КИМ Юлий

Москва, 23 декабря — ИА РУСКОР. Сегодня исполнилось 85 лет Юлию Киму.

Первые поздравления с круглой датой он принял после полуночи от ведущего популярной передачи Вечерний Ургант.

Видео. Фрагмент передачи "Вечерний Ургант" - 
https://disk.yandex.ru/i/LZpB-thQ1WqL3w

Советский, российский, израильский, корейский поэт, драматург, бард, участник диссидентского движения в СССР, лауреат литературных и музыкальных премий.   

Есть люди, которым неподвластно время. Они думают, чувствуют, творят всю свою жизнь одинаково, не изменяя себе, не идя на поводу у конъюнктуры. К этой редкой породе относится Юлий Ким.

Свидетельствует его коллега по перу писатель, художник номинант Букеровской премии по  литературе  Михаил Пак.

В 2000-м году сразу после вручения ему президентом России премии имени Окуджавы, знаменитый бард уехал в Израиль. Потом он бывал наездами в Москве, но мне никак не удавалось его застать. И только в декабре 2001-го, когда Юлий Ким прибыл в Москву праздновать свой юбилей, я связался с ним по телефону. Встреча наша состоялась на квартире поэта, уже после юбилейного торжества, в преддверии Нового, 2002-го года.    

– Юлий Черсанович, хотя и запоздало, примите наши теплые поздравления с вашим юбилеем! Желаем вам крепкого здоровья и такого же юношеского задора, который вы продолжаете сохранять в себе несмотря ни на что.

– Спасибо. Буду стараться.

– Скажите, как  вам с другого конца земли, из далекого Израиля видится Россия?

– Тут я скажу вот что. В Израиль я не переехал, из России не уезжал. Действительно, в силу семейных обстоятельств, я прожил в Израиле подряд два года. С тех пор живу то в Москве, то в Иерусалиме. Поэтому я не могу говорить, что вижу российскую жизнь издали. Я постоянно в ней нахожусь. В Израиле телевизор принимает четыре российских программы, я постоянно в курсе новостей. Конечно, и Россия и Израиль находятся в полосе очень напряженного существования, и мне не безразлично все то, что происходит здесь и там.  В Иерусалиме у меня очень много друзей и знакомых. Я живу среди российских людей, русскоязычных людей. Ивритом, к сожалению, я не владею, но даже если бы и знал иврит, вряд ли мой круг составился бы из коренных израильтян. Потому что воздух, которым я дышу, это воздух близкого круга – московских, питерских, киевских, харьковских – моих друзей. Когда меня спрашивают, где моя родина, я отвечаю полушутя, полусерьезно, что моя родина простирается от Белого моря до Красного. Что касается российской жизни, то, конечно, она мне представляется достаточно сложной. Но еще с самого начала перестройки я почувствовал огромный исторический поворот, который начался в жизни России. Такого поворота Россия не переживала еще никогда –  ни при Петре I, ни при Иване Грозном, ни в 17-м году. Поворот происходит чрезвычайно болезненно, но исторически – неизбежно. В высшем, стратегическом смысле, это не просто неизбежно, но и благо, потому что это поворот от культуры несвободы к культуре свободы. По этой дороге идут все государства мира, а те, которые не пошли, пойдут тоже.

– Поэт Игорь Губерман как-то сказал, что в Израиле он наконец занимается тем, о чем мечтал всю жизнь – “Я, – говорит, – ничего не делаю”. Вы тоже там ничего не делаете?

– (Заразительно смеется). Это его замечательное кокетство. Я не скажу, что Губерман трудоголик, но могу точно подтвердить, что он любит поспать, любит погулять, встретиться с друзьями и как следует выпить. Я смотрю на это с черной завистью, потому что, хотя он и старше меня, но может позволить себе значительно больше по этой части. (Смеется). Вообще Губерман все время чем-то занят: то у него передача на телевидении, то выступление где-то, то творческий вечер…  Он человек деятельный. И всегда открыт и жизнерадостен.  

– Как вам работается в Иерусалиме?

– Хорошо. Как и в Москве.  

– Газеты писали, что вы там трудитесь над переводом рок-оперы “Собор Парижской богоматери”.

– Да. Либретто по Виктору Гюго написал Люк Бламандо. Перевод я выполняю для коллектива, который поставил мюзикл “Метро”. Работа сделана на восемьдесят процентов и пошла в заключительной стадии. Это – редакция, отделка и переделка. Оставшиеся двадцать процентов, пожалуй, будут самыми тяжелыми. На это уйдет весь январь, и даже февраль.

Мое главное занятие в Иерусалиме – я член редколлегии толстого литературного русскоязычного журнала, который так и называется “Иерусалимский журнал”. Во главе его стоит поэт, бывший ташкентский житель Игорь Бяльский. В редколлегию входят Игорь Губерман и Дина Рубина. Там  печатается Феликс Кривин, тоже теперь житель Израиля. Эти имена хорошо известны в России. Имена представителей российской культуры. В Израиле живет старинный мой друг, еще по институту, математик, отличный преподаватель университета Владимир Гершкович. И так далее, список очень велик. Там живет родня по первой моей жене Ирине Якир.  Там моя жена и похоронена.

– А в Израиле вы выступаете с концертами?

– Да. Время от времени меня приглашают. Из шести миллионов израильтян миллион составляют русскоговорящие из бывшего Союза. А из этого миллиона только процентов тридцать знакомы с моим творчеством. Ради них я время от времени выступаю с гитарой и со своими песнями. И знаете, что странно…  Ведь в Израиле я выступаю с концертами с 1990 года и все равно меня снова и снова приглашают. В чем причина? Либо новое поколение подросло, либо старые опять соскучились и хотят меня видеть и слушать. Грубо говоря, я там выступаю непрерывно. Не каждый день, естественно, но в месяц четыре концерта, самое малое, даю.

– А на исторической родине вашего отца вы бывали?

– В Корее я не был никогда. И мне, конечно, чрезвычайно интересно побывать там. Если представится мне случай, я обязательно им воспользуюсь. Но так самому поехать в Корею пока не получается. Обычно я еду туда, где меня кто-то ждет. Либо просто надо брать туристическую путевку, но пока до этого дело не дошло. Но мне, конечно, хотелось бы, чтобы было приглашение, и чтобы рядом был человек, владеющий и русским, и корейским и мог бы Корею показать. Но все передачи о Корее я с огромным интересом всегда смотрю. Хотя я должен вам сказать, что у меня по жизни не получилось связи с корейской диаспорой. Мать у меня русская, она вышла замуж за отца-корейца, Черсана, в Хабаровске в тридцатом году, после чего они сразу же приехали в Москву. И отец оказался одиноким корейцем внутри большущей московской русской семьи, которая его очень сердечно приняла, и он тоже очень полюбил этот огромный клан Всесвятских, но прожил недолго, потому что в 37-м его арестовали и в тюрьме он погиб. Мать заключили в лагерь в 38-м. А дальше я и сестра оказались на руках у наших русских родственников, мне тогда и года не было, а сестре исполнилось лишь три.  Поэтому все наше воспитание прошло исключительно в русской среде, а корейская родня проявилась уже позже, когда она искала следы моего отца, когда пошла реабилитация, то есть, спустя двадцать лет, после 1956 года. Таким образом, я познакомился со своими корейскими родственниками. Наше общение, в силу разных причин прервалось, а возобновилось лет десять назад, и теперь эта связь довольно стойкая.

– Когда вы успеваете писать? Телефонные звонки, встречи…          

– Должен вам сказать, что я вовсе не такой человек, который нарасхват. Нет. Когда предстоит работа, телефон выключается, всего навсего… Встречи сокращаются. Из десяти приглашений принимаю три. Все в моих руках. Ну и жена, конечно, помогает.

– А дочь ваша живет в Москве?

– Да. К Иерусалиму она отношения не имеет. И пока не собирается туда.

– Следите за нынешней российской литературой?

– Стараюсь. Но много дел наваливается. Вот во время работы над “Собором…” мало успевал прочесть. Что касается раскрученных имен, они мне ни о чем не говорят. Начал читать с удовольствием Букеровский роман – “Казус Кукоцкого” Улицкой. Замечательная проза. До этого прочитал роман “Оправдание” Дмитрия Быкова. Слежу за творчеством Марка Харитонова, тоже Букеровского лауреата, мы с ним учились в одном институте, только он курсом ниже. Читаю все, что появляется из наследия Давида Самойлова, я его любил как поэта и как человека. Еще вот хочу собрать все номера журналов “Знамя” и “Новый мир” за этот год. И все их прочесть. Только ни руки, ни ноги не доходят. Но дойдут, дойдут обязательно.

– Покойный Виктор Астафьев год назад говорил, что не будет больше напрягаться и писать серьезных произведений, потому что книги не делают людей лучше. Как соотнести слова великого писателя со словами другого великого писателя Достоевского о том, что красота спасет мир?

– Я думаю, что у Виктора Астафьева эти слова вырвались в минуту горькую. Литература в России, безусловно, играла общественную роль больше, чем в других странах, но это не главная роль литературы. Литература, как и все искусство, служит эстетическим осознанием для человечества и тем самым человечество эстетически осознает себя, свое место, свою роль, свое прошлое, свои перспективы через искусство и через литературу в том числе. Функция искусства – обязательный принцип всего разумного, обязательный принцип деятельности человеческого общества. Поэтому требовать от литературы того, чтобы она чему-то конкретно помогала, чтобы непосредственно улучшала жизнь людей, бессмысленно. Это все равно, чтобы требовать от религии, чтобы она немедленно завоевала весь мир и усовершенствовала человека. Христианство столько веков бьется над усовершенствованием человека, но явных видимых результатов до сих пор не наблюдается. Но в человеке есть потребность к духовному самоусовершенствованию. И здесь, конечно, литература играет свою важную роль. Думаю, в каком-то высшем смысле, и Достоевский и Астафьев согласны в спасительной роли красоты. Потому что о красоте думает каждый человек в любом его проявлении – от примитивного и вульгарного – до самого высокого и возвышенного.

– Какие чувства  вы ощутили в себе, находясь на земле, где зародились три религии?

– Знаете, тут я еще не очень проникся этим духом… Я побывал в Старом Городе месяц назад, где сосредоточены все святыни. Ходил еще туда по поручению моих друзей, доставал какой-то особенный ладан для иркутского храма и свечи при Храме Гроба Господнего. Ходил по Старому Городу с удовольствием и одновременно с сожалением. По причине одной – там не было никого. Прежде люди выстаивали длинные очереди, чтобы попасть в священные места. Я испытывал удовольствие, потому что мне никто не мешал подходить к святыням. Нет туристов. Все доступно и красиво. Это хорошо, но это же и плохо. Отсутствие туристов – признак того, что Израиль находится в состоянии войны. Надо заметить, что это единственный грустный признак в стране. А в обыденной жизни Израиля ничего такого не заметно, жизнь бурлит, вокруг идет мощное строительство. Строят дома, магазины, школы, дороги… Иерусалим очень красивый город и с каждым днем все хорошеет и хорошеет. Во всем наблюдается кипучая и энергичная жизнь молодой страны. Но, конечно же, когда возникает беда, все вздрагивают и начинают об этом говорить, писать и беспокоиться.

– А вы верующий?

– Скажу так: я себя ни к какой конфессии не причисляю. Хотя мой прадед был православным священником, но остальные предки: деды, дядья, тети были атеисты, они были советскими гражданами и в этом духе меня воспитали. Я человек не религиозный, но назвать себя совершенно неверующим тоже не могу. Для меня это пока не решено окончательно.

– А в пище каковы ваши пристрастия и предпочтения?

– О, абсолютно простые! Когда я думаю о пище, я сразу вспоминаю вкусные вещи послевоенного детства. Самыми вкусными тогда были щи из квашеной капусты. Потом оладьи из тертого картофеля, свежий кусок белого хлеба, намазанный сливочным маслом и посыпанный сверху толстым слоем сахарного песка. Это было первое мое пирожное, которое я полюбил и до сих пор люблю. Потом добавились домашние пельмени после того, как на Камчатке меня накормили очень вкусными местными пельменями. А когда я школьником прожил три года в Туркмении, то полюбил среднеазиатский плов. Но я не могу похвастать, что корейская еда постоянно присутствует в нашем меню. Время от времени на столе появляются то капуста, то острый морковный салат. А сестра моя научилась делать некоторые корейские блюда, в том числе хе из свежей рыбы. Я подозреваю, что корейская кухня разнообразна и богата.  

– Да, это так. К примеру, в Сеуле на каждом шагу забегаловки и рестораны и везде своя еда, приготовленная по своему рецепту. Ни в каком городе мира нет такого обилия ресторанов, как в Сеуле.

– А в Париже?

– Париж не идет ни в какое сравнение с Сеулом!

– Что ж, тогда надо будет съездить в Сеул хотя бы по такому поводу. (Смеется). У меня там обед будет длиться с утра до ночи!

 – Спасибо, что уделили время для беседы. Желаем вам всего самого доброго в наступающем Новом году! Новых стихов, новых сценариев, новых песен!

– Спасибо. И вам, и всем читателям “Российских корейцев” от всего сердца желаю счастья и успехов!

 Михаил Пак, “Российские корейцы”, январь, 2002

 

 

Наталия Ким: Папе 85

 23 декабря 2021 •  Литература, Персона •  Юлий Ким

ЮБИЛЕЙНОЕ (85+)

Я дотянул уж вон до скОка,

Чему причиной несомненно

И воздух Ближнего Востока,

И гены Дальнего Востока,

И среднерусской полосы

Неповторимые красы!

Своим почтенным долголетьем

И видом, доблестным вполне,

Обязан я и тем,

И этим,

И дорогой моей семье,

И замечательной тусовке,

Где я варился, креп и рос,

В объятьях бардовской массовки

При свете театральных звёзд!

Благодарю!

Мерси!

Спасибо!

Вы навсегда в моей душе!

Авось, глядишь, ещё что-либо

Спою вам, люди!

(Е.Б.Ж)

Ким Юлий

Наталия Ким: «А знаете ли вы, что…» — папу должны были назвать Юрий, но его мама не выговаривала букву «р», что первая книжка вышла в 89-м году в Дании, один раз его песни исполнил Кобзон (фильм «Без семьи»), он сам играл главную роль в постановке по собственной пьесе («Ной и его сыновья») вместо Шакурова, дважды снимался в своих фильмах-сказках — в виде опахальщика и китайского лекаря, что Шнитке написал музыку на его стихи к фильму «Сказка странствий», как-то заблудился в пустыне Арава в поисках наскальных рисунков, совсем не знает нот и играет на шестиструнной гитаре с семиструнным строем, а научила его играть на семиструнке любимая тетушка из рода Всесвятских, при этом умел здорово играть на гармошке (я очевидец), самым сильным ругательством в его устах является слово «мерзавец», очень любил Маяковского и мог цитировать его часами, взял с собой на Камчатку несколько книг на латыни, которую неплохо знал, замечательно рисовал внучке Ксюше всяких человечков и динозавров, оставлял в ящике с пожарным гидрантом смешные записки с просьбой надеть шапку мне-подростку, писал из кардиореанимации письма в стихах, три дня просидел в 91-м в Белом доме, спас квартиру от пожара, который устроила его пятилетняя дочь, что ему лучше всего сочиняется на ходу, для этого он постоянно ходил — на рынок, в прачечную и так далее.

Папа написал несколько десятков пьес, сценариев, либретто, сотни песен и стихов. Он замечательно читает свои стихи на концертах — совсем недавно в этом очередной раз убедилась. Понятно, что песни всегда были визитной карточкой, но это моя большая мечта — чтобы люди по-настоящему узнали, поняли и изумились, какой папа большой поэт, глубокий драматург и какую отличную пишет прозу. Не умею про это говорить, но у кого есть книги — те могут прочесть там самые разные папины тексты, оценить, какой он необъятный мастер слова, настоящий русский поэт и писатель, один из самых достойных людей — во всех смыслах, какие я знаю. Многая лета, дорогой Черсаныч, ад мэа вэ эсрим и всё такое, нас много и мы тебя любим.

***

Источник: Наталия Ким

---