Уже редко увидишь здесь привычную для того времени керосиновую лампу, плетеную камышовую корзину, корейский серп с удлиненной ручкой, шляпу-сакат, грушевидный самодельный черпак для воды, дымоходную печь-ондоль, ножную рисорушку — эти и многие другие атрибуты сельского быта, можно сказать, уже навсегда ушли из нашей жизни. Понимая всю неизбежность происходящего, сердцем осознаешь: вместе с укладом в небытие уходит не только наша самобытность, но и что-то несоизмеримо большее. Может, под жестким напором научно-технического прогресса, масштабными изменениями во всех сферах жизни мы безвозвратно теряем память о прошлом, а значит, и то святое, чем жили наши отцы и деды? Право, не знаю.
— Книга под названием «Берег надежды», которую ты написал и издал в Ташкенте в 2012 году, состоит из двух разделов. В первом разделе — серия репортерских заметок с фотоиллюстрациями о наших соплеменниках, творивших многогранную историю корейской диаспоры Узбекистана в разные периоды ее жизни, во втором — автобиографическая повесть. Когда и как родилась идея написать эту книгу?
— В результате развала СССР, в 1994-м, меня, собкора газеты «Корё ильбо» по Узбекистану, уволили по сокращению штатов. Я остался не удел. После нескольких лет скитаний по России, Украине и Казахстану в поисках заработка, я вернулся домой и в чулане среди прочего хлама случайно обнаружил картонную коробку, в которой чудом сохранились покрытые пылью фотонегативы очень популярной тогда фирмы «Свема». В далеком 1971-м я купил с рук подержанный фотоаппарат «Зоркий-4» (тогда я работал в многотиражной газете «Ташкентский университет»), с которым не расставался почти двадцать пять лет, снимая на пленку героев моих очерков, зарисовок и репортажей. Я собрался, было, выбросить негативы на мусорную свалку, но в последний момент что-то меня остановило. Я занес коробку домой и кинул под топчан, и она пролежала там еще около десяти лет.
В конце 90-х мне пришло в голову написать серию репортерских заметок о наших соплеменниках, где доминирующую роль должны были сыграть именно фотографии. Так родилась рубрика «Диаспора в лицах», первый материал которой «А Карадарья течет по-прежнему» был опубликован в газете «Корё синмун», а все последующие материалы (вот уже более 20 лет) я выкладываю периодически на различных сайтах в Интернете под рубриками «По следам старых фотографий», «История диаспоры», «Это было недавно — это было давно» и др.
— Говорят, самые яркие впечатления — это впечатления, приобретенные в детском возрасте. Какой след оставило детство в твоей душе?
— Поколение моих сверстников — это поколение, которое родилось на земле Узбекистана в трудные послевоенные годы. И детство наше, конечно же, пусть косвенно, но тоже опалено, точнее — оглушено эхом той страшной войны. Жили мы тогда на северо-западе республики. Беспросветная нужда, голод, недетский труд на рисовых чеках под палящим солнцем — все это мы пережили и знаем не понаслышке. Но странно, почему-то именно эти суровые годы вспоминаются с особой теплотой. Наверное, потому, что трудности сплачивают людей, заставляют их объединяться, помогать друг другу, по-настоящему сопереживать…
Так случилось, что детство наше прошло исключительно в узбекской среде. На отшибе, в далеком кишлаке, на краю жарких зыбучих песков. Рядом с нами не было ни одной корейской семьи — колхоз был чисто узбекский. Так продолжалось около десяти лет. И, конечно же, мы, если можно так выразиться, растворились в местной среде: стали говорить по-узбекски, носить узбекские имена, которыми нарекли нас соседи — Базарбай, Валико, Розагуль, Турсуной — носить узбекские «шай-куйнеки», выпекать в раскаленном тандыре горячие лепешки, осваивать узбекскую национальную кухню. И даже нашу маму, нареченную на Дальнем Востоке русским именем Люда, соседи стали называть Мавлюда — видимо, так было удобнее общаться. Соседка наша, Энебиби-опа, видя, как мама мучается с выпечкой хлеба на сковороде, — а семья наша — это девять голодных детских ртов! — как-то сказала:
— Мавлюда, мен сени тандырда нон епишни ургетаман. Коркма, кийин эмас, жудаям ангсат. Сен ертага ун билан кегин — мен сени олдин хамыр килишни ургетаман. («Мавлюда, я тебя научу выпекать лепешки в тандыре. Не бойся, это совсем не трудно. Ты приходи завтра с мукой, я для начала покажу, как надо замешивать тесто…» — В.Л.).
И вскоре мама действительно научилась выпекать настоящие узбекские лепешки — и еще какие! Правда, она никак не могла научиться варить настоящий рассыпчатый узбекский плов, и тогда старый охотник Карим-ака в шутку говорил ей: «Э, Мавлюда, узини кийналтырма. Болмаса, бизга карисча паловни пиширип бер — ёгсиз, гуштсиз ва сабзисиз — бу таом ичида грунч болса болдида!» (Э, Мавлюда, не утруждай себя. Свари лучше нам корейский плов — без масла, мяса и моркови — ведь главное, чтобы в этом блюде был рис!» — В.Л.).
И все дружно смеялись этой незатейливой шутке.
Тогда же, не помню, по какому случаю, взрослые спорили о каких-то высоких вещах: о Родине, о земле, о предназначении человека на этой земле. И Карим-ака в запальчивости говорил: «Она-юртинг каерда? Э, дустим… Она-юртинг килдик кани токилган жойида. Бошкача аслы болиши мумкин эмас». (Где Родина-мать? Э, друг… Родина-мать там, где пролилась кровь из твоего пупка. Иначе и быть не должно» — В.Л.). Это теперь, прожив на земле семьдесят пять лет, понимаешь, о чем говорил тогда старый охотник Карим-ака. Он говорил о том, что все мы родом из детства, и это природное чувство единения с местами, где родился и вырос, из человека нельзя вытравить ничем и никогда.
И самые яркие воспоминания детства тоже, так или иначе, связаны с удивительными узбекскими национальными обычаями и праздниками. Мы были свидетелями захватывающих конных состязаний, устраиваемых поздней осенью в честь «Хосил Байрами», соревнований богатырей-палванов на многолюдных базарах. А в дни веселых свадеб мы, мальчишки, спешили к огромным дымящимся котлам, где щедрый повар угощал нас сказочно вкусным янтарным пловом.
Недавно я посетил места, где прошли мое детство и юность. Никого из старых знакомых я не встретил, нет там и родителей — прах их давно покоится в земле, нет там и родственников — их раскидало по странам бывшего Союза. А у самой речки, где мы раньше проводили с пацанами все долгое, жаркое лето, меня встретила ватага купающихся сельских ребятишек: «Ассалом аллейкум, — наперебой кричали они. — Бу ерге кармок ташамокка келдингизми? У, тепада, дарахт енида, балык жуда яхши олишватти, шотке боринг…». (Здравствуйте. Вы пришли сюда порыбачить? Вон там наверху, возле дерева, рыба очень хорошо клюет, идите туда…» — В.Л.).
Я улыбнулся, поблагодарил их и тихим шагом побрел вдоль реки, мимо омытых дождями дувалов и старых, покосившихся глинобитных домов. Охваченный воспоминаниями, долго сидел у заросшей камышом излучины…
Нет, стопроцентно прав был когда-то старый Карим-ака, когда, горячась, доказывал, что все мы родом из детства…
Ташкентский корпункт газеты «Корё ильбо» (слева направо): Брутт КИМ, Владимир ТЕН, Вячеслав ЛИ и Владимир ЛИ (зав. корпунктом). 1991 г.
Ветераны-собкоры ташкентского корпункта газеты «Корё ильбо» (слева направо): Владимир ЛИ, Брутт КИМ, Вячеслав ЛИ и Владимир КИМ на мероприятии, посвященном 75-летию депортации советских корейцев. 2012 г.
Председатель Ассоциации корейских культурных центров Узбекистана Виктор ПАК (справа) и автор книги «Берег надежды» Владимир ЛИ (слева) просматривают свежие экземпляры тиража, который только что доставлен из типографии. Осень 2012 г., г. Ташкент (фото Владислава ХАНА)
Ветераны-собкоры газеты «Корё ильбо» Владимир ЛИ (слева) и Владимир СОН (справа) с бывшим Послом Республики Корея КИМ Дэ Сиком (в центре) в день открытия Зимней Олимпиады в г. Пхёнчхане. 2018 г., г. Астана