ДИН, Юлия Ивановна - кореевед сахалинских корейцев

 

  

 

Юлия Ивановна Дин,

аспирант Сахалинского государствен­ного университета,

Южно-Сахалинск

Формирование современной корейской диаспоры в Сахалинской области происходило в условиях слияния разных групп корейцев, каждая из которых имела чётко выраженную идентичность. Цель данной статьи — исследовать одну из узловых проблем в жизни сахалинских корейцев: взаимоотноше­ния внутри сахалинской корейской общины, которые были омрачены со­перничеством, конфликтами и личной неприязнью. Понимание сути и де­талей изучаемой проблемы — ключ к её решению.

Ключевые слова: корейская диаспора, Сахалин, идентичность, повседнев­ная жизнь, взаимоотношения.

The Korean diaspora in Sakhalin region: contradictions among the groups and the collision of identities.

Yuliya Din, postgraduate student of Sakhalin State University, Yuzhno-Sakhalinsk.

The formation of modern Korean diaspora in Sakhalin region occurred in the en­vironment of amalgamation of different groups of the Koreans with each of these having a distinct identity. The purpose of this article is to explore one of the main problems of the Koreans’ life in Sakhalin: relationships within Sakhalin Korean community that were oppressed because of rivalry, conflicts and personal dislike. Comprehension of the substance and details of the problem being studied is the key to its solution.

Key words: the Korean diaspora, Sakhalin, identity, daily life, relationships.

 

Формирование современной корейской диаспоры на Сахалине, начав­шееся в 1910-х гг., проходило в условиях слияния разных групп корей­цев, сначала в составе губернаторства Карафуто Японской империи, за­тем в Сахалинской области СССР, и с 1991 г. — новой России. Каждая из групп, составлявших корейскую общину, имела чётко выраженную иден­тичность и естественным образом стремилась к её сохранению и воспро­изводству. Диаспора прошла долгий и трудный путь интеграции снача­ла в японское, а затем в советское общество. Перед корейцами вставали проблемы полного незнания языка, отсутствия гражданства, сложности получения престижных профессий, рабочих мест и т. д.
 

Остановимся подробнее на советских страницах истории корейской общины островного края. У многих корейцев непросто складывались от­ношения с русским населением, но особенно сложно давались попытки войти в советское общество при сохранении традиционного уклада жизни и национальной культуры. После поражения Японии во Второй мировой войне возвращение на историческую родину оказалось недостижимым. Одновременно, пожалуй, одним из наиболее сложных оказался вопрос взаимоотношений между несколькими группами, составляющими саха­линскую корейскую диаспору и имеющими собственную идентичность. Наша статья посвящена этому вопросу, наши суждения основываются на результатах полевых исследований — в первую очередь, интервью, взятых автором у корейцев Сахалинской области в 2009—10 гг.^[1], и подкрепляют­ся материалами, собранными в российских архивах. Формирование современной корейской диаспоры на Сахалине, начавшееся в 1910-х гг., проходило в условиях слияния разных групп корейцев, сначала в составе губернаторства Карафуто Японской империи, за­тем в Сахалинской области СССР, и с 1991 г. — новой России. Каждая из групп, составлявших корейскую общину, имела чётко выраженную идентичность и естественным образом стремилась к её сохранению и воспро­изводству. Диаспора прошла долгий и трудный путь интеграции сначала в японское, а затем в советское общество. Перед корейцами вставали проблемы полного незнания языка, отсутствия гражданства, сложности получения престижных профессий, рабочих мест и т. д.

Существует ряд исследований, раскрывающих разнообразные аспекты функционирования локальных этнических групп. Отметим монографию А. И. Пальцева о сибиряках [15], работы Д.Д. Трегубовой о локальных группах бурят [19] и А. В. Сопова о казачестве юга России [17]. Типичные стадии конфликта малых этнических и больших национальных групп в составе многонационального государства исследуются в монографии Г. Старовойтова: приводятся примеры конфликтов на территории России, Грузии, Украины (Крым), в Нагорном Карабахе и др. [18]. Многочисленные этнические конфликты на примере черкесской диас­поры в арабских странах описывает А.В. Кушхабиев [13]. Исследователь

В.А. Аксентьев [7] изучает историю и представляет типологию этнических конфликтов. Из-за ограниченного числа учёных, непосредственно занимающихся вопросами истории сахалинских корейцев, этот вопрос довольно редко поднимается в научной литературе. Тем не менее существует некоторое количество работ, где в той или иной степени затрагива­ются тема отдельных групп в сахалинской корейской диаспоре и вопросы отношений между ними.

Например, Пак Хен Чжу (автор «Репортажа с Сахалина» — книги-сборника воспоминаний о событиях тех лет) упоминает о внутренних противоречиях в корейской общине и делит корейское население Сахалинской области на три группы. Эти группы именуются «сондюмин», «кхынтанбэги» и «пхагеномдя»^[2], — и критериями выделения служат, во-первых, обстоятельства, при которых представители данной группы (или их предки) прибыли на Сахалин, во-вторых, особенности диалекта и фенотип. Пак Хен Чжу также отмечает напряжённые отношения, существовавшие между «сондюмин» и «кхынтанбэги».

Автор книги «Корейцы на Сахалине» Бок Зи Коу в целом принимает деление Пак Хен Чжу. В то же время он говорит о том, что не следует излишне акцентировать внимание на особенностях разных групп сахалинской корейской общины, так как в своей основе корейцы — единая нация [8]. Исследователь А.Т Кузин также отмечает напряжённые отношения между различными группами корейцев, связывая это с разными статусами этих групп [10; 12].

Чтобы понять обстоятельства, при которых существовали отдельные группы в составе сахалинской корейской диаспоры, необходимо напомнить о том, как она возникла. Самая большая группа сахалинской корейской диаспоры — это так называемые «местные жители», то есть корейцы, приехавшие на Сахалин в 1910—45 гг., когда Корейский полуостров и южная часть Сахалина (носившая название губернаторство Карафуто) входили в состав Японской империи.

На первых этапах заселение острова шло медленно — к 1920 г. корейцев на Карафуто насчитывалось всего 934 чел., большинство из них приехало на заработки [3, л. 20—21]. Однако после начала Второй мировой войны японские власти приняли решение начать в Корее трудовую мобилизацию, с тем чтобы восполнить недостаток рабочих рук в разных отраслях промышленности в метрополии и колониях. Кроме того, более высокая заработная плата в угольной промышленности Сахалина также привлекала мигрантов из Кореи. В силу этих причин корейское население Карафуто в конце 1930-х гг. стало стремительно увеличиваться и к 1944 г. достигло 26 825 чел., из них 18 213 мужчин и 7552 женщины [21, с. 166].

По итогам Второй мировой войны и согласно решениям Ялтинской конференции 1945 г. южная часть Сахалина и Курильские острова (входившие в состав губернаторства Хоккайдо) передавались Советскому Союзу. Объявив войну Японии 8 августа 1945 г., СССР присоседился к боевым действиям своих союзников по антигитлеровской коалиции на тихоокеанском направлении. 2 сентября 1945 г. Япония подписала Акт о безоговорочной капитуляции, и Японская колониальная империя прекратила существование. На приобретённых Советским Союзом территориях (в 1947 г. на них была создана Сахалинская область РСФСР) проживало население, большую часть которого составляли японцы и корейцы. Согласно международному соглашению с США, японское гражданское население и военнопленные (280 638 чел.) были репатриированы в Японию в 1946—1949 гг. [16, с. 258]. Проведённая в 1946 г. советской администрацией регистрация населения показала, что на тот момент на Сахалине насчитывалось 24 774 корейца [2, л. 45]. Репатриация корейского населения (которая могла стать закономерным актом на фоне репатриации японцев) столкнулась с немалыми трудностями. Из архивных документов становится ясно, что сначала советские власти были готовы рассмотреть вопрос о репатриации сахалинских корейцев в Северную Корею. Про­ведение репатриации не составляло больших организационных и финансовых проблем, и, как выразился по этому поводу полковник Гаврилов 26 декабря 1947 г., «задержка 23 000 корейцев, как рабочей силы, для нас погоды не делает, а репатриация их в Северную Корею крайне целесообразна» [1, л. 416].

Проходившая в 1946—1949 гг. репатриация японского населения с территории Сахалина и Курильских островов привела к острейшей нехватке рабочих рук в промышленности островов. Уже в 1948 г. руководители сахалинских предприятий обратились в Совет Министров СССР с просьбой отстрочить репатриацию корейцев как минимум до осени 1948 г. Совет Министров согласился, при этом решено было материально заинтересовать корейских рабочих оставаться на советских предпри­ятиях [6, л. 1—2]. Проблема с дефицитом рабочей силы была в общем решена к началу 1950-х годов, но к тому времени уже шла Корейская война, которая сделала репатриацию невозможной.

Кроме того, следует иметь в виду, что большая часть сахалинской корейской диаспоры состояла из выходцев с южной части Корейского полуострова (ставшей в 1948 г. Республикой Корея), которая не только долгое время оставалась в сфере влияния Соединённых Штатов, но не имела до 1990 г. с СССР никаких дипломатических отношений. В условиях холодной войны и интенсивного политико-идеологического противостояния СССР не мог позволить массовый выезд своих жителей (пусть и не являющихся формально гражданами СССР) на территорию, контролируемую главным идеологическим противником. Несостоявшиеся корейские репатрианты и их потомки составляют теперь ядро сахалинской корейской диаспоры. Именно этой группе предстояло найти себя в условиях советского строя и стать наиболее многочисленной из трёх групп саха­линской общины. Однако формирование корейской диаспоры Сахалина продолжалось и после 1945 г. Две группы: так называемые «северокорейцы» и «материковские корейцы», — пополнили сахалинскую общину, а также должны были тесно взаимодействовать с основной, более много­численной, группой.

В условиях, когда этнические японцы — основное население Сахалина до 1945 г. — были отправлены в Японию, началось переселение на остров населения материковой части СССР. Однако развитая промышленность острова требовала большего количества рабочих рук. Поэтому по соглашению с властями Северной Кореи было принято решение о найме северокорейских рабочих для работы в рыбной, лесной, угольной промышленности. В 1946—1949 гг. по трудовым договорам на Сахалин приехало 26 065 корейцев, а вернулись обратно в северную Корею 14 393 чел. [4, л. 27]. На Сахалине осталось около 11,5 тысяч корейских рабочих. В последующее время они отправлялись на родину по желанию и к 1962 г. их осталось вместе с членами семей 3851 чел. [5, л. 5]. Ещё 715 чел. приняли советское гражданство [5, л. 5].

Таким образом, сахалинская корейская диаспора была пополнена корейцами, приехавшими на остров на заработки (те, кого Пак Хен Чжу с долей презрения именует «пхагеномдя»). Они значительно отличались от корейцев, которые оказались на Сахалине в период японского правления островом и в большинстве были выходцами из южных провинций Кореи. Выходцы с Севера говорили на другом диалекте, имели иные бы­товые привычки и во многом противопоставляли себя ранее присутствовавшим на острове южанам.

Отношение к рабочим из Северной Кореи со стороны уже проживавших в Сахалинской области корейцев было напряжённым. Многие корейцы говорят об этом — как личном опыте взаимоотношений с «северокорейцами», так и опираясь на воспоминания родителей. Часто звучат примерно такие слова: «Вы знаете, не очень любили северокорейцев тогда. Они ведь приезжали на время, пока у них трудовой договор не истечёт. Вели себя как временщики… Работали не очень хорошо, не берегли общественную собственность. Было видно, что приехали на время, оставаться не будут, ну и отношение к ним было соответствующее» [27].

«Мы вообще их не любили. И отец наш тоже не любил, называл их пальгени^[3] — красные, типа, очень не любил их. Запрещали с ними дело иметь…» [23].

«Да, отношения были очень плохие, если собираться вместе — так обязательно драка. Сильно друг друга не любили. Я думаю, это от разделения Севера и Юга. Отец говорил, что ещё даже до войны разница была между ними. Север — промышленный район, юг — в основном сельское хозяйство, диалекты разные, да и вообще… особенно когда война случилась» [22].

«Не очень были отношения хорошие. Льготы у них были как у переселенцев, 10% к зарплате каждый год, отпускные и т.д. А мы же не переселенцы — нам ничего не было, мы работали одинаково, а они больше получают — это нам очень обидно было. К тому же война — много мы не слышали, но всё равно слухи доходили, что Южная Корея и Северная — что война там. А мы же с южной части, вот с этими — с севера — всё время и спорили, часто и до драки доходило» [28].

Тем не менее, хотя многие информанты соглашались с тем, что от ношения между «северокорейцами» и «местными жителями» были напряжёнными, некоторые считали, что трения были умеренными: «Их не очень много было… Они приезжали на какой-то срок — потом надо же обратно ехать. Что-нибудь здесь натворят, в тюрьму садятся специально. Не хотели уезжать. Говорят, плохо в КНДР было очень жить. И разделение между нами и ими, конечно, было, не так чтобы очень, но было что-то такое» [24].

Негативное влияние на отношение к «северокорейцам» с конца 1950-х гг. стала оказывать и политика северокорейского правительства по отношению к корейцам Сахалина. В 1950-х гг. Генеральное консульство КНДР в г. Находка Приморского края начинает работу на Сахалине. Агитация и активная деятельность работников консульства на начальном этапе имели большое влияние на сахалинскую корейскую общину. Многие из «местных» корейцев принимали гражданство КНДР, а некоторое количество корейской молодёжи уехало в Северную Корею на постоянное место жительство.

Однако вслед за коротким периодом иллюзий наступило разочарование в северокорейских реалиях и политике КНДР. Северокорейские дипломаты требовали от сахалинских корейцев, трудившихся на советских предприятиях, сообщать «родине» о последних производственных новинках и технологиях, фактически вовлекая их в промышленный шпионаж. Во многом такие попытки были вызваны успехом, которого в середине 1950-х гг. добились северокорейские власти, создав в Японии Чхонрён — ассоциацию этнических корейцев Японии. На протяжении нескольких десятилетий эта ассоциация доминировала в корейской общине Японии и фактически создала там «государство в государстве», со своими школами, кредитными центрами, культурными и спортивными группами [20]. Кроме того, по линии Чхонрёна около 95 тыс. этнических корейцев Японии выехали в КНДР (а в перспективе официальной целью Чхонрёна считалась репатриация в КНДР всех этнических корейцев Японии). Учитывая немалое сходство истории корейских общин Сахалина и Японских островов, неудивительно, что достигнутый в Японии успех северокорейские власти попытались повторить и на Сахалине. Впрочем, попытки создать эффективную и независимую от властей организацию окончились неудачей. Руководство СССР относилось к таким попыткам негативно, и, как можно предположить, силовые структуры страны решали свои профессиональные задачи быстро и гораздо более эффективно, чем соответствующие органы Японии. Пострадавшей стороной в этом случае оказы­вались не дипломаты (защищённые иммунитетом), а те, кого последние старались завербовать.

Большие опасения в сахалинской корейской общине вызвал предложенный северокорейской стороной проект создания особого «корейского лагеря», куда планировали изолированно поместить всех корейцев Сахалина. Такой проект был нужен северокорейскому правительству для того, чтобы ускорить репатриацию всех сахалинских корейцев в КНДР — именно она была в те времена конечной целью Пхеньяна [11]. Этот проект не нашёл одобрения у советских властей, а у сахалинских корейцев он не мог не вызвать ничего кроме дополнительных опасений и страхов, поскольку сильно напоминал фашистские концлагеря недавней мировой войны.

К этому можно добавить, что вести, приходившие по разным каналам от тех, кто уехал с Сахалина на постоянное местожительство в КНДР, подтверждали, что дела в Северной Корее обстоят крайне неблагополучно. Это предсказуемо снижало интерес к КНДР в сахалинской диаспоре.

Постепенно отношения между выходцами с Севера и выходцами с Юга выровнялись, в итоге те «северокорейцы», что остались на острове, слились с местным корейским населением. Обуславливается это и относительно небольшой численностью данной группы — как сказано ранее, на Сахалине к 1962 г. «северокорейцев» осталось (вместе с членами семей) меньше 4 тыс. [4, с. 5].

После 1945 г. администрация Сахалина и Курильских островов столкнулась с необходимостью взаимодействовать с большим количеством корейского населения, которое практически не знало русского языка, а также не имело никакой информации о социалистическом строе и основах жизни в Советском Союзе. В этих условиях была задействована помощь с материка. С начала 1860-х гг. и до начала 1920-х гг. в Приморский край России шло переселение большого количества корейцев из северных районов Кореи. В 1937 г. советские власти депортировали всех этнических корейцев советского Дальнего Востока в Среднюю Азию — в основном в Узбекистан и Казахстан. Там они подвергались значительной дискриминации — в частности, ограничивался выезд этнических корейцев за пре­делы советской Средней Азии.

В условиях некоторой либерализации, наступившей после Второй мировой войны, советских корейцев из Средней Азии стали привлекать для работы на Сахалине. Они приезжали для того, чтобы работать переводчиками, учителями корейских школ, советниками при администрации тех крупных промышленных предприятий, на которых работало большое количество корейцев. Именно эти учителя, переводчики, сотрудники милиции и госбезопасности, партийные работники и составили ещё одну группу этнических корейцев, пополнивших сахалинскую корейскую общину. Они также должны были вести на Сахалине политическую работу — задача, проведение которой неизбежно вело к возникновению конфликтов между «воспитателями» и «воспитуемыми» (тем более, что значительная часть корейцев Сахалина стремилась к возвращению в родные места и — справедливо или нет — воспринимала власти как силу, которая этому возвращению препятствовала).

Похожая политика проводилась советскими властями в странах Прибалтики (Литве, Латвии, Эстонии) после присоединения этих территорий в 1940 г. к СССР. Проводя политику советизации этого региона, ЦК ВКП(б) направил на постоянную партийную и хозяйственную работу латышей, литовцев и эстонцев (коммунистов), давно проживавших на территории СССР. Однако будучи «национальными кадрами» только по принципу этнического происхождения, эти люди значительную часть жизни провели за пределами исторической родины, зачастую плохо знали «родной» язык. Местным населением они воспринимались как «при­шлые», «не вполне свои». К тому же низкий уровень компетентности, злоупотребления и коррупции в рядах этих представителей власти не только не способствовали тем задачам, которые возлагала на них советская власть, но и в известной степени сильно подрывала авторитет коммунистической партии и советского строя [9, с. 145—153]. В случае с Сахалином ситуация не доходила до таких крайностей, но трения между отобранными властью чужаками и местным корейским населением присутствовали.

У многих сахалинских корейцев первого поколения воспоминания о корейцах с материка также были весьма негативными. «Материковских» воспринимали как привилегированных пришельцев, и это не делало их популярными.

«Вон у любого спроси… Так они нас зажимали — эти материковские корейцы. Мы же по-русски не понимали ничего, вот они нас и зажимали, а сами жили. Мы, например, чёрный хлеб ели, а они белый. После войны они нам карточки не выдавали, говорили, чтобы приходили и в очереди стояли. Там полдня стоишь, а они без очереди проходят и у них карточки… вот так они над нами издевались» [25].

«Мы после войны поехали жить в Стародубское — там колхоз был. Материковские корейцы там были все руководители. Они нас замучили, терпеть их не мог я, этих кынтабеди. Они относились к нам, корейцам, как к собакам. Например, там поле было—я капусту там убирал… там листья остаются — они даже не разрешали нам листья забирать. Ничего не давали нам. Потом мой отец — он соревновался с материковскими, корову выиграл. Мы её вырастили, а потом отец захотел уехать в Южно-Сахалинск. Так они у нас всё отобрали — и корову тоже отобрали — и тогда только в Южный мы смогли уехать. Сейчас я бы их всех съел…» [26].

«Они приезжали, чтоб нас корейскому языку учить — сами неграмотные были из Ташкента или ещё откуда. Мы сейчас понимаем, они учить не могли. Да и по-корейски говорили плохо, а их ещё и начальниками ставили — какой он там начальник, у него образования нет никого, а нами командовали. Потому что они коммунистами все были. Их вообще все ненавидели. С русскими отношения были нормальные, а с этими…» [29].

Обращает на себя внимание тот факт, что почти все респонденты чётко отгораживают свою группу (обычно определяемую как «мы, корейцы») от группы «материковских». Отделение это, как представляется, было даже сильнее, чем отделение от «северокорейских рабочих».

«Ну как тебе сказать, отношения плохие… Они же многие были учителями корейских школ — а у нас, у корейцев, принято учителей уважать. Поэтому мы к ним вроде бы так. Но вообще, мы их корейцами настоящими не считали, да и старики — говорили, чтобы с ними не водились, и жениться тоже чтоб не смели, как на русских. Ну, на русских-то, понятно, почему не хотели жениться, в Корею думали уехать, а вот этих материковских просто не любили…» [23].

Почти все информанты в ответ на вопрос о взаимоотношениях с группой «материковских корейцев» описывали эти отношения как негативные. Привилегированное положение последних и высокомерное отношение их к «местным жителям» — основные причины, по которым эти взаимоотношения были непростыми. Не следует забывать и о том, что в глазах местных корейцев «материковские» были представителями власти, отношение к которой было не всегда позитивным. Накал отчуждения, существовавший между данными группами, несмотря на давность лет, до сих пор явственно ощущается в воспоминаниях информантов.

После Второй мировой войны на Сахалине сформировалась большая корейская община. На протяжении десятилетий она постоянно составляла около пяти процентов от общего населения Сахалинской области. Основную группу этнических корейцев составляли выходцы из южной части Корейского полуострова, которые в период японского правления Южным Сахалином приехали на заработки или же были перемещены на остров в рамках трудовой мобилизации населения, объявленной япон­скими властями. После окончания военных действий и перехода Южно­го Сахалина и Курильских островов под управления Советского Союза, корейская община острова пополнилась за счёт наёмных рабочих из се­верной Кореи. Третьей группой, влившейся в корейскую диаспору Са­халина, стали корейцы, приехавшие из районов Средней Азии для рабо­ты на острове.

На первом этапе отношения между данными группами сахалинской корейской диаспоры временами носили весьма напряжённый характер. Группы сахалинских корейцев враждовали между собой в силу разных причин. Разный статус этих групп, их взаимоотношения с русским населением и советской администрацией, личная неприязнь — причины, которые вызывали вражду в среде сахалинской корейской общины. Постепенно враждебность утихла, и корейские группы слились, приняв общую идентичность, но отголоски прошлого, память о былых конфликтах и обидах сохранились до наших дней.

 

ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ Архивные материалы

1. ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации). Ф. 9526. Оп. 4. Д. 54.
2. ГИАСО (Государственный Исторический архив Сахалинской области). Ф. 171. Оп. 3. Д. 6. 113 л.
3. ГИАСО (Государственный Исторический архив Сахалинской области). Ф. 1-И. Оп. 1. Д. 4. 41 л.
4. ГИАСО (Государственный Исторический архив Сахалинской области). Ф. 53. Оп. 1. Д. 109. 103 л.
5. ГИАСО (Государственный Исторический архив Сахалинской области). Ф. П-4. Оп. 63. Д. 1. 108 л.
6. РГАСПИ (Российский Государственный архив Социально-политической исто­рии). Ф. 82. Оп. 2. Д. 1264. 9 л.

Библиография

1. Авксентьев В. А. Этнические конфликты: история и типология // Социологичес­кие исследования. 1996. № 12. С. 43—49.
2. Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск: Сахалинское книжное из­дательство, 1993. 222 с.
3. Зубкова Е.Ю. Прибалтика и Кремль. 1940—1953. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд первого президента России Б.Н. Ельцина, 2008. 351 с.
4. Кузин А. Т. Исторические судьбы сахалинских корейцев. В 3 книгах. К. 2. Инте­грация и ассимиляция (1945— 1990 гг.). Южно-Сахалинск: Сахалинское книжное издательство, 2010. 336 с.
5. Кузин А. Т. Послевоенная вербовка северокорейских рабочих на промышленные предприятия Сахалинской области (1946—1960-е гг.) // Россия и АТР 2010. № 3. С. 148—156.
6. Кузин А.Т. Трансформация гражданского статуса сахалинских корейцев // Власть. 2010. № 08. С. 75—78.
7. Кушхабиев А.В. Черкесская диаспора в арабских странах (XIX — XX вв.). Наль­чик: ИИФЭ КБНЦ РАН, 1997. 226 с.
8. Пак Хен Чжу. Репортаж с Сахалина. Южно-Сахалинск: ЗАО «Файн Дизайн», 2004. 167 с.
9. Пальцев А. И. Менталитет и ценностные ориентации этнических общностей: (На примере субэтноса сибиряков). Новосибирск, 2001. 140 с.
10. Подпечников В.Л. О репатриации японского населения с территории Южного Сахалина и Курильских островов // Вестник Сахалинского музея. 2003. № 10.

С.   257— 260.

1. Сопов А. В. Проблема этнического происхождения казачества и её современное прочтение. Майкоп: Изд-во МГТУ, 2006. 148 с.
2. Старовойтова Г.В. Национальное самоопределение: подходы и изучение случа­ев. СПб., 1999. 206 с.
3. Трегубова Д. Д. Субэтнические группы бурят в прошлом и настоящем. Диссерта­ция на соискание учёной степени кандидата исторических наук. М., 2011. 180 с.
4. Ryang S. North Koreans in Japan: language, ideology, and identity. Boulder: Westview Press, 1997. 248 pp. (на англ. языке).
5. Хан Хе Ин. Сахалинханинквихваныльтуллоссанпэчевапхосопыйчончхи: хебанху 1970 нёндэчунбанккачиыйсахалинханинквихван умчигимыро (Политика при­влечения и отказа от репатриации сахалинских корейцев: на примере движения за репатриацию после освобождения до середины 1970-х гг.) // Сахагёнгу (Исторические исследования). № 102. С. 157—198. Кор. яз.

интервью

1. [А.], муж., 1951 г.р., п. Углезаводск, 01.02.2009.
2. [Д.], муж., 1952 г.р., г. Южно-Сахалинск, 12.04.2009.
3. [К.], жён., 1947 г.р., г. Южно-Сахалинск, 19.12.2009.
4. [Н.], муж., 1928 г.р., г. Ансан, 10.06.2010.
5. [Н.], муж., 1938 г.р., г. Ансан, 10.06.2010.
6. [С.], муж., 1943 г.р., г. Пусан, 17.06.2010.
7. [Т.], муж., 1930 г.р, г. Южно-Сахалинск, 03.08.2009.
8. [Т.], муж., 1933 г.р., г. Южно-Сахалинск, 19.03.2009.

^[1] Ссылки на интервью даны в следующем виде: [Первая буква имени], пол, год рож­дения, место проведения интервью, дата проведения интервью.

^[2] Сондюмин (искаж. сончумин) — ‘люди, приехавшие первыми’, «местные жители»; кхынтанбэги (искаж. кхынттанбэки) — ‘пришедшие с большой земли’, «материковские корейцы»; пхагеномдя (искаж. пхагённомуча) — ‘присланные чернорабочие’, «северокорейцы». Всё это искажённые диалектные произношения, активно использовавшиеся на Сахалине в корейской бытовой среде.

^[3] Пальгени (пальгэни) — ‘красный’, презрительное наименование выходцев из ком­мунистической КНДР

Источник: https://www.academia.edu/

 

 

16 марта 2015 •  1 407 просм. •  История, Корееведение •  Сахалинские корейцы, Юлия Дин

 

ЮЛИЯ ИВАНОВНА ДИН – главный архивист Государственного исторического архива Сахалинской области (Южно-Сахалинск)

 

В статье исследуются малоизвестные факты из истории корейской диаспоры Сахалина – несостоявшаяся депортация. В 1952 г., в связи с объявлением Сахалинской области пограничной режимной зоной, Совет министров СССР приказал сахалинским властям разработать проект выселения корейцев, но сахалинские власти посчитали данный проект нецелесообразным и связанным со значительными затратами. Они вышли с инициативой сделать исключение для корейцев. Документы, содержащие сведения об этом событии, впервые вводятся в научный оборот, а их анализ не только освещает одну из страниц истории сахалинской корейской диаспоры, но и поможет пролить свет на события, которые происходили в 1937 г., – депортацию корейского населения советского Дальнего Востока в районы Средней Азии.

Автор приходит к выводу, что политика советских властей по отношению к корейскому этническому населению менялась в зависимости от геополитической ситуации. Депортация корейского населения с Дальнего Востока в Среднюю Азию в 1937 г. была обусловлена наличием стратегического противника-Японии на дальневосточных рубежах. В 1952 г., когда встал аналогичный вопрос уже по отношению к корейцам Сахалина, от депортации корейцев достаточно легко отказались, посчитав, что затраты на это нецелесообразны.

Источник фото: Илона Ан. Сахалинские ретро фотографии

 

Несостоявшееся изгнание: планы депортации корейцев Сахалинской области в контексте геополитики послевоенного периода

История насильственных миграций и депортаций советского периода российской истории – тема чрезвычайно актуальная. За последние двадцать лет существенно вырос интерес к исследованию истории депортаций народов, осуществленных советским правительством во второй половине 1930-х- начале 1940-х гг. Этот интерес возможно удовлетворить в условиях снятия запретов на такие исследования, а также в связи с открытием архивных фондов советского периода, освещающих эту проблему.

Мы рассматриваем малоизвестное событие 1952 г. – неосуществленную депортацию корейцев Сахалинской области. Документы, содержащие сведения об этом событии, впервые вводятся в научный оборот, а их анализ не только освещает одну из страниц истории сахалинской корейской диаспоры, но и поможет пролить свет на события, которые происходили в 1937 г., – депортацию корейского населения советского Дальнего Востока в районы Средней Азии.

Возможная депортация сахалинских корейцев в 1952 г. не изучалась ни в российской, ни в зарубежной историографии. О ней не упоминают ни Бок Зи Коу, ни Пак Сын Ы, ни самый известный исследователь истории сахалинских корейцев – А.Т. Кузина [1; 2; 3; 4]. История исследования депортации корейцев 1937 г. изучена достаточно хорошо. Исследователи T.FI. Ким [5; 6], М.Д. Тен [7], Л.И. Сим [8], Ж.Г. Сон [9], Дж. Стефан [10] и др. создали обширную историографию выселения корейского населения с советского Дальнего Востока, высказав различные взгляды и точки зрения на данное событие.

История корейского населения России интересна и сложна. Корейцы впервые стали появляться на территории российского Дальнего Востока во второй половине XIX в. Получив в 1858-1860 гг. обширные территории, которые входят в состав нынешнего российского Дальнего Востока, Российская империя приобрела и 14 км границы с Кореей. Эту границу стали вскоре пересекать корейские мигранты, гонимые голодом и нуждой. Они оседали вдоль границы, и их число к 1897 г. составило 25 996 человек [11].

Русско-японская война 1904-1905 гг. имела ряд последствий для российского Дальнего Востока. Россия не только уступила Японии южную часть о. Сахалина до 50-й параллели, но и отказалась от активной политики на Корейском полуострове. Это привело к окончательной аннексии Кореи Японией в 1910 г. После этого поток мигрантов из Кореи в Россию увеличился, и ко второй половине 1930-х гг. корейское население России возросло до 204 тыс. человек [12, с. 216].

Корейцы активно участвовали в жизни новой родины – в частности, после Октябрьской революции 1917 г. они в большинстве приняли сторону большевиков и помогали становлению советской власти на Дальнем Востоке.

1937 г. – особая веха в истории советских корейцев. По решению Политбюро ВКП(б) все этнические корейцы были депортированы с Дальнего Востока и выселены в Среднюю Азию. Из 171 781 депортированного корейца в Казахстан было переселено 95 256 человек, в Узбекистан – 76 525 человек [3, с. 134]. Были депортированы все корейцы, проживавшие на северном Сахалине, – 1155 человек [13, л. 4]. Корейцам запрещалось покидать территории поселений без специального разрешения советских властей. Стоившая многих жертв, депортация 1937 г. считается самой мрачной и тяжелой страницей истории корейцев в СССР.

Причины данного решения советских властей вызывают споры среди исследователей. В самом решении Политбюро от 21 августа 1937 г. озвучивалась причина депортации: «Пресечение проникновения японского шпионажа в ДВК» [14].

Исследователи рассматривают данный вопрос несколько шире. Наиболее близка к официальной точка зрения М.Д. Тена, согласно которой причиной депортации было стратегическое планирование советского руководства (в преддверии войны с Японией), в рамках которого плотные и густонаселенные этнические районы должны были вызывать беспокойства [7, с. 79].

Ж.Г. Сон считает, что политика сталинского руководства в данном случае продолжала традиционную политику царской России, в которой важную роль играла теория «географии неблагонадежности», что позволяло применять механизм массовых принудительных миграций [9, с. 211- 212]. Тоталитарный режим осуществлял противоправные действия по отношению ко всем этническим общностям СССР [9, с. 247].

Л.М. Сим считает, что причины депортации корейцев и всех последующих насильственных переселений этнических групп следует искать в самой сущности тоталитарного режима. Советская власть, провозглашенная новой формой самого справедливого и демократического государства, в действительности стала орудием господства чиновно-бюрократического правящего класса во главе с партийным руководством [8, с. 86].

Казахстанский исследователь Г.Н. Ким также считает основополагающей причиной депортации корейцев великодержавную линию во внутренней и внешней политике тоталитарного режима, вдалбливающего народу образ лютого и коварного внутреннего врага [15].

С.М. Хан и B.C. Хан пошли дальше и перенесли причины депортации на саму личность руководителя советского государства – И.В. Сталина. Изучение его личности, по мнению исследователей, раскрывает сущность жестких методов. Новые «враги», «вредители», «неблагонадежные» были необходимым стимулом сталинской политики тотального террора. И чем иррациональней были аресты, расстрелы и депортации, массовые перемещения миллионов людей во всех направлениях, тем лучше достигалась цель системы – всеобщий страх, подавление Я, деформация сознания, беспрекословное подчинение [16, с. 7-14].

Миграция корейского населения с территории Корейского полуострова на о. Сахалин отличается от миграции на Дальний Восток. Подавляющее большинство предков современных сахалинских корейцев попали на южную часть Сахалина в период японского губернаторства Кара- футо. Составляя, наряду с Кореей, колониальные владения Японской империи, эта часть острова остро нуждалась в рабочей силе. Часть корейского населения приехала на остров добровольно для работы в промышленности, часть была привезена в рамках трудовой мобилизации населения, объявленной японскими властями с началом «Тихоокеанской войны» (в зарубежной историографии под ней подразумеваются те кампании Второй мировой войны, которые велись в Азиатско-Тихоокеанском регионе).

После окончания Второй мировой войны в 1945 г. Южный Сахалин и Курильские острова перешли к Советскому Союзу. Население этих территорий подлежало репатриации. Репатриация японцев была проведена совместными усилиями СССР и США (американское военное командование оккупировало Японию и фактически управляло страной вплоть до 1952 г.) в 1946-1949 гг. Корейцам вернуться на родину помешала холодная война между СССР и США, ставшая геополитической реальностью уже ко второй половине 1940-х гг.

Почти все корейцы Сахалина были родом с юга Корейского полуострова, где в 1948 г. была основана Республика Корея, вошедшая в зону влияния Соединенных Штатов. Корейское население осталось проживать на Сахалине и было вынуждено приспосабливаться к новым условиям [17, с. 72-81].

13 февраля 1952 г. было издано Постановление Совета министров СССР № 753-270сс, которое относило Сахалинскую область (включающую о. Сахалин и Курильские острова) к режимной пограничной зоне. Здесь запрещалось проживание иностранцев. Большинство корейцев, проживающих в области, были либо иностранными гражданами, либо лицами без гражданства, поэтому они подпадали под действие данного постановления.

В связи с этим центральное правительство направило в Сахалинский обком распоряжение: «Согласно Постановлению Совета министров СССР от 13 февраля 1952 г. № 753-270 Министерство лесной промышленности СССР и Министерство рыбной промышленности СССР обязаны использовать корейских рабочих только в не режимных районах Сахалинской области, Хабаровского и Приморского краев по согласованию с местными органами МГБ и произвести перемещение этих рабочих из режимных в не режимные районы в течение первого полугодия 1952 г.» [18, л. 1].

Ответом на данный запрос был доклад местных властей: «…докладываем, что на территории Сахалинской области находится 11 700 корейцев, прибывших из Северной Кореи по индивидуальным трудовым соглашениям, из которых 5410 заняты на работе в рыбной промышленности, остальные 3165 человек иждивенцы. Кроме того, на Южном Сахалине проживает 27 335 корейцев, завезенных ранее японцами. В связи с тем, что вся Сахалинская область является режимной, а перемещение корейцев в не режимные районы без большой подготовительной работы и значительных материальных затрат в настоящее время осуществить не представляется возможным, считаем целесообразным пункт “а” § 3 Постановления Совета министров СССР № 753-270сс от 13 февраля 1952 года на Сахалинскую область не распространять» [18, л. 5].

Правительство страны сочло возможным поддержать мнение Сахалинского обкома. 28 июня 1952 г. Председатель Совета министров СССР И.В. Сталин подписал распоряжение № 16338-рс, которое исключало Сахалинскую область из числа режимных областей, где воспрещалось проживание иностранцев [18, л. 7]. Таким образом, здравомыслие и прагматизм сахалинских властей не позволили повториться трагедии 1937 г.

Как мы с вами видим, в сходных ситуациях советское правительство принимало различные решения по отношению к корейскому этническому населению. Что же изменилось в промежутке времени между 1937 и 1952 гг.? По нашему мнению, изменилась геополитическая ситуация: отгремели битвы Второй мировой войны, с восточных рубежей СССР исчез грозный противник – Японская империя, которая и была основной проблемой Советского Союза в Азии в преддверии мировой войны.

Из данной ситуации можно сделать вывод, что причиной депортации корейцев с Дальнего Востока в 1937 г. были все-таки внешнеполитические задачи СССР в Азии, изменившиеся за 15 лет, а не «сущность тоталитарного режима» и феномен «личности Сталина».

Можно сделать вывод, что политика советских властей по отношению к корейскому этническому населению менялась в зависимости от геополитической ситуации. Депортация корейского населения с Дальнего Востока в Среднюю Азию в 1937 г. была обусловлена наличием стратегического противника – Японии на дальневосточных рубежах. В 1952 г., когда встал аналогичный вопрос уже по отношению к корейцам Сахалина, от депортации корейцев достаточно легко отказались, посчитав, что затраты на это нецелесообразны.

Литература и источники

1. Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск: Южно-Сахалинский государственный педагогический институт, Сахалинский центр документации новейшей истории, 1993. 222 с.
2. Пак Сын Ы. Проблемы репатриации сахалинских корейцев на историческую родину // Сахалин и Курилы: история и современность: материалы регион. Науч.-практ. конф. 27-28 марта 2007 г. Южно-Сахалинск: Лукоморье,
3. С. 277-287.
4. Кузин А.Т. Дальневосточные корейцы: жизнь и трагедия судьбы. Южно-Сахалинск: Дальневосточное книжное из-дательство, Сахалинское отделение, Литературно-издательское объединение «Лик», 1993. 368 с.
5. Кузин А.Т. Исторические судьбы сахалинских корейцев: в 3 кн. Южно-Сахалинск: Лукоморье, 2010.
6. Ким Г.Н. История иммиграции корейцев. Кн. 1. Вторая половина XIX в. – 1945 г. Алма-Аты: Дайк-пресс, 1999. 424 с.
7. Ким Г.Н. Депортация 1937 г. как продукт русской и советской национальной политики // Столетие российской истории XX в.: реформы и изменения: сборник материалов конференции (17-18 ноября 2000). Сеул: Университет Ведэ, 2000. С. 249-271.
8. Тен М.Д. К вопросу о причинах депортации корейцев из Дальнего Востока России в Узбекистан в 1937-1938 гг. // Узбекистон Тарихи. 2010. № 3. С. 74-81.
9. Сим Л.М. Корейцы Союза ССР, России и Казахстана: социокультурные процессы ( 20-е годы XX века – начало XXI в.): дис. … канд. ист. наук. 07.00.03. Краснодар, 2006. 225 с.
10. Сон Ж.Г. Корейцы Дальнего Востока в системе межэтнических отношений Союза ССР. 1920-1930-е гг.: дис. … канд. ист. наук. 07.00.02. М., 2009. 353 с.
11. Stephan John J. The Korean Minority in the Soviet Union. University of Hawaii, 1971. 13 p.
12. Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. / Под ред. Н.А. Тройницкого. Т. II. Общий свод по Империи результатов разработки данный Первой Всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 г. СПб., 1905. Таблица XIII. Распределение населения по родному языку [Электронный ресурс]. – URL: https://demoscope. ru/weekly/ssp/rus_lan_97.php?reg=0. (Дата обращения: 14.01.2014).
13. Пак Б.Д. Корейцы в советской России (1917 – конец 30-х годов). Иркутск: Иркутский государственный педагогический институт, 1995. 260 с.
14. Государственный исторический архив Сахалинской области. Ф. 1038. Оп. 1. Д. 79.
15. Решение Политбюро ЦК ВКП(б) N° П51/734 от 21 августа 1937 г. [Электронный ресурс]. – URL: https://www.memo. ru/history/document/corea.htm. (Дата обращения: 14.01.2014).
16. Ким Г.Н. Причины депортации корейцев [Электронный ресурс]. – URL: https://world.lib.rU/k/kim_o_i/d2rtf.shtml. (Дата обращения: 14.01.2014).
17. Хан С.М., Хан B.C. Сталинизм: к вопросу о причинах политики депортации// Известия о корееведении в Казахстане и Средней Азии. Вып.4, Алматы, 1993. С. 7-14.
18. Дин Ю.И. Проблема репатриации корейцев Южного Сахалина (1945-50 гг.) // Вопросы истории. 2013. № 8. С. 72-81.
19. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5446 сч. Оп. 86а. Д. 7624.

References

1. Bok Zi Kou. Koreyjcih па Sakhaline [The Koreans on the Sakhalin]. Yuzhno-Sakhalinsk, 1993. 222 p.
2. Pak Sihn Ih. The Problems of Repatriation of the Sakhalin Koreans to their Historical Homeland. Sahalin i Kurily: istoriya i sovremennosf [Sakhalin and the Kuril Islands: History and Modernity]. Yuzhno-Sakhalinsk, 2008, pp. 277-287 (in Russian).
3. Kuzin A.T. Dal’nevostochnye korejcy: zhizri i tragediya sud’by [Far Eastern Koreans: the Life and Tragedy of Fate]. Yuzhno- Sakhalinsk, 1993. 368 p.
4. Kuzin A.T. Istoricheskie sud’by sahalinskikh korejcev: v 3 kn. [The History of the Fate of Sakhalin Koreans, vol. 1-3.]. Yuzhno-Sakhalinsk, Lukomorje Publ, 2010.
5. Kim G.N. Istoriya immigracii korejcev. Kn. 1. Vtoraya polovina XIX v. – 1945 g. [The History of Immigration of Koreans. Vol. 1: The Second Half of the XIX Century – 1945]. Almatih, Dayk-press Publ., 1999. 424 p.
6. Kim G.N. The Deportation of 1937 as a Product of Russian and Soviet National Policy. Stoletie rossijskojistoriiXX v.: reformy i izmenenija: sbornik materialov konferencii (17-18 noyabrya 2000) [Proc. of the conference “The Period of Russian History of the XX Century: Reform and Change”]. Seoul, 2000, pp. 249-271 (in Russian).
7. Ten M.D. To the issue of the Reasons for the Deportation of Koreans from the Far East of Russia in Uzbekistan in the 1937-1938]. Uzbekiston Tarikhi, 2010, no. 3, pp. 74-81.
8. Sim L.M. Korejcy Soyuza SSR, Rossii i Kazakhstana: sociokuljturnihe processy (20-e gody XX veka – nachalo XXI v.). Dis. kand. ist. nauk. [The Koreans of the Soviet Union, Russia and Kazakhstan. Social and Cultural Processes (the 1920s – the beginning of 21st century). PhD hist. sci. diss.]. Krasnodar, 2006. 225 p.
9. Son Zh.G. Korejcy Dal’nego Vostoka v sisteme mezhetnicheskih otnoshenij Sojuza SSR. 1920-1930-e gg. Dis. kand. ist. nauk. [The Koreans in the Far East in System of Inter-Ethnic Relations of the USSR. 1920-1930. PhD hist. sci. diss.]. Moscow,
10. 353 p.
11. Stephan John J. The Korean Minority in the Soviet Union. University of Hawaii, 1971. 13 p.
12. The First General Census of the Population of the Russian Empire, 1897. Vol. II: The Overall Results. Table XIII. Distribution of Population by native language]. St. Petersburg, 1905. Available at: https://demoscope.ru/weekly/ssp/rus_lan_97.php?reg=0 (in Russian).
13. Рак B.D. Korejcy vsovetskojRossii(1917-копес30-hgodov) [Koreans in the Soviet Russia (1917-late 1930s)]. Irkutsk, Irkutsk state pedagogical institute, 1995. 260 p.
14. State Historical Archives of the Sakhalin Region, f. 1038, op. 1, d. 79 (in Russian).
15. The Decision of the Politburo of the Central Committee of the CPSU (b) no. P51/734, 21 August 1937]. Available at: https:// www.memo.ru/history/document/corea.htm (in Russian)
16. Kim G.N. The Reasons for the Deportation of Koreans. Available at: https://world.lib.rU/k/kim_o_i/d2rtf.shtml (in Russian).
17. Khan S.М., Khan V.S. Stalinism: to the issue on the reasons for the deportation policy]. Izvestiya о koreevedenii v Kazakh- stane i Sredneyj Azii, vyp.4 [News of Korean Studies in Kazakhstan and Central Asia, vol.4]. Almaty, 1993, pp. 7-14.
18. Din Y.l. Issue of Repatriation of Koreans from South Sakhalin (1945 – 1950s)]. Voprosy istorii [Issues of History], 2013, no. 8, pp. 72-81 (in Russian).
19. State Archives of the Russian Federation, f. 5446, op. 86a, d. 7624 (in Russian).

YULIA IVANOVNA DIN

Chief Archivist, State Historical Archive of the Sakhalin Dzerzhinsky st. 72, Yuzhno-Sakhalinsk, Russia, 639007

Failed Exile: Plans for Deportations of Koreans from the Sakhalin Region in the Post-War Geopolitical Context

This article examines the little-known facts from the history of the Korean diaspora of the Sakhalin – failed deportation. In 1952, in connection with the announcement of the Sakhalin border security zone, the Council of Ministers of the USSR ordered the authorities of the Sakhalin to develop a project deportation of Koreans, but the regional authorities decided this project is feasible and is associated with considerable costs. They took the initiative to make an exception for Koreans. Documents containing information about this event introduced into scientific circulation at first, and their analysis not only highlights one of the pages of the history of the Sakhalin Korean community, but also help to shed light on the events that occurred in 1937 – the deportation of the Korean population of the Soviet Far East to Central Asia.

The author comes to the conclusion that the policy of the Soviet government towards Korean ethnic population varied depending on the geopolitical situation. The deportation of the Korean population from the Far East to Central Asia in 1937 was due to the presence of strategic enemy – Japan on the Far Eastern borders. In 1952, when similar question got against the Koreans in the Sakhalin, from the deportation of Koreans quite easily refused, arguing that the cost is unreasonable.

Keywords: deportation, Sakhalin, Koreans, forced resettlement, totalitarianism, Cold War.

Источник: РАУК – Дин Ю.И. Несостоявшееся изгнание: планы депортации корейцев Сахалинской области в контексте геополитики послевоенного периода // Клио. – №1 (97). – 2015. – С.137-140.

 

 

18 марта 2015 •  1 376 просм. •  История, Корееведение •  Сахалинские корейцы, Юлия Дин

В статье исследуется история общественного движения за репатриацию сахалинских корейцев, которое проходило на территории Японии и Южной Кореи во второй половине 1940-х – начале 1990-х гг. Это движение оказало большое влияние не только на жизнедеятельность корейской диаспоры на Сахалине, но привлекло внимание японской и южнокорейской общественности.

Фото E-Sik Lee

Дин Юлия Ивановна

Современная корейская диаспора Сахалина имеет особую историю миграции, отличающуюся от истории тех переселенцев с Корейского полуострова, что заселили Дальний Восток Российской империи (включая Северный Сахалин) в конце XIX – начале XX вв. и были депортированы в Среднюю Азию в 1937 г. [1]. Предки ныне проживающих на Сахалине корейцев прибыли на остров в 1905-1945 гг., когда его южная часть была колонией Японской империи, носившей название губернаторства Карафуто. В 1945 г. Южный Сахалин вместе с Курильскими островами согласно Ялтинским соглашениям перешел во владение Советского Союза, а в 1947 г. эти территории были объединены с Северным Сахалином и составили Сахалинскую область РСФСР.

Переход территорий от Японии к Советскому Союзу поставил перед советским правительством задачу перестройки всей политической и экономической системы управления островами. В короткие сроки Гражданское управление под руководством Д.Н. Крюкова, созданное на Южном Сахалине и Курильских островах, провело ряд необходимых мер. Были введены советские законы, осуществлена национализация промышленности, ликвидированы японские правительственные органы, началось переселение на острова советских граждан, а также была осуществлена репатриация японского населения на Хоккайдо. Репатриация 23 тыс. корейцев, проживавших на Карафуто, также планировалась советским правительством, но из-за комплекса экономических и политических причин не была проведена [2, с. 81]. Несостоявшаяся репатриация станет одной из актуальных проблем сахалинской корейской диаспоры и долгое время будет привлекать к себе внимание общественности России, Японии и Южной Кореи.

Целью данной статьи является изучение истории общественного движения за репатриацию сахалинских корейцев, развернувшегося на территории Японии и Южной Кореи в 1940-1990-х гг. Это движение вызвало немалый резонанс в данных странах и, хотя на политику СССР заметного влияния не оказало, привлекло большое внимание со стороны общественности и политических деятелей. Позже, после развала СССР и падения «железного занавеса», разделяющего коммунистические и капиталистические страны (к которым и относились Япония и Южная Корея), движение за репатриацию выйдет на новый уровень и добьется значительных успехов.

Изучение данной темы не вызвало большого интереса со стороны российских ученых. Некоторое внимание ему уделяет Бок Зи Коу в своей монографии «Корейцы на Сахалине» [3], а А.Т. Кузин как самый известный исследователь, занимающийся вопросами истории сахалинских корейцев, упоминает о нем только вскользь [4]. Существенно лучше эту тему осветили японские [5; 6] и корейские [7] авторы, зачастую сами бывшие активными участниками общественного движения.

Вопрос о репатриации корейцев Сахалина в Японии возник уже в 1945 г., когда корейцы с Карафуто, подвергшиеся «повторной вербовке» в 1944 г. [8], устроили забастовку, требуя репатриации их семей, оставшихся на Южном Сахалине [9, с. 246-247]. В 1947 г. в Сеуле появляется общественная организация «Ассоциация скорейшего осуществления репатриации корейцев с Сахалина», руководитель которой, Ли Пон Сон, неоднократно обращался в Штаб главнокомандующего союзных сил (глава штаба – генерал Дуглас Макартур) с просьбами и требованиями провести скорейшую репатриацию корейцев Сахалина. Штаб главнокомандующего, существовавший до 1952 г., так и не захотел взвалить на себя дополнительные проблемы по организации репатриации сахалинских корейцев [10].

В связи с сильнейшей международной напряженностью, вызванной Корейской войной 1950-53 гг. и глобальной политической конфронтацией между СССР и США, на некоторое время про сахалинских корейцев «забыли». Проблема возникла вновь после подписания между правительствами СССР и Японии Московской декларации в 1956 г. Одним из результатов данной декларации стала репатриация японского этнического населения, которое еще находилось в СССР. В основном это были военнопленные, а также гражданские лица, оставшиеся по собственному желанию.

На территории Сахалинской области проживало некоторое количество японцев, состоявших в браке с корейцами, и по этой причине не вернувшихся на родину сразу после Второй мировой войны. После подписания Московской декларации они получили возможность выехать на родину вместе с супругами и детьми. Всего вернулось в Японию в 1957-1959 гг. 2 300 человек (японцев – 604, корейцев – 456, детей от смешанных браков – 1 240) [11, с. 259].

Одним из репатриировавшихся в 1958 г. был Пак Но Хак – человек, стоявший у истоков движения за репатриацию сахалинских корейцев в Японии.

Пак Но Хак родился в 1912 г. в провинции Северная Чхунчхон в Корее. В 1943 г. он приехал работать по вербовке на одной из шахт Карафуто. После выезда в Японию с женой-японкой 6 февраля 1959 г. Пак организует «Общество по возвращению интернированных на Сахалине корейцев». В состав общества вошли 50 корейцев, а впоследствии оно было переименовано в «Ассоциацию сахалинских корейцев, проживающих в Японии» [12].

Несмотря на то, что почтовое сообщение между СССР с одной стороны и Японией и Южной Кореей с другой было затруднено, Пак Но Хаку удалось в 1965 г. наладить обмен письмами с Сахалином. В Сахалинской области между тем стали активно циркулировать слухи о том, что корейцы могут получить возможность поехать в Южную Корею через Японию. После этого Пак Но Хаку стали приходить письма с Сахалина. В одном из этих писем был список корейцев из имен 239 человек, желающих выехать из г. Корсакова в Японию. В январе 1966 г. южнокорейская газета «Тона Ильбо» опубликовала это письмо, что привлекло большое внимание южнокорейского общества к проблеме репатриации сахалинских корейцев. Тогда же правительство Республики Корея сделало запрос японскому правительству с просьбой разобраться в этом деле [13].

Приходили Пак Но Хаку и письма из Южной Кореи с просьбами о поисках родственников, оставшихся на Сахалине. Члены Корейского гуманитарного общества для ответа на подобные просьбы развернули широкомасштабную работу по составлению списка сахалинских корейцев, желающих вернуться на родину. Для этого они проанализировали письма Пак Но Хаку от сахалинских корейцев. В результате проделанной работы в июле 1967 г. был завершен список, содержащий имена около 7 тыс. человек. Туда входили желающие проживать в Корее – 1 410 записавшихся и 5 348 членов их семей, и желающие проживать в Японии – 334 записавшихся и 1 576 членов семей. Эта работа заложила документальную основу для возможности добиваться решения проблемы репатриации в суде [14].

В 1975 г. Пак Но Хак и его сторонники подготовили документы для подачи искового заявления к японскому правительству. С этого времени и до 1989 г. в Японии регулярно шли заседания суда по рассмотрению вопроса о репатриации сахалинских корейцев (так называемый «Сахалинский суд»).

17 июля 1975 г. была организована «Группа по защите иска сахалинских корейцев», которая затем была переименована в «Группу по защите сахалинского суда». В состав этой группы вошли 23 японских адвоката во главе с Касиоки Сироси. Начальником ее канцелярии стал Та- каги Кэнити. Целью Группы являлось ускорение процесса репатриации сахалинских корейцев. 17 апреля 1983 г. образовалось «Общество по размышлению о послевоенной ответственности Японии в Азии», основной задачей которого также провозглашалось возвращение сахалинских корейцев на историческую родину. В состав этого общества вошли некоторые бывшие члены Группы по защите сахалинского суда во главе с Касиваки Сироси. Кроме того, проблемами сахалинских корейцев занималась группа депутатов японского парламента во главе с депутатом

Хара Бунбей. Был создан «Совет депутатов по проблеме южнокорейцев и корейцев, оставшихся на Сахалине» [15].

Все эти и другие организации, возникавшие на территории Японии, ставили перед собой главную задачу – добиться репатриации сахалинских корейцев при содействии японского правительства.

Движение за репатриацию сахалинских корейцев, начавшееся в Японии, постепенно распространилось и на Южную Корею, где его поддерживали местные власти. В Государственном архиве Республики Корея (г. Сеул) хранятся документы, имеющие непосредственное отношение к движению за репатриацию. Письма, запросы, ответы, отчеты, газетные статьи – дают довольно полную картину южнокорейского движения за возвращение сахалинских корейцев. Хранятся в архиве также документы и материалы о тех, кому удалось вернуться с Сахалина в Южную Корею до 1990-х гг. [16].

Несмотря на огромное внимание, которое общественное движение за репатриацию сахалинских корейцев привлекло на территории Японии и Южной Кореи, реальное влияния на ситуацию, разумеется, имело не оно, а официальная позиция правительств этих стран.

В 1988 г. японская газета «Хоккайдо синбун» следующим образом описала официальную позицию Японии и Южной Кореи:

«Япония. Поскольку сахалинские корейцы потеряли японское гражданство, то юридически правительство Японии не несет за них ответственности. И поэтому в течение длительного времени оно было «глухим» к этой проблеме. Но в результате усилий некоторых депутатов парламента за последнее время японское правительство, рассматривая данную проблему как вопрос, связанный с правами человека, стало оказывать финансовую помощь для встречи родственников Сахалина и Южной Кореи в Японии. На 1988 г., например, на эту цель выделено 3 910 тыс. иен.

Южная Корея. Поскольку за решение проблемы сахалинских корейцев несет ответственность японское правительство, то пусть оно и выходит с ним на СССР» [17].

По мнению автора, большую роль в равнодушной позиции правительств обоих стран сыграл «Договор об основных отношениях между Республикой Корея и Японией», подписанный 22 июня 1965 г. В соответствии с этим договором, Япония выплачивала Южной Кореи 300 млн долл. в качестве репараций (а также предоставляло 500 млн долл. в качестве кредита на льготных условиях) за вред, причиненный в период колониального господства, а Республика Корея, в свою очередь, отказывалась от любых претензий к Японии от имени всех южнокорейских граждан [18, с. 315-316]. Представляется, что Япония, исходя из этого договора, считает юридическую ответственность перед насильно мобилизованными корейцами ликвидированной, а отстраненное отношение Южной Кореи к этой проблеме объясняется тем, что все полученные от Японии репарации правительство Республики Корея потратило на экономическое развитие страны, а не на выплату компенсаций своим гражданам [19].

Несмотря на то, что официальная позиция японских и южнокорейских властей была довольно сдержанной, движению за репатриацию сахалинских корейцев удалось достичь некоторых успехов. В период с 1971 по 1989 гг. в Японию и Южную Корею удалось вернуться 6-ти сахалинским корейцам [20].

Несмотря на то, что число переехавших было ничтожно мало, все же учитывая обстоятельства, даже такое количество кажется невероятным, если принять во внимание исторические обстоятельства, сопутствовавшие проблеме репатриации сахалинских корейцев в тот период.

Период «железного занавеса» и открытой конфронтации, заложниками которых стали сахалинские корейцы, подходил к концу. Он растянулся практически на 45 лет, породив проблему несостоявшейся репатриации, и в силу протяженности срока, когда решение откладывалось, проблема, оказав влияние на процессы интеграции и адаптации сахалинской корейской диаспоры, стала практически неразрешимой. Второе и третье поколение, родившееся и воспитанное на Сахалине, интегрировалось в советское и российское общество, а, встретившись непосредственно лицом к лицу с реалиями южнокорейской жизни, не захотело снова менять родину.

Ссылки и примечания:

1. О миграции и депортации см., например, Петров А.И. Корейская диаспора в России 1897-1917 гг. Владивосток: ДВО РАН, 2001. 400 с.; Пак Б.Д. Корейцы в Советской России (1917 – конец 1930-х гг.). М.; Иркутск, 1995. 259 с.
2. Дин Ю.И. Репатриация корейцев Сахалина как нерешенная проблема послевоенного урегулирования (1945-50 гг.) // Вопросы истории. 2013. № 8.
3. Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск: Южно-Сахалинский государственный педагогический институт, Сахалинский центр документации новейшей истории, 1993. 222 с.
4. См., например, самый обширный труд по истории сахалинских корейцев: Кузин А.Т. Исторические судьбы сахалинских корейцев. В 3-х книгах. Южно-Сахалинск, 2010.
5. Такаги Кэнити. Сахарин дзарю канкокудзин – тёсэндзин мондай нихон-но сэнго сэкинин (Сахалин и послевоенная ответственность Японии). Токио, 1990. С. 80 (на япон. яз.).
6. Оонума Ясуаки. Сахарин кимин сэнго сэкинин-но тэнкей (Люди, брошенные на Сахалине). Токио: Тёкё-рондза, 1992. 228 с. (на япон. яз.).
7. Чан Мин Ку. Сахалинэсо он пёнчи (Письма, пришедшие с Сахалина). Сеул: Ханкук бансонконса, 1976. 284 с. (на кор. яз.)
8. В 1944 г. правительство Японии приняло решение закрыть 19 шахт Карафуто в связи с транспортными проблемами и переместить около 10 тыс. рабочих (включая 3 100 корейцев) для работы на шахтах г. Дзёбан и о. Кюсю // Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 122. Д. 92. Л. 2.
9. Нагасава Сигэру. Сэндзика тёсэндзин ругокидзин рэнгогун фугё кёсэйсурусидзайсу: сэкитантосэйкай гокухи бунсо (Сборник документов по принудительной мобилизации китайцев, корейцев и военнопленных в годы Второй мировой войны). В 4 т. Токио: Собо Рёкуин, 1996 (на япон. яз.).
10. Чан Сок Хын. Сахалин чиёг ханин квихван (Материалы о репатриации сахалинских корейцев) // Ханкук кынхёнтэса ёнгу. 2007. № 43 (на кор.яз.).
11. Подпечников В.Л. О репатриации японского населения с территории Южного Сахалина и Курильских островов // Вестник Сахалинского музея. 2003. № 10.
12. БокЗиКоу. Указ. соч. С. 169.
13. Оонума Ясуаки. Указ. соч. С. 72.
14. Там же. С. 72-73.
15. БокЗиКоу. Указ. соч. С. 169-170.
16. Государственный архив Республики Корея. Ф. BA0881063. Д. 1260349-99999999-000019.
17. Бок Зи Коу. Указ. соч. С. 113.
18. Курбанов С.О. История Кореи: с древности до начала XIX в. СПб., 2009.
19. Там же.
20. Бок Зи Коу. Указ. соч. С. 192.

CAMPAIGN FOR REPATRIATION OF THE SAKHALIN KOREANS IN JAPAN AND SOUTH KOREA

(1945-1991)

The paper deals with the history of the campaign for repatriation of the Sakhalin Koreans occurred in Japan and South Korea in the late 1940-s – early 1990-s. This movement highly effected not only the Korean diaspo- ras’ life in Sakhalin, but also attracted Japanese and Korean publics’ attention.

Keywords:

public movement, repatriation, Sakhalin, Karafuto, Sakhalin Koreans.

Источник: РАУК – Дин Ю.И. Общественное движение за репатриацию сахалинских корейцев на территории Японии и Южной Кореи (1945-1991 гг.)

 

 19 марта 2015 •  1 549 просм. •  История, Корееведение •  Юлия Дин

 

Исследуется история формирования современной корейской диаспоры Сахалинской области, которая берет свое начало на территории губернаторства Карафуто в составе Японской колониальной империи. Рассматриваются вопросы добровольной миграции, миграции по вербовке и трудовой мобилизации населения по законам военного времени.

Фото: Сахалинские ретро фотографии от Илоны Ан

Юлия Ивановна Дин

Современная корейская диаспора о. Сахалин берет свое начало в период, когда южная часть острова находилась под японским управлением. В 1910-45 гг. Южный Сахалин и Корейский полуостров были частью Японской колониальной империи, что и явилось предпосылкой переселения корейцев. В 1945 г. по результатам Ялтинских соглашений и победы во Второй мировой войне, Южный Сахалин перешел под управление Советского Союза. В силу разнообразных причин корейское население осталось проживать на острове и было поставлено перед необходимостью искать себя в новых условиях советского строя. Именно они и их потомки стали ядром современной корейской диаспоры Сахалина.

Несмотря на актуальность данной темы исследования (а изучение этнических групп и диаспор всегда отличается актуальностью в такой многонациональной стране как Россия), именно период формирования корейской диаспоры наиболее слабо изучен в российской исторической науке. Бок Зи Коу, первым написавший монографию о сахалинских корейцах, приводит сведения и о переселении, но слабо аргументирует свою точку зрения, руководствуясь собственными воспоминаниями[1] [1; 2]. А.Т. Кузин в нескольких своих работах концентрируется в основном на советском и российском периоде истории сахалинских корейцев, мало затрагивая период переселения на Южный Сахалин [5, 7, 6, с. 15-18]. Остальные российские исследователи [3, 4, 9], рассматривая различные аспекты истории сахалинских корейцев, о периоде 1905-45 гг. информацию берут в основном из работ Бок Зи Коу и А.Т. Кузина.

Основная задача этой статьи – исследовать переселение этнических корейцев из Кореи на Карафуто, обозначить проблемы, с которыми пришлось столкнуться сахалинским корейцам, изучить и понять ту историческую обстановку, в которой происходило данное переселение. Для решения этой задачи привлекались разнообразные источники и историография – материалы на русском, японском, корейском и английском языке, а также интервью информантов – тех, кто непосредственно участвовал в описываемых событиях, либо мог воспроизвести воспоминания родителей, родственников, знакомых[2].

Южный Сахалин Япония приобрела по Портсмутскому мирному договору 1905 г., когда Россия, проиграв русско-японскую войну, была вынуждена уступить победителю часть острова южнее 50-й параллели. Японское правительство в 1907 г. создало на приобретенной территории губернаторство Карафуто, которое до 1943 г. имело статус колонии[3], а после – было включено в губернаторство Хоккайдо и приобрело статус метрополии [18, с. 265]. Административным центром Карафуто стал город Тоёхара (ныне – Южно-Сахалинск).

На первых порах переселение этнических корейцев на южную часть Сахалина шло довольно медленно. В 1910 г. на Карафуто насчитывалось всего 33 корейца, и через пять лет, в 1915 г., их оставалось столько же. Только к 1920 г. наблюдается некоторый рост в численности корейского населения – корейцев к тому времени насчитывается уже 513 человек [10, с. 31].

С конца 1910-х гг. компания «Мицуи Майнинг Ко.» стала нанимать корейцев для работы на угольных шахтах, находящихся на юге Карафуто [10, с. 31]. Происходило это следующим образом. Правление шахты Каваками (Сине-горск), принадлежащей «Мицуи», в 1917 г. получило разрешение на вербовку корейцев от генерал-губернаторства Кореи. После этого в г. Синыйчжу (Корея) представители компании начали вербовку корейских рабочих. Контракт заключался на полтора года и предусматривал, в частности, оплату транспортных расходов [14, с. 165]. Заработная плата для рабочих (японцев, корейцев, китайцев) в Тойохаре (Южно-Сахалинск) составляла 2,5 иены в день, а в Отомари (Корсаков) японцы получали также 2,5 иены, а корейцы – 2 иены в день [10, с. 36]. Надо иметь в виду, что в то время средний заработок квалифицированных рабочих в самой Корее составлял 15-20 иен в месяц, так что с чисто финансовой точки зрения эти условия были достаточно привлекательными [16, с. 166]. Предпочтение наниматели отдавали в основном холостым мужчинам.

С апреля 1920 г. по май 1925 г., воспользовавшись кризисом, который охватил Россию в результате революций 1917 г. и гражданской войны, Япония оккупировала Северный Сахалин [Российский государственный архив социально-политической истории, далее – РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 127. Л. 21.]. В это время наблюдался заметный приток корейцев из Приморского края и Северного Сахалина на Карафуто.

Например, один из информантов рассказывал про переселение своей семьи на остров: «Мой отец родился в северной Корее, он оттуда с родителями перебрался в Приморье[4], в Приморье он и вырос. Потом, когда ему лет двадцать было, он на Сахалин поехал на заработки. Вроде на севере тоже японцы были. Он тогда с севера на юг ушел и тут жил. А мама приехала из южной Кореи, они в 1926 г. поженились. Поэтому, когда русская армия в 1945 г. на Сахалин пришла, он работал переводчиком для русских – он русский язык знал» [Б., муж., 1938 г.р., г. Южно-Сахалинск, 22.12.2009.].

В 1922 г. более ста корейцев из «Северосахалинской дальневосточной лесной ассоциации» переехали на Карафуто. В 1923 г. опять наблюдался приток корейцев на остров из-за политики вытеснения иностранцев с Приморья и Дальнего Востока России. Поскольку эти переселенцы изначально выехали в российское Приморье из корейской провинции Хамгён вместе с семьями, в это время на Карафуто также наблюдается рост числа женщин-кореянок [10, с. 36].

Рост численности корейского населения Карафуто можно проследить по следующей таблице:

Таблица 1. Численность корейского населения на Карафуто в период 1921-1925 гг. [14, с. 166].

Год	Количество  домохозяйств	Численность корейского населения
		мужчин	женщин	всего
1921	68	444	23	467
1922	76	577	39	616
1923	117	1 256	207	1 464
1924	170	1 522	305	1 827
1925	380	2 660	873	3 533

Как видно по таблице 1, за период с 1921 по 1925 гг. число домохозяйств и общее количество корейского населения на Южном Сахалине существенно выросли.

В 1925 г. влиятельные корейцы, проживающие во Владивостоке, обратились к японскому правительству с просьбой переселить на Карафуто около 3 тыс. корейцев из Приморской области. Губернатор Карафуто дал разрешение на переселение 1 000 человек, но фактически на остров переехало 562 корейца. Они приехали в сопровождении семей в Эсутору (Углегорск) и Сиритори (Макаров), получили там работу и остались на постоянное жительство [14, с. 167].

Примечательно, что политический кризис в России совпал с возросшим спросом на рабочие руки, вызванный бумом бумажной промышленности в Эсутору (Макаров), Сиритори (Углегорск) и других частях Карафуто. В результате миграций из России, вербовки на шахты и переселения из Кореи численность корейского населения в конце 1920-х гг. заметно увеличилась. По нижеследующей таблице мы можем проследить изменение численности населения на Карафуто в 1910-30 гг.:

Таблица 2. Этнический состав населения Карафуто, 1910-30 гг. [10, с. 30]

Национальность	1910 (конец)	1915	1920	1925	1930 (окт.)
Японцы	28 688	58 449	88 747	183 742	284 198
Корейцы	33	33	510	3 206	8 301
Местное коренное население	2 103	2 066	1 741	1 724	2 164
Китайцы	25	27	21	203	319
Русские	168	85	115	127	170
Другие	0	0	2	34	44

По таблице 2 видно, что, несмотря на общее увеличение численности населения, самый большой прирост был именно у этнических корейцев – их количество выросло сразу в 251 раз. При этом цифра численности корейского населения в 8 301 человек не может считаться достаточно точной. Так, в конце 1930 г. количество корейцев уменьшилось и их осталось на Южном Сахалине только 5 359 человек [14, с. 165]. Такой большой скачок объясняется тем, что по-прежнему значительную часть корейской общины на острове составляли сезонные рабочие. Они покидали остров по истечении срока своих контрактов или по окончании сезонных работ в лесной или рыбной промышленности.

Особо следует остановиться на истории переселения корейцев с Корейского полуострова. Процесс переселения на Карафуто был сходен с переселением корейцев в метрополию. Поскольку, в отличие от промышленной северной части страны, южная часть Кореи оставалась в этот период аграрным районом, японские компании предпочитали вербовать рабочих именно на юге. Обосновавшись на острове, корейцы вызывали на Карафуто семью, а также зачастую уговаривали родственников и односельчан последовать их примеру. Японские власти активно поощряли подобные способы переселения на Карафуто.

На первоначальном этапе переселение шло медленно, причиной чего были конфуцианские традиции и страх перед переездом. Однако после Первой мировой войны в Японии начался промышленный бум, который вызвал небывалый спрос на рабочие руки. К тому же, в этот период шла активная миграция японцев в Корею, где они могли получить административные посты, заняться бизнесом, а также становились землевладельцами. Поддерживаемые колониальной администрацией, японские мигранты получали в свое распоряжение лучшие земли, в результате чего для многих разорившихся корейских землевладельцев единственным выходом становилась эмиграция. В результате количество корейцев на Японских островах росло быстрыми темпами. Накануне аннексии Кореи, в 1909 г., в Японии проживало всего лишь 790 корейцев, а к 1938 г. их число составило почти 800 тыс. человек [17, с. 35-37]. Работали корейцы в основном на шахтах и в качестве дешевой неквалифицированной рабочей силы [17, с. 38].

В 1938 г. этнические корейцы на Японских островах по месту рождения делились следующим образом. Из провинций Южная Кёнсан, Северная Кёнсан, Южная Чолла, Южная Чхунчхон, Северная Чхунчхон[5]  – 93,8%, из провинций Южная Пхёнан, Южная Хамгён, Янган, Северная Пхёнан, Северная Хамгён[6] – 3,4%, а из провинций Кёнги и Канвон[7] – 2,8% [17, с. 36]. Корейцы Южного Сахалина также были в основном выходцами из провинций аграрного юга Кореи (корейцы северной части страны в то время, скорее, мигрировали в Маньчжурию, которая с 1931 г. тоже находилась под фактическим японским контролем). В г. Тойохара, административном центре Карафуто, корейское население в 1941 гг. по месту рождения распределялось следующим образом:

Таблица 3. Корейцы г. Тойохара (Южно-Сахалинск) по месту рождения (1941 г.) [8, с. 2].

Провинция происхождения	Численность корейского населения	Процентное соотношение к общему количеству корейского населения
Северная Хамгён	2	0,15
Южная Хамгён	1	0,07
Северная Пхёнан	0	0
Южная Пхёнан	1	0,07
Хванхэ	2	0,15
Северная Чхунчхон	21	1,55
Южная Чхунчхон	95	7,03
Северная Чолла	61	4,52
Южная Чолла	101	7,48
Северная Кёнсан	433	32,05
Южная Кёнсан	603	44,63
Кёнги	25	1,85
Канвон	6	0,44
Общая численность	1 351	100

Как видно из таблицы 3, в численности корейского населения административного центра Карафуто прослеживались те же тенденции, что и в метрополии – количество выходцев с юга Кореи достигало 97,3% (1 314 человек). В г. Тойохара насчитывалось всего лишь 4 выходца из четырех провинций северной части Корейского полуострова. Выходцев из провинций Кёнги и Канвон, находящихся в центральной Корее, тоже было немного – 2,4% или 33 человека. Эти особенности происхождения корейского населения Карафуто впоследствии сыграют значительную роль[8] в истории сахалинской корейской диаспоры.

На процессы миграций на Карафуто большое влияние оказывала международная обстановка и внешняя политика японского правительства. Начало в 1937 г. Тихоокеанской войны[9] вызвало необходимость поставить под контроль трудовые ресурсы. Вскоре после 1937 г. гражданское население империи становится объектом принудительной мобилизации, темпы которой быстро росли. В 1939 г. было мобилизовано 850 человек, в 1940 г. – 311 724, а в 1942 г. – уже 623 385. Вся рабочая сила бралась на строгий учет (существовала так называемая система «регистрации профессий»), при этом были приняты меры по предотвращению самовольных миграций (закрепленные в указе 1940 г. «О запрещении рабочим и служащим менять место работы» и указе 1941 г. «О регулировании спроса и предложения рабочей силы»). Указ «Об организации труда на важнейших предприятиях» фактически отменял ограничения на максимальную продолжительность рабочего дня и минимальный размер заработной платы, которые отныне произвольно устанавливались правительственными чиновниками. Вкупе с неизбежными лишениями и падением уровня жизни это вело к общему ухудшению состояния здоровья трудоспособного населения и росту смертности [11, с. 194].

Закон «О всеобщей мобилизации» (Закон № 55), вступивший в силу в 1938 г., включал 50 статей и дополнений, которые регулировали условия и ход мобилизации. В соответствии с этим законом подданные Японской империи могли привлекаться к трудовой повинности и службе в соответствующих местах по законам военного времени. В соответствии с Указом императора за № 316 от 4 мая 1938 г. «Об исполнении Закона о всеобщей мобилизации в Корее, Тайване и Карафуто» с сентября 1939 г. Закон «О всеобщей мобилизации» распространялся на территории колоний [9, с. 46-47]. Согласно официальному отчету японских властей, всего из Кореи в Японию было мобилизовано 422 262 корейца [18, с. 232].

В этих условиях на Карафуто также стали прибывать рабочие, мобилизованные в Корее. Однако, японские власти по-прежнему поощряли приезд корейцев в виде свободной вербовки, вербовки через родственников и знакомых. Происходило это и после объявления о введении в феврале 1942 г. так называемой «трудовой повинности» [14, с. 168]. Общее количество принудительно мобилизованных из Кореи на Карафуто корейцев можно проследить по следующей таблице:

Таблица 4. Количество принудительно мобилизованных корейских рабочих

для работы в производстве Карафуто [14, с. 168].

Год вербовки	Плановое количество	Фактическое количество
1939	0	3 301
1940	8 500	2 605
1941	1 200	1 451
1942	6 500	5 945
1943	3 300	2 811
1944	0	0
1945	0	0
Итого	19 500	16 113

Один из информантов вспоминал про свое прибытие на Карафуто: «Я приехал в 1943 г. по вербовке. Выбирали они, записывали всех на вербовку. Добирался сначала на пароходе, а потом поездом. На шахту в Красногорске. Работали по 12 часов без выходных, еду выдавали по талонам. Хочешь сразу съешь, хочешь – растягивай. Деньги не давали, на книжку клали. Убегать не пытались, если поймают, могут вообще за колючую проволоку посадить, там условия были гораздо хуже…» [П., муж., 1925 г.р., п. Углезаводск, 20.12.2008.].

Здесь стоит обратить внимание на тот факт, что зарплата сахалинских шахтеров шла в основном на сберегательные вклады почтового отделения банка г. Тойохара. Регистрационные книги с записями вкладов частью были потеряны во время военных действий, частью захвачены Красной Армией в качестве трофеев [Государственный исторический архив Сахалинской области, далее – ГИАСО. Ф. 1038 оц. Оп. 1. Д. 104. Л. 14.]. После войны сахалинские корейцы так и не смогли получить свои сбережения, и вопрос этот ждет справедливого решения до сих пор.

Другие информанты рассказывали о приезде и жизни на Карафуто со слов своих отцов. «Мой отец мне рассказывал, как они работали при японцах. Вот идет вагонетка с лесом, толпа корейцев – человек сто рабочих – они хватают по два-три бревна и надо бежать метров восемьсот до шахты. Потом обратно – и так сколько наберешь. Потом работали – сколько этих подпорок в шахте хватало, они их ставили и уголь рубили. Сколько у тебя подпорок, столько ты и продвинешься, столько уголь нарубишь – столько денег и давали. Были настоящие гонки, как они бежали с этими бревнами, кто больше нахватает. Некоторые рисковали, ставили не через два метра, а через четыре, через пять – а потом обвал, увечья получали, умирали, такое тоже бывало. Но японцы запрещали так делать… Денег давали половину на руки, половину на карточку шли. Отца сначала по вербовке забрали, насильно, он на Сахалине поработал, а через два года домой вернулся. Но деньги он потратил все, а он жениться хотел, надо на свадьбу было, поэтому он опять на Сахалин поехал, уже сам, денег заработать, а там война и вернуться не смог» [Д., муж., 1952 г.р., г. Южно-Сахалинск, 12.04.2009].

«Некоторые приезжали по контрактам трудовым на два или три года. Мой отец так приехал… Но он хорошо работал, и директор шахты, он видел, что отец такой работник хороший, он его уговорил еще остаться на год. Отец говорил, что несколько человек так уговаривали, тех, кто хорошо работал. А там родители его ждали на родине – невеста даже уже была, а он все не возвращается, родители взяли и приехали за ним. А там уже 1945 г. – так и остались здесь жить» [А., муж., 1951 г.р., п. Углезаводск, 01.02.2009.].

Примерно такая складывается картина миграции корейского населения на территорию губернаторства Карафуто. Важным являются не только документальные материалы, но информация устных источников – интервью и воспоминаний тех, кто приехал на Южный Сахалин на заработки или в рамках трудовой мобилизации.

В конце 1944 г. общая численность населения Карафуто составила 382 713 человек (мужчин из них было 195 794, женщин – 186 919). Кроме того, из Хоккайдо на сезонные работы в рыбную и лесную промышленность ежегодно прибывали от 18 до 25 тыс. человек [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 92. Л. 2.].

В 1931-44 гг. динамика численности корейского населения на Карафуто выглядит следующим образом:

Таблица 5. Корейское население губернаторства Карафуто в 1931-44 гг.[14, с. 165].

Год	Количество домохозяйств	Численность корейского населения
		мужчин	женщин	всего
1931	1 230	3 919	1 961	5 880
1932	1 166	3 215	1 572	4 787
1933	1 201	3 354	1 689	5 043
1934	1 233	3 825	2 053	5 878
1935	1 403	4 521	2 532	7 053
1936	1 446	4 231	2 373	6 604
1937	1 416	4 153	2 439	6 592
1938	1 526	4 803	2 822	7 625
1939	2 149	5 915	3 081	8 996
1940	2 391	11 661	4 395	16 056
1941	2 883	13 603	6 165	19 768
1942	–	–	–	21 233
1943	3 827	15 554	5 689	25 765
1944	–	18 213	7 552	26 825

Как мы можем увидеть из таблицы 6, количество корейцев на Карафуто равномерно росло и к 1944 г. составило почти 27 тыс. человек.

Из-за обстановки, царившей в Японской империи накануне окончания Второй мировой войны, 11 августа 1944 г. японским правительством было принято решение «О немедленном перемещении шахтеров и ресурсов Карафуто и Кусиро[10]». В результате этого решения были закрыты 14 из 26 шахт на западном побережье Карафуто, а японские и корейские рабочие этих шахт были перемещены о. Кюсю. Этих рабочих насчитывалось от 6 до 10 тыс. человек. Этнических корейцев из них было около 3 тыс. человек [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 92. Л. 2].

Главной причиной этого перемещения были финансовые трудности и транспортные проблемы. Условия перемещения, которое в российской историографии получило название «повторная вербовка», были очень тяжелыми. Рабочим сообщили о перемещении за 3 дня до отъезда, который состоялся 19 августа. Условия работы на японских шахтах были гораздо хуже, чем на Карафуто, было несколько смертельных случаев. Однако главным последствием «повторной вербовки» стала разлука с семьями, оставшимися на Карафуто. Некоторое количество завербованных смогли после окончания боевых действий в 1945 г. вернуться на остров, однако для большинства возвращение оказалось невозможным из-за военных действий и недостатка необходимой информации. Во многих случаях, те, кто вернулись на Карафуто, умерли рано из-за последствий тяжелейшей работы на шахтах в Японии [15, с. 72-73].

На Сахалине до сих пор проживают дети тех, кто подвергся «повторной мобилизации». Информанты про эти трагические события вспоминают следующее:

«А отца моего забрали, когда мама мной была беременна… значит в 1944 г. Отца я так и не увидела за всю жизнь. Закрыли шахту, на которой он работал, и забрали. А после войны делать нечего, к нам он вернуться не смог, и он тогда уехал в Корею. Когда уже мама в 1991 г. поехала, она семью отца нашла, сказали, что он жил в Корее до 80-х гг.» [Р., жен., 1945 г.р., г. Южно-Сахалинск, 28.12.2008.].

По таблице 6 можно проследить из каких шахт Карафуто были вывезены корейские рабочие, количество вывезенных, а также шахты, на которых работали подвергшиеся «повторной вербовке». Эти шахты находились на о. Кюсю, самом южном острове Японского архипелага.

Таблица 6. Количество корейский рабочих, повторно мобилизованных в Японию в августе 1944 г. [12, с. 25].

Шахты Карафуто, откуда вывозились рабочие / фирма, которой шахта принадлежала	Количество вывезенных корейских рабочих (человек)  – шахта в Японии / фирма, которой шахта принадлежала	Область переселения
Камиторо / Канэфутикогё (район совр. г. Шахтерска)[1]	180 – Кахо / Кахокогё	о. Кюсю
Сираторидзава/ Карафуто когё (Макаровский район)	315 – Хираяма / Мэйдзи когё	о. Кюсю
Мороцу / Мороцутангё (Лесогорский район)	50 –Уэда / Уэда Нагаити	г. Дзёбан[2]
Мицуфуку / Сатакэ Киитиро	20 –Уэда / Уэда Нагаити	г. Дзёбан
Наёси / Нан Карафуто когё (совр. г. Лесогорск)	215 – Мокуби / Фуругавакогё	о. Кюсю
Тоёхата / Тоёхата Танко	70 – Сэкимото / Сэкимототанко	г. Дзёбан
Тоёхата / Тоёхата Танко	70 – Ямаити / Ямаититанко	г. Дзёбан
Конан / Тоакогё	130 – Ода / Ходзётанко	г. Дзёбан
Кита Одзава / Нан Карафуто сэкитантэцудо	410 – Такатори / Мицубиси когё	о. Кюсю
Нисисакутан / Мицуи Кодзан (совр. п. Бошняково)	370 – Ямано / Мицуикодзан	о. Кюсю
Амбэцу / Нитэцу когё (район г. Невельск)	130 – Футасэ / Ниттэцу когё	о. Кюсю
Торо / Нан Карафуто сэкитантэцудо (совр. г. Шахтерск)	520 – Сакито / Мицубиси когё	о. Кюсю
Охира / Карафуто когё	130 – Отори / Отори танко	о. Кюсю
Охира / Карафуто когё	390 – Такамацу / Ниппон когё	о. Кюсю
Итого	3 100

[1] Современные названия поселков и городов даны не для всех шахт, т.к. не все шахты сохранились и были использованы советскими властями.

[2] Город Дзёбан – находится между г. Хитати, префектура Ибараки и Томио-ка-мати, префектура Фукусима

Как можно увидеть по таблице 6, «повторной вербовке» были подвергнуты 3 100 корейцев, а количество вернувшихся на Сахалин к семьям было ничтожно мало, поскольку возвращение не проводилось официально. Эти рабочие инициируют в послевоенной Японии движение за репатриацию сахалинских корейцев.

После поражения главной союзницы Японии – гитлеровской Герма-нии – в мае 1945 г. положение Японии становится катастрофическим. Объявление Советским Союзом войны 8 августа, а также атомные бомбардировки г. Хиросима и Нагасаки 6 и 9 августа продемонстрировало японскому правительству невозможность продолжения войны. В этих условиях 15 августа по радио был передан рескрипт императора Хирохито о принятии условий Потсдамской декларации. 2 сентября 1945 г. представители японского правительства подписали на борту американского крейсера «Миссури» Акт о без-оговорочной капитуляции, закончив таким образом Вторую мировою войну.

В связи с началом военных действий японская администрация Кара-футо провела частичную эвакуацию гражданского населения (женщин и детей) из южных районов Карафуто, в основном из г. Отомари (Корсаков), Рудака (Анива), Хонто (Невельск). Эвакуированные выезжали на Хоккайдо, причем их число достигло 40 тыс. человек [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 92. Л. 2]. Несомненно, что среди эвакуированных были и корейцы, но численность последних подсчитать не представляется возможным.

По условиям, которые согласовали между собой державы-союзницы по антигитлеровской коалиции, было решено передать Советскому Союзу Южный Сахалин и Курильские острова. Южно-Сахалинская и Курильская десантная операции, начавшиеся 11 августа 1945 г., позволили к 26 августа советским войскам полностью занять Карафуто и Тисима. В 1947 г. эти территории были объединены с Северным Сахалином и образовали Сахалинскую область в составе РСФСР.

На момент вступления Красной Армии на территорию Южного Сахалина, его население составляло около 370 тыс. человек. В Отомари и Тойохара скопилось более 30 тыс. беженцев, причем часть из них ушла в горы. Всего беженцев насчитывалось 64 тыс. человек. Корейцев на Южном Сахалине было 23 498 человек, из них 15 356 мужчин и 8 142 женщин [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 92. Л. 2].

Таков был итог периода, имевший важное значение в истории сахалинской корейской диаспоры. На территорию губернаторства Карафуто в составе Японской колониальной империи шла миграция корейского этнического населения преимущественно с юга Корейского полуострова. Основная миграция эта была двух видов – приезд корейцев для работы в промышленности острова (которая отличалась по сравнению с Кореей более высокими заработками) и принудительная мобилизация корейского населения в соответствии с законами военного времени. В 1945 г., после перехода Южного Сахалина Советскому Союзу по результатам Второй мировой войны именно эти трудовые мигранты и принудительно мобилизованные рабочие составят основное ядро сахалинской корейской диаспоры.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск: Южно-Сахалинский государственный педагогический институт, 1993. 222 с.
2. Бок Зи Коу. Сахалинские корейцы: проблемы и перспективы. Южно-Сахалинск: ИМГиГ ДВО АН СССР, 1989. 77 с.
3. Ким Г.Н. История иммиграции корейцев. Книга 1. Вторая половина XIX в. – 1945 г. Алматы: Дайк-пресс, 1999. 424 с.
4. Костанов А.И., Подлубная И.Ф. Корейские школы на Сахалине: исторический опыт и современность. Южно-Сахалинск: Архивный отдел администрации Сахалинской области, 1994. 24 с.
5. Кузин А.Т. Дальневосточные корейцы: жизнь и трагедия судьбы. Южно-Сахалинск: Дальневосточное книжное издательство, 1993. 368 с.
6. Кузин А.Т. Исторические судьбы сахалинских корейцев. Книга 2. Интеграция и ассимиляция (1945-1990 гг.). Южно-Сахалинск: Сахалинское книжное издательство, 2010. 336 с.
7. Кузин А.Т. Переход корейцев в Дальневосточные пределы Российского государства (Поиски исследователя). Южно-Сахалинск, 2001. 64 с.
8. Ли Сон Хван. Сахалинханин мунчэе кванхан сорончог кочжаль (Размышление о проблеме сахалинских корейцев) // The Study of Sakhalin Koreans. 2003. № 13 (январь). 13 с. (на кор. языке).
9. Ло Ен Дон. Проблема российских корейцев. М.: Издательство «Арго», 1995. 108 с.
10. Мики Масафуми. Сэнканги Карафуто ниокэру тё сэндзин сякайно кэйсэй (Формирование корейского общества на Карафуто в период войны) // Сякай кэйдзай сигаку. 2003. № 68-5 (январь). С. 25-45 (на япон. языке).
11. Молодяков В.Э., Молодякова Э.В., Маркарьян С.Б. История Японии. XX век. М.: ИВРАН; Крафт+, 2007. 528 с.
12. Нагасава Сигэру. Сэндзика нанкарафутоно хикё сэйунго тёсэндзин танкофу ни цуитэ (Исследование о корейских шахтерах, насильно переселенных на Южный Сахалин в период войны) // Исследования истории корейцев в Японии. 1986. № 16. 150 с. (на япон. языке).
13. Петров А.И. Корейская диаспора на Дальнем Востоке России. 60-90-е годы XIX века. Владивосток: ДВО РАН, 2000. 304 с.
14. Хан Хе Ин. Сахалин ханин гвихваныль толлоссан бэчева пхосопи чончжи: хэбанху – 1970 нёнтэккачие Сахалин ханин квихван умчигимыль чунсимыро (Обстановка, окружающая репатриацию сахалинских корейцев, и политика вовлеченных стран: движение за репатриацию сахалинских корейцев в период освобождения – 1970-е гг.) // Сахагёнгу. 2011. № 102. С. 157-198 (на кор. языке).
15. Чон Хе Кён. 1944 нёне ильбонбонтхоро чонхванпэчжи твин Сахалинэ чосонин гванбу (Корейские шахтеры Карафуто, переселенные в японскую метрополию в 1944 г.) // Ханильминчогмунчэ ёнгу. 2008. Август (8). С. 5-73 (на кор. языке).
16. Lankov A. Dawn of Modern Korea. The Transformation in Life and Cityscape. Seoul: EunHaeng NaMu, 2007. 374 p. (на англ. языке).
17. Lee Ch., De Vos G. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 1981. 438 p. (на англ. языке).
18. The Japanese Colonial Empire / Edited by Ramon H. Myers, and Mark R. Peattie. Princeton: Princeton University Press, 1984. 541 p. (на англ. языке).

REFERENCES

1. Bok Zi Kou, 1993, Korejcy na Sakhaline [The Koreans on Sakhalin], Yuzhno-Sakhalinsk: Yuzhno-Sakhalinskij gosudarstvennyj institute. (in Russ.)
2. Bok Zi Kou, 1989, Sakhalinskie korejcy: problem i perspektivy [Sakhalin’s Koreans: problems and perspectives], Yuzhno-Sakhalinsk: IMGiG DVO AN SSSR. (in Russ.)
3. Kim G.N., 1999, Istoria immigratcyi korejcev, Kniga 1, vtoraya polovina 19 – 1945 g. [The History of Korean Immigration. Book 1. The second half of 19 century – 1945], Almaty: Dajk-press. (in Russ.)
4. Kostanov A.I., Podlubnaya I.F., 1994, Korejskie shkoly na Sakhaline: istoricheskij opyt i sovremennost’ [The Korean Schools on Sakhalin: historical experience and modernity], Yuzhno-Sakhalinsk: Archivnyj otdel administracii Sakhalinskoj oblasti. (in Russ.)
5. Kuzin A.T., 1993, Dal’nevostochnye korejcy: zhizn’ i tragediya sud’by [The Koreans of Far East: the life and tragedy of fate], Yuzhno-Sakhalinsk: Dal’nevostochnoe knizhnoe izdatel’stvo. (in Russ.)
6. Kuzin A.T., 2010, Istoricheskie sud’by sakhalinskich korejcev. Kniga 2. Integratciya i assimilyaciya (1945-1990) [The Historical Fates of Sakhalin Koreans: Integration and Assimilation (1945-1990)], Yuzhno-Sakhalinsk: Dal’nevostochnoe knizhnoe izdatel’stvo. (in Russ.)
7. Kuzin A.T., 2001, Perekhod korejcev v Dal’nevostochnye predely Rossijskogo gosudarstva (Poicki issledovatelya) [The transfer of Koreans to Far East of Russia (The aspiration of researcher], Yuzhno-Sakhalinsk. (in Russ.)
8. Li Son Khvan, 2003, Sahalinhanin munche kvihvan soronchog kojal’ [The reflection of the Sakhalin Koreans’ problems], The Study of Sakhalin Koreans, no 13 (January). (in Kor.)
9. Lo En Don, 1995, Problema rossijskikh korejcev [The Problem of Russian Koreans], Moskva: Isdatel’stvo “Argo”. (in Russ.)
10. Miki Masafumi, 2003, Sengangi Korafuto niokeru tyo senzhin syakaino keisei [The Formation of Korean society on Karafuto during the War], Syakai keijai sigaku, no. 68-5 (January), pp. 25-45. (in Jap.)
11. Molodnyakov V.E., Molodnyakova E.B., arkar’yan S.B., 2007, Istoriya Yaponii 20 vek [The History of Japan. 20 century]. Moskva: IVRAN, Kraft+. (in Russ.)
12. Nagasava Sigeru, 1986, Senjika nankarafutono hikyo seiungo chyosenjin tankofu nit suite [The Research about the Korean miners, moved by force on South Sakhalin during the War] // The Study of Koreans in Japan, no. 16. (in Jap.)
13. Petrov A.I. Korejskaya diaspora na Dal’nem Vostoke Rossii. 60-90-e gody 19 veka [The Korean Diaspora on the Russian Far East. 60-90^th of 19 century], Vladovostok: DVO RAN. (in Russ.)
14. Han He In, 2011, Sahalin hanin kvihvanyl’ tollossan becheva phosopi chonji: hebanhu-1970nentekkachie Sahalin hanin kvihvan umchigil’ chunshimyro [The situation of the Sakhalin Koreans’ repatriation and the policy of involved states] // The Historical Review, no. 102, pp. 157-198. (in Kor.)
15. Chon He Ken, 2008, 1944nen il’bonbonthoro chonhvanpeji tvin Sahaline chosonin gvanbu [The Korean miners of Karafuto, moved to Japanese mainland in 1944] // The Research of Koreans abroad, no. 8 (August), pp. 5-73. (in Kor.)
16. Lankov A., 2007, Dawn of Modern Korea. The Transformation in Life and Cityscape. Seoul: EunHaeng NaMu. (in Eng.)
17. Myers R., Peattie M. (editors), 1984, The Japanese Colonial Empire, Princeton: Princeton University Press. (in Eng.)

[1] Бок Зи Коу был представителем первого поколения сахалинских корейцев и сам непосредственно участвовал во многих событиях в истории сахалинской корейской диаспоры.

[2] Интервью информантов были собраны автором на Сахалине и в Республике Корея в рамках работы над диссертационным исследованием. Ссылки на интервью даны в следующем виде: Первая буква имени (если имя неизвестно, то информант обозначается как «Н»), пол, год рождения, место проведения интервью, дата проведения интервью.

[3] Все территории Японской империи делились на метрополию (Японские острова, также фигурирующие в различных договорах как острова собственно Японии) и колониальные владения, включающие Тайвань, Корею, Тихоокеанские мандатные территории и Карафуто. Жители метрополии и колониальные подданные обладали в империи разными правами.

[4] В конце XIX – начале XX вв. на Дальний Восток Российской империи шла активная миграция корейского этнического населения из северных провинций Кореи [13, 6].

[5] Данные провинции после раздела Кореи по 38-й параллели вошли в состав Республики Корея (Южная Корея).

[6] Ныне провинции Корейской Народно-Демократической Республики (Северная Корея).

[7] Провинции Кёнги и Канвон 38-я параллель разделила между Северной и Южной Кореей.

[8] Происхождение большинства этнического населения Сахалина с территории южной Кореи сыграло роль в несостоявшейся репатриации (Республика Корея, будучи в сфере влияния США, главного идеологического противника СССР, не имела с последним никаких дипломатических отношений до 1990 г.).

[9] В западной, японской и корейской историографии «Тихоокеанской войной» именуются те кампании   Второй мировой войны, которые разворачивались в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

[10] Кусиро – город-порт на юго-восточном побережье острова Хоккайдо.

[11] Современные названия поселков и городов даны не для всех шахт, т.к. не все шахты сохранились и были использованы советскими властями.

[12] Город Дзёбан – находится между г. Хитати, префектура Ибараки и Томио-ка-мати, префектура Фукусима

Yulia I. Din

The Migration of Koreans to South Sakhalin during period of Japanese administration

Sakhalin State University, e-mail: din.iuliia@gmail.com

The article deals with the history of modern Korean diaspora of Sakhalin Region, taking start on the Karafuto prefecture of the Japanese Colonial Empire. It scrutinizes the issues of voluntary migration, the migration by recruitment, and the labor mobilization under the laws of the war.

Key words: Sakhalin’s Koreans, Karafuto, migration, Japan, Korean peninsula

 

 31 июля 2015 •  992 просм. •  Комментарии к записи Историческая конференция Московского общества сахалинских корейцев отключены

 История •  Пак Сын Ы, Сахалинские корейцы, Юлия Дин

Выступаление Юлии Дин на конференции «Сахалинские корейцы первого поколения. Страницы истории». Москва, 25 июля 2015 г.

Александр Пак

25 июля 2015г. Московское общество сахалинских корейцев (МОБСК, www.mobsk.ru) провело конференцию «Сахалинские корейцы первого поколения. Страницы истории». Цель конференции: вспомнить 1-е поколение сахалинских корейцев, активных участников движения за возвращение на Родину в преддверии 70-летнего юбилея освобождения Республики Корея, Южного Сахалина и Курильских островов.

По приглашению Председателя Правления МОБСК г-на Цой Иль Бона в конференции приняли участие Консул Посольства Респ. Корея в Москве, Ким Ен Сун (Софья Георгиевна), Проректор по международной и инновационной деятельности ЮСИЭПИ, др. уважаемые лица. Всего в конференции приняло участие более 60 человек.

Как сказал в своем выступлении Зам. Председателя Правления МОБСК г-н Ким Тэ Ик, инициатор проведения конференции, ее организаторы стремились, чтобы через выступления докладчиков и дискуссии все участники конференции соприкоснулись с живой историей наших предков, сахалинских корейцев первого поколения. Ведь многих из них уже нет в живых, но знать об их жизни, полной достоинства, неиссякаемой любви к жизни и беспримерной любви к Родине – нам, их потомкам, нужно обязательно.

И, действительно, программа конференции, богатая по содержанию, способствовала живому восприятию недавней истории.

Первый доклад сделал писатель, историк, бывший профессор СахГУ, г-н Пак Сын Ы, ныне проживающий в г. Пхачжу, Корея. Из его выступления слушатели узнали много трагических фактов жизни сахалинских корейцев в 1940 – 1960 годах. Надо сказать, что после переезда в Корею г-н Пак Сын Ы плодотворно работает. Так, совсем недавно в Респ. Корея им издана книга об истории сахалинских корейцев, с которой смогли ознакомиться все участники конференции, а наиболее счастливые смогли и приобрести по экземпляру этого редкого и интересного издания.

Живое восприятие истории жизни сахалинских корейцев 1940 – 1960 годов было усилено личными воспоминаниями собравшихся. Так, заслуженный врач РФ  Юрий Александрович Ким рассказал о своем отце, который стоял у истоков создания корейских школ на Сахалине. И, чудо – в зале нашлась его (отца) ученица!   А член МОБСК Александр Пак продемонстрировал собравшимся подборку из 30-ти фотографий на данную тему.

Исключительный интерес и всеобщее восторженное одобрение участников конференции вызвало выступление Юлии Дин, научного сотрудника Государственного Исторического Архива Сахалинской области. Юлия, которой недавно присуждена ученая степень кандидата исторических наук, в ясной и четкой манере рассказала собравшимся о неизвестных до сих пор фактах героической жизни сахалинских корейцев первого поколения (создание Корейской Коммунистической партии Чосон Конгсанданг), а также о непреклонном стремлении наших предков к возвращению на Родину. Как точно отметил один из участников конференции, все доводы в выступлении Юлии были четко и логично обоснованы документальными материалами, в чем мы видим почерк настоящего ученого-историка, при этом само выступление было необыкновенно живым.  Собравшиеся буквально наслаждались ее выступлением.

Особо теплый след в душе каждого участника конференции оставила демонстрация видеоклипа песни на стихи известного сахалинского поэта Тэхо Чана “Далекая, но близкая Корея” (исп. Ким Ген Хо, муз. С. Вербицкого). Проникновенные слова этой песни как нельзя лучше соответствовали духу и теме конференции.

В этом году исполняется 25 лет с момента проведения в г. Южно-Сахалинске памятного 1-го концерта MBC с участием звезд эстрады Республики Корея на стадионе “Спартак”. И организаторы приготовили сюрприз для всех: запись концерта была показана вновь под всеобщее одобрение, а перед показом к собравшимся обратился по Skype многоуважаемый Сун Дюн Мо, бывший главный редактор газеты «Сэ Коре Синмун», а ныне проживающий в Респ. Корея. Этот момент запомнится многим!

Результатом конференции стало решение поддержать исследовательский проект, продвигаемый к.и.н. Юлией Дин, который посвящен истории корейских школ 1945-1963 гг. и преподаванию корейского языка на Сахалине (см. Выпуск «Сэ Коре Синмун», №28 от 17.07.2015г.). Московское общество сахалинских корейцев (МОБСК, www.mobsk.ru) призывает всех неравнодушных корейцев Сахалина также поддержать данный проект.

Пользуясь случаем, Московское общество сахалинских корейцев благодарит Посольство Респ. Корея в Москве и Общероссийское объединение корейцев за неоценимую помощь в подготовке данного мероприятия.

См.видео к конференции - https://youtu.be/HEm1Wbgu-4s

Фоторепортаж.

---

 23 декабря 2015 •  615 просм. •  комментария 2  Корееведение •  Юлия Дин

Доступ к книге на русском языке (читать и скачивать) - https://disk.yandex.ru/i/gCg5893WRqv4Zw

комментария 2

•  Сон Георгий:23.12.2015 в 20:00

Дина поздравляю с первой книгой! Желаю дальнейших творческих успехов! Выбранная тобой тема мне небезразлична,у меня супруга уроженка Сахалина.Сам я, как принято говорить на Сахалине материковский кореец.Несмотря на различие в менталитетах,а они как ты наверняка знаешь есть,мы с женой, а её звать
И Ден Ен прожили уже 50лет.Это я к тому написал,что где бы мы не родились,где бы не жили,какими разными мы не были,надо с уважением относиться друг к другу,стараться понять и вместе двигаться вперед.

•  Светлана:25.12.2015 в 02:50

ПОЗДРАВЛЯЮ С ПЕРВОЙ КНИГОЙ!
ЖЕЛАЮ УДАЧИ И ДАЛЬНЕЙШИХ ТВОРЧЕСКИХ УСПЕХОВ!
С.Бичурина. КФУ.

 

Книга «Корейская диаспора Сахалина: проблема репатриации и интеграция в советское и российское общество» (на корейском языке)

В Республике Корея в издательстве «Сонин» вышел перевод на корейский язык научной монографии сотрудника Сахалинского областного краеведческого музея Юлии Дин. Книга «Корейская диаспора Сахалина: проблема репатриации и интеграция в советское и российское общество» вышла в свет в Южно-Сахалинске в 2015 г., посвящена актуальным проблемам истории и культуры сахалинских корейцев и основана на широком круге новых и уже известных архивных и нарративных источников. Она рассказывает о таких важных вещах как история принудительной мобилизации и вербовки корейцев Японией на территорию губернаторства Карафуто (Южный Сахалин), возникновение проблемы несостоявшегося воз-вращения на родину после перехода островов под юрисдикцию Советского Союза, функционирование широкого общественного движения за репатриацию, а также описывает сложный процесс адаптации корейцев к жизни в советском и российском обществе.
Перевод книги осуществлен Ким Чонхоном, известным корейским русистом и историком. Ким Чонхон закончил Университет Конгук (Республика Корея), а в 2000 г. защитил кандидатскую диссертацию в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по теме «Русско-корейские дипломатические отношения в 1884–1904 гг.». Он занимается не только активной исследовательской рабо-той, но и переводит труды российских ученых на корейский язык. Сделанный им перевод книги И.И. Ростунова «История русско-японской войны 1904–1905 гг.» выдержал в Южной Корее несколько переизданий и был отмечен наградами, как один из лучших по данной теме.
Научная монография «Корейская диаспора Сахалина: проблема репатриации и интеграция в советское и российское общество» будет распространяться в книжных магазинах Южной Кореи, ее уже можно купить в самом большом книжном магазине Сеула «Кёбо мунго».

http://www.kyobobook.co.kr/product/detailViewKor.laf?..

---

 6 марта 2017 •  1 106 просм. •  История •  Сахалинские корейцы, Юлия Дин

 

Сахалинские корейцы. Коллаж фотографий из книги Лю Си Ук (Чхун Ге). “Полмесяца на полевом стане”

Дин Юлия Ивановна

Для корейской диаспоры Сахалинской области[1]  история советского периода имеет особое значение. Нынешние корейцы – это потомки шахтеров и рабочих, прибывших на остров во время периода японского правления Южным Сахалином и доставшиеся советской власти «в наследство» вместе с приобретенными по итогам Второй мировой войны территориями. Численность корейского населения в 1945 году на Южном Сахалине составляла около 23 тысячи человек[2].

Вопрос о репатриации (возвращении на родину) населения бывших японских владений был одной из проблем послевоенного урегулирования, затронутых на Ялтинской и Потсдамской конференциях союзниками по антигитлеровской коалиции.  Поскольку Соединенные Штаты осуществляли административный и военный контроль над территориями Японии и южной части Корейского полуострова, а Советский Союз контролировал северную часть Кореи, вопрос о возвращении преимущественно японского и корейского населения Южного Сахалина и Курильских островов подлежал разрешению путем двухсторонних советско-американских контактов.

Практически все японское население Южного Сахалина и Курильских островов – 272 335 гражданских и 8 303 военнопленных – совместными усилиями советского и американского командования (правительство Японии несло материальные издержки) были переправлены на Хоккайдо в 1946-1949 годах[3]. Однако корейцы, бывшие родом с южной части Корейского полуострова, – именно там японское правительство предпочитало вербовать рабочих для Южного Сахалина – выехать не смогли[4]. Этому помешала холодная война, которая прервала взаимовыгодный союз победителей времен Второй мировой войны.

Вопрос о несостоявшейся репатриации корейского населения Южного Сахалина – сложный и противоречивый. В 1947 г. у советского правительства существовал проект репатриации корейцев Сахалина в северную Корею[5], однако, ему не суждено было осуществиться. Вызванная репатриацией японцев острая нехватка рабочих в промышленности Сахалина побудила советские власти отложить репатриацию корейцев, а после начала Корейской войны 1950-1953 годов и вовсе отменить ее – проводить репатриацию на воющую территорию по техническим (да и гуманистическим) причинам было невозможно. После окончания войны и нормализации обстановки на Корейском полуострове накал советско-американского противостояния препятствовал рассмотрению проекта репатриации в Южную Корею, при этом Советский Союз не препятствовал корейцам Сахалина выезжать в КНДР по желанию.

Отстранилась от решения вопроса о репатриации корейцев и противоположная сторона – США и страны, находившиеся в зоне их непосредственного влияния – Япония и Республика Корея. При этом Соединенные Штаты, осуществлявшие прямой административный контроль через Штаб Верховного главнокомандующего Союзных сил для Японии (под руководством генерала Дугласа Макартура) наотрез отказались решать этот вопрос, несмотря на запросы общественных организаций и южнокорейского правительства[6].

Республика Корея и Япония периодически предпринимали не слишком активные попытки обратится по этому поводу к правительству СССР, однако, по заключению в 1965 году «Договора об основных отношениях между Республикой Корея и Японией»[7] заняли в этом вопросе равнодушно нейтральную позицию. Япония, исходя из этого договора, посчитала юридическую ответственность перед насильно мобилизованными корейцами ликвидированной, а отстраненной отношение Южной Кореи к этой проблеме объяснялось тем, что все полученные от Японии репарации южнокорейское правительство потратило на экономическое развитие страны, а не на выплату компенсаций своим гражданам.

Таким образом, вопрос о репатриации сахалинских корейцев отказались решать правительства вовлеченных стран – СССР, США, Японии и Южной Кореи. КНДР при негласном разрешении Советского Союза предоставляла сахалинским корейцам возможность (и даже проводила активную агитацию) принимать северокорейское гражданство и выезжать с Сахалина, но не многие воспользовались этой возможностью. После окончания Корейской войны в 1953 году граница между Северной и Южной Кореей была разделена охраняемой демилитаризованной зоной, перейти которую было невозможно.

Однако забыть о возвращении на родину корейцы Сахалина не могли – многие из них, будучи завербованы или мобилизованы Японией только на время, стремились вернуться на родину, где их ждали семьи. О требованиях отправки в Южную Корею периодическая печать и официальные источники умалчивали, но эта информация сохранилась в архивных материалах[8] и опубликованных воспоминаниях самих корейцев[9].

В такой ситуации неудивительным выглядит тот факт, что среди сахалинских корейцев началось движение за репатриацию. Несмотря на то, что успехов – значительных, в том числе и на международной арене – движение смогло добиться только после 1991 года, в советский период оно не прекращалось, порой приводя к трагедиям. В условиях, когда осуществить репатриацию было невозможно из-за сложной международной обстановки, советские власти осуществляли политику подавления общественного движения, могущего вызвать межнациональные конфликты. Так, в 1977 году несколько корейских семей, устроившие забастовку с требованием репатриации, были насильно выдворены в КНДР как самые злостные советские диссиденты[10]. После инцидента каких-либо сведений о выдворенных семьях от северокорейской стороны не поступало.

Цель данной статьи – исследовать практически неизвестное событие из истории борьбы за репатриацию сахалинских корейцев. Это событие – создание корейской компартии – имело место в 1951 году и о нем нам сообщают только опубликованные мемуары одного из корейцев Пак Хен Чжу[11] и воспоминания сахалинских старожилов. Долгое время существование компартии многими ставилось под сомнение, а известные исследователи истории сахалинской корейской общины – такие как А.Т. Кузин, Бок Зи Коу, Пак Сын Ы – вовсе не упоминали о нем[12]. Для того, чтобы пролить свет на происшедшее впервые в научный оборот вводятся архивные материалы из Государственного исторического архива Сахалинской области (ГИАСО).

Итак, Пак Хен Чжу в своих воспоминаниях пишет следующее: «новое поколение корейцев … потеряв осторожность и переоценив свои силы и возможности, поставило себя под удар. В 1950 году [на самом деле в 1951 году – Прим. автора] в Макарове, Горнозаводске, Южно-Сахалинске и Невельске возникла подпольная корейская коммунистическая партия, основателями которой стали преподаватели корейских школ из Горнозаводска, Макарова, Син По Гюн[13] из Южно-Сахалинска и некий Квон из Невельска. Эта организация, хотя и была подпольной, не занималась антисоветской деятельностью и создавалась исключительно ради того, чтобы помочь корейцам вернуться на родину. Сахалинская корейская коммунистическая партия имела свою программу, цель, задачи и принципы. Весть о ней распространилась в другие города, и постепенно она стала расширяться. Просуществовала организация недолго. В августе 1950 году на Южно-Сахалинском вокзале сотрудниками областного управления МГБ был задержан Син По Гюн. С сентября по октябрь были арестованы: в Невельске – некий Ким, а в Горнозаводске и Макарове – учащиеся и преподаватели корейских школ. Следом за ними и меня вызвали на допрос в отдел безопасности. Там я встретился с Син Чан У, которого задержали раньше меня… В 1950 г. по 58 статье осудили и отправили на 10 лет в поронайский лагерь Ким Сон Мэ, Син По Гюна и некоего Квона. Освободили их только через шесть лет, в 1956 году»[14].

Разумеется, автор воспоминаний допускал ошибки, что и не удивительно, поскольку писал он их через полвека после самих событий. Тем не менее, в ГИАСО хранятся документы, которые подтверждают изложенную Пак Хен Чжу историю. История эта о четырех корейцах – Син Чун У, Син Бо Гюн, Квон Мен Сан[15], а также Ким Ен Гван (он же Канасиса Ясикон)[16], которые в 1951 году создали корейскую компартию на Сахалине.

30 августа 1951 г. Управлением МГБ по Сахалинской области был арестован Син Чун У, в действиях которого следователи заподозрили признаки преступлений, подпадающие под действие статьи 58-10 части I Уголовного кодекса РСФСР[17]. 1 ноября 1951 года по показаниям Син Чун У, как участники созданной им нелегальной организации «Компартия Кореи», были арестованы Квон Мен Сан, Син Бо Гюн и Ким Ен Гван[18].

Согласно материалам следствия, Син Чун У, 1927 года рождения, проживал в г. Макарове Сахалинской области. Син Чун У не имел гражданства, постоянной работы и советского образования. В июле 1951 года Син Чун У создал нелегальную «националистическую антисоветскую организацию», назвав ее «Компартия Кореи». Син Чун У активно привлекал знакомых корейцев вступать в созданную им партию, а также написал, размножил на гектографе, и активно раздавал всем заинтересованным документы на корейском языке – «Манифест Компартии Кореи», «Устав Компартии Кореи» и первый номер газеты «Объединимся». Главной целью создания партии, Син Чун У назвал борьбу за возвращение в Корею с помощью правительства Японии, Южной Кореи и находящихся на этих территориях американских военных представителей, а также планировал привлечь к решению этого вопроса Организацию Объединенных Наций[19].

Как рассказал сам Син Чун У, он родился в провинции Южная Чолла, в 1934 г. вместе с родителями переехал в г. Чхонан, провинция Южная Чхунчхон (обе провинции находятся в настоящее время в Южной Корее), где в 1935 г. начал обучение в начальной школе. Окончив 5 классов начальной школы в 1940 г., работал разносчиком газет, а через год переехал в Сеул. Еще через год, в 1942 г., вернулся обратно в г. Чхонан, где также год проработал у своего дяди на небольшой кондитерской фабрике. В 1943 г. завербовался на работу в Японию, работал на фабрике обогащения алюминия в г. Омати. В 1944 г. сбежал в г. Токио, где работал чернорабочим, а в мае 1945 г. поехал на Южный Сахалин в г. Камисисука (п. Леонидово). В июне 1945 г. японская полиция арестовала Син Чун У за призывы к свержению японского империализма и возвращению независимости Кореи. Был освобожден из тюрьмы с приходом Советской армии на Сахалин.

С января по июнь 1946 года работал переводчиком русского языка для советских военных (по признанию самого Син Чун У, русский язык выучил за полгода общения с советскими солдатами). С октября 1946 года по февраль 1947 года работал учителем начальной школы в п. Леонидово, в 1947-1948 годах – завучем корейской школы в г. Горнозаводске Невельского района, затем – завучем корейской школы в п. Взморье Долинского района. В 1949 году поступил на исторический факультет Южно-Сахалинского педагогического института, откуда в ноябре ушел из-за тяжелого финансового положения. Вернулся в Горнозаводск, где сначала работал также учителем корейской школы, а потом техником-контролером инвентаризационного бюро. В январе 1951 года переехал в г. Макаров, где работал с февраля по май секретарем в районном отделе народного образования, откуда был уволен по причине отсутствия советского гражданства[20].

В июне 1951 года, Син Чун У, проживая в г. Макарове, совместно с другими молодыми людьми (он назвал имена 25 человек, которые входили в партию, в основном ученики корейских школ в возрасте от 13 до 17 лет), стал изучать «Манифест коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса и «Краткий курс истории ВКП(б)». Тогда же у него возникла идея о создании корейской компартии, и в конце июня Син Чун У разработал «Манифест», «Устав» (по аналогии с работой В.И. Ленина 1902-1903 годов), а также подготовил «Заявление» и первый номер газеты «Объединимся».

2 июля в г. Макарове был проведен I съезд «Корейской коммунистической партии». На съезде тайным голосованием был избран Центральный комитет, Центральный орган (редакция газеты), а также партийный совет. По признанию Син Чун У все кандидаты в состав ЦК, ЦО и т.д. были выдвинуты лично им, а остальные члены партии их утвердили. Сам же Син Чун У в данные органы не вошел – планировал руководить партией со стороны, для чего и выдвинул в кандидаты своих сторонников [21]. При этом, Син Чун У категорически отрицал, что создаваемая им партия занималась антисоветской деятельностью или же очерняла советское государство. Помимо репатриации, Син Чун У утверждал целями партии распространение среди корейцев концепций марксизма-ленинизма, а также идею борьбы за социалистическое построение государства в случае возращения в Корею. Можно предположить, что последнее было скорее «жестом вежливости» по отношению к Советскому Союзу и попыткой в будущем заручится его поддержкой, без которой возвращение на родину было невозможно.

Как уже указывалось выше, следом за Син Чун У, 1 ноября 1951 года были арестованы Син Бо Гюн (1931 года рождения), Ким Ен Гван (1926 года рождения) и Квон Мен Сан (1926 года рождения). Остальные члены партии были привлечены как свидетели и вскоре отпущены (возможно, по причине юного возраста).

Син Бо Гюн родился в п. Заозерный Макаровского района (на момент ареста ему было 20 лет) и проживал в г. Южно-Сахалинске. Закончил 6 классов японской школы и 2 класса японской гимназии, пытался работать учителем в корейской школе, однако был уволен по причине отсутствия советского гражданства. Работал электромонтером в п. Заозерный, грузчиком на Макаровском бумажном комбинате, а зачем в Долинском леспромхозе сначала счетоводом, а затем бухгалтером. В мае 1950 года был переведен на работу в п. Заозерный, однако, желая продолжить свое обучение, переехал в г. Южно-Сахалинск, чтобы поступить в вечернюю школу[22].

Син Бо Гюн встретил Син Чун У в поезде 5 августа 1951 года. Они разговорились и Син Чун У предложил Син Бо Гюну написать заявление о вступлении в партию. Позже они встретились еще раз на квартире Син Бо Гюна в г. Южно-Сахалинске, а, уехав из города, Син Чун У по почте выслал Син Бо Гюну «Манифест» и предложил его хорошо изучить. Син Бо Гюн не слишком активно принимал участие в делах партии, только знал, что цель ее деятельности – возвращение в Корею и борьба за построение коммунистического общества. Его деятельность в партии ограничилась участием в «нелегальных сборищах», получением членского билета и внесением взноса в размере 20 рублей[23]. 13 ноября 1951 года признал себя полностью виновным в ведении антисоветской деятельности[24].

Ким Ен Гван (указал также японское имя – Канасиса Ясикон) родился в провинции Северная Кёнсан (Южная Корея) и проживал г. Невельск. Образование имел 6 классов японской школы. В декабре 1943 года был мобилизован японскими властями на Южный Сахалин, работал г. Горнозаводске на шахте. После прихода Советской армии работал электромонтером сначала в Горнозаводске, а затем в Невельске. Сменив несколько работ, к моменту ареста нигде не работал[25].

С Син Чун У встречался в сентябре-октябре 1947 года. Долго отрицал свою вину, однако при предъявлении письма, написанного им Син Чун У, признался в своем участие в деятельности партии. 24-25 июля 1951 года при возвращении домой из г. Поронайска, заехал в г. Макаров для встречи с Син Чун У. В разговоре Син Чун У заявил, что намерен создать «Коммунистическую партию Кореи» на Сахалине и уже это выполняет. Основной задачей этой организации вдохновитель считал «вопрос объединения корейского населения Сахалина за проведение борьбы в условиях советской действительности за возвращение в Корею» 26].

Квон Мен Сан, родился в провинции Южная Хамгён (Северная Корея) и проживал в г. Южно-Сахалинске. На Сахалин приехал в 1939 году вместе с родителями и с тех пор проживал только в г. Южно-Сахалинске.  Закончил японскую школу и торговый техникум, после чего работал товароведом. 20 мая 1945 года был арестован японскими властями и содержался в тюрьме до 20 августа. Был выпущен полицией, пообещав работать на нее, но практически ничего не сделал. После прихода Советской армии работал учителем в корейской школе, завскладом на бумажном комбинате, кладовщиком в объединении «Сахалинуголь», переводчиком в народном суде, десятником на шахте [27].

Квон Мен Сан познакомился с Син Чун У в 1950 году – тот попросился у него переночевать, когда приезжал в Южно-Сахалинск для поступления в педагогический институт. После этого встречался с Син Чун У несколько раз, пока в 1951 году последний не предложил Квон Мен Сану вступить в партию «для борьбы за возвращение корейцев в Корею через ООН» [28]. В ходе следствия признал себя виновным в антисоветской деятельности и создании нелегальной организации в Южно-Сахалинске.

Суд над всеми четырьмя обвиняемыми состоялся в Южно-Сахалинске 18 декабря 1951 года и вынес приговор: заключение в исправительный трудовой лагерь сроком на 10 лет [29]. Несмотря на написание подсудимыми кассационных жалоб в Верховный суд РСФСР, приговор остался в силе.

Ситуация для осужденных изменилась после смерти И.В. Сталина. 31 июля 1954 года Сахалинская областная комиссия по пересмотру уголовных дел постановила Генеральному прокурору СССР опротестовать приговор Сахалинского областного суда за отсутствием в действиях Син Чун У, Син Бон Гюна, Ким Ен Гвана и Квон Мен Сана состава преступления. 13 января 1955 года Президиум Верховного суда РСФСР отменил приговор и постановил немедленно освободить осужденных из-под стражи. 7 февраля 1955 года все четверо были освобождены [30]. В общей сложности они содержались под стражей 3 года и 4 месяца 13 дней (Син Чун У) и 3 года 2 месяца и 12 дней – остальные. В апреле 2003 года Син Чун У, Син Бон Гюн, Ким Ен Гван и Квон Мен Сан были реабилитированы согласно Закону РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года [31].

О дальнейшей судьбе этих четырех сахалинских корейцев нам известно очень мало. Квон Мен Сан уехал в КНДР 27 октября 1956 года [32]. Согласно данным Пак Хен Чжу, Син Чун У также уехал в Северную Корею, где работал переводчиком в посольстве и поступил в университет. Уехал в КНДР и Ким Ен Гван, где работал электриком в г. Вонсане и был награжден орденом за большой вклад в экономическое развитие КНДР [33]. Син Бо Гюн остался проживать в Южно-Сахалинске (жил в городе по крайней мере до 1993 года) [34].

В процессе расследования у Син Чун У были конфискованы и переведены с корейского на русский язык ряд любопытных документов. Среди них – «Манифест», «Устав» и номер газеты «Объединимся».

Манифест состоял из пяти частей – «Корейцы», «Корейцы на Сахалине», «Коммунисты из среды корейцев», «Вопросы, связанные с задачами корейских коммунистов и Советской властью», «Призывы всем корейцам, проживающим на Сахалине». После краткого экскурса в историю Кореи, появления корейцев на Сахалине и зарождения коммунистического движения в Корее, Син Чун У в манифесте указывает на цели и задачи своей партии. После необходимого уточнения для советских властей: «то, что коммунисты возглавляют дело возвращения корейцев с Сахалина на родину, не является проявлением сопротивления против Советской власти», Син Чун У пишет: «ближайшей целью на Сахалине является ускорение возвращения корейцев на родину. Для достижения этой цели корейские коммунисты развертывают движение объединения», «Советскому правительству нужно отправить корейцев на родину. Все равно на Сахалине корейцы вечно жить не будут», «корейцы Сахалина, не считаясь с вероисповеданием и разногласием политического мнения, полны решимости возвратиться на родину». Заканчивается манифест словами: «Возвращение корейцев с Сахалина на родину самотеком не придет. Это можно завоевать только путем борьбы» [35].

«Устав Компартии Кореи» написан четко, организованно и продуманно. Автор внес в него все необходимые положения: порядок принятия и исключения из партии, ее идеологию, цели, задачи, методы борьбы, структуру партии (Центральный комитет, Центральный орган печати, местные комитеты), порядок и организацию выборов. Несомненно, Син Чун У в своей работе использовал сочинения мировых деятелей коммунистического движения – при аресте у него изъяли сочинения В.И. Ленина и И.В. Сталина, «Краткий курс истории ВКП(б)», «Историю дипломатии», «Дипломатический словарь», вырезки из советских газет, а также читательский билет Сахалинской областной библиотеки [36]. Однако, несмотря на «помощь» классиков, работы Син Чун У вызывают огромное уважение, учитывая то, что закончил он всего лишь начальную японскую школу, а русский язык и прочие предметы изучал самостоятельно.

Интересна для истории и газета «Объединимся», первый (и единственный) номер был написан и напечатан на гектографе в июле 1951 года. В газету вошли: редакторская статья о необходимости издания газеты и целях, которые газета поставила перед собой, статьи Ким Ён Нама «Молодежь, будем участвовать в движении за возращение на родину!», Ким Тхя Мана «Возвращение на родину осуществится только путем объединенной борьбы», Ким Ен Хи «Задачи корейских женщин» и Син Чун У «Опыт учит».

Красной нитью через всю газету проходит мысль о необходимости борьбы за репатриацию в Корею. Несколько цитат из газеты дают читателю представление о том, насколько идея возвращения на родину охватила активистов корейской общины:

«Есть ли хоть одни человек из корейцев, проживающий на Сахалине, не думающий о возвращении на родину? … если выбросить из головы вопрос о возвращении на родину, то у корейцев больше ничего не останется. Вопрос о возращении на родину постепенно впитается в горло и превращается в кровь, в кость. Все тело стало пламенем возвращения на родину» [37].

«С разных мест Сахалина от имени отдельных лиц, а также в организованном порядке на имя правительства Корейской Народно-Демократической Республики и Верховных органов Советского Союза мы писали по поводу возвращения на Родину. Однако до сего времени нет никакого ответа. Следовательно, у нас имеется единственный путь. Этот путь заключается в том, чтобы все корейцы, проживающие на Сахалине, объединились и выдвинули своих политических представителей и, если нужно будет, непосредственно послали их в Верховные органы Советского Союза в г. Москву, к правительству Корейской Народно-Демократической Республики в г. Пхеньян, корейскому правительству в г. Сеул, японскому правительству в г. Токио и в Организацию Объединенных Наций в г. Нью-Йорк. Без такой широкой борьбы корейцам возвратиться на Родину почти нет возможности» [ 38].

Предполагаем, что люди, написавшие манифест, устав и выпустившие первый номер газеты, обладали необходимыми знаниями (при окончании нескольких классов японской школы), могли на высоком профессиональном уровне составить политические документы, обладали знаниями о мире – в частности, были осведомлены о событиях в Корее и идущей там Корейской войне, ставили перед собой определенные цели и задачи. Все активисты были молодежью корейской общины – Син Чун У было 24 года, Син Бо Гюну – 20 лет, а Ким Ен Гван и Квон Мен Сан исполнилось 25 лет. Несмотря на молодость активисты смогли привлечь на свою сторону других корейцев. В силу того, что партия просуществовала недолго, она не смогла охватить своим влиянием широкие массы корейцев на Сахалине. Тем не менее, история этой партии сохранилась в среде корейской общины как акт несомненного мужества и гражданской решимости отстаивать права сахалинских корейцев.

Создание на Сахалине корейской политической организации под названием «Компартия Кореи» является зримым доказательством общественного движения, борьбы за репатриацию среди сахалинских корейцев. В условиях, когда международная обстановка объективно препятствовала осуществлению желания корейцев, советское правительство нашло нужным подавить эту борьбу в целях сохранения спокойствия и национального согласия на Сахалине. Тем не менее, это была первая, но не последняя попытка исправить историческую несправедливость по отношению к людям, не по своей воле оказавшимся на территории чужого государства.

_____

[1] Сахалинская область была образована в 1947 г. из северной части Сахалина (входил в состав Хабаровского края) и территорий, полученных СССР после Второй мировой войны от Японии, – Южного Сахалина и Курильских островов.

[2] Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-9526, оп. 1, д. 509, л. 170.

[3] Подпечников В.Л. О репатриации японского населения с территории Южного Сахалина и Курильских островов // Вестник Сахалинского музея. Южно-Сахалинск, 2003. № 10. С. 258.

[4] Около 95% корейского населения Южного Сахалина (на Курильских островах корейцев почти не было) приехали на остров с территории современной Республики Корея. Более подробно о формировании корейской диаспоры на Сахалине, см.: Дин Ю.И. Миграция корейского этнического населения на Южный Сахалин в период японского правления (1905-1945 гг.) // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Владивосток, 2013. № 4(24). С. 34-42.

[5] Подробнее об этом, см.: Дин Ю.И. Проблема репатриации корейцев Южного Сахалина в 1945-1950 гг. // Вопросы истории. М., 2013. № 8. С. 72-81.

[6] Более подробно о политике США по отношению к проблеме репатриации сахалинских корейцев, см.: Дин Ю.И. Сэнгосёриниокэру микайкэцуно мондай: нансахарин тёсэндзинно со:канмондай (1945-1950) [Нерешенная проблема послевоенного урегулирования: репатриация корейского населения Южного Сахалина (1945-50 гг.)] // Хоккайдо: то:хокуси кэнкю:. 2014. № 9. С. 46-57.

[7] В соответствии с этим договором, Япония выплачивала Южной Кореи 300 млн. долларов репараций за вред, причиненный в период колониального господства, а Республика Корея в свою очередь отказывалась от любых претензий к Японии от имени всех южнокорейских граждан.

[8] Хранящиеся в московских и сахалинских архивах многочисленные доклады и отчеты сообщают о репатриационных настроениях корейцев, например, некий Ким Ден Ен даже написал письмо И.В. Сталину с просьбой разрешить возвращение на родину. См.: Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 82, оп. 2, д. 1264, л. 1-2, а также: ГАРФ. Ф. Р-9526, оп. 4, д. 54, л. 416; РГАСПИ. Ф. 17, оп. 122, д. 92, л. 2, Государственный исторический архив Сахалинской области (ГИАСО). Ф. 171, оп. 3, д. 7, л. 122.

[9] Единственные опубликованные на сегодняшний день на русском языке мемуары: Пак Хен Чжу. Репортаж с Сахалина. Южно-Сахалинск, 2004. 167 с.; также воспоминания содержатся в монографии Бок Зи Коу (Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск, 1993. 222 с.; в сборниках интервью и воспоминаний, собранных и опубликованных корейскими учеными: Комын тэрюгыро ккылёкан чосониндыль [Корейцы, отправленные на темный материк]. Сеул, 2006. 351 с.; Ю Сиук. Охочхыкхыхэи барам [Ветер Охотского моря]. Сеул, 2013. 216 с. и др.

[10] Более подробно об этом, см.: Кузин А.Т. Исторические судьбы сахалинских корейцев. В 3 кн. Кн. 2. Южно-Сахалинск, 2010. С. 147-148.

[11] Пак Хен Чжу. Репортаж с Сахалина. Южно-Сахалинск, 2004. 167 с.

[12] Нет упоминаний о данном событии в следующий работах: Кузин А.Т. Исторические судьбы сахалинских корейцев. В 3 кн. Кн. 1. Иммиграция и депортация (вторая половина XIX в. – 1937 г.). Южно-Сахалинск, 2009. 262 с.; Кн. 2. Интеграция и ассимиляция (1945-1990 гг.). Южно-Сахалинск, 2010. 336 с.; Кн. 3. Этническая консолидация на рубеже XX-XXI вв. Южно-Сахалинск, 2010. 384 с.; Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск, 1993. 222 с.; Пак Сын Ы. Проблемы репатриации сахалинских корейцев на историческую родину // Сахалин и Курилы: история и современность. Южно-Сахалинск, 2008. С. 277-287; и другие работы данных авторов.

[13] Несмотря на то, что в воспоминаниях Пак Хен Чжу имена приводит с некоторыми искажениями (это было обычным делом на Сахалине, поскольку корейские слова не всегда возможно передать с помощью русского алфавита), они достаточно узнаваемы. По этой же причине, мы приняли решение не зашифровывать имена фигурантов дела, уже появившиеся в опубликованной печати.

[14] Пак Хен Чжу. Репортаж с Сахалина. Южно-Сахалинск, 2004. С. 43-44.

[15] У Пак Хен Чжу фигурируют соответственно как Син Чан У, Син По Гюн и некий Квон.

[16] Предположительно, Пак Хен Чжу перепутал имя и имел в виду Ким Сон Мэ.

[17] Эти статьи в Советском Союзе назывались «политическими»: Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собой — лишение свободы на срок не ниже шести месяцев. Те же действия при массовых волнениях, или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении – влекут за собой – высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнание из пределов Союза ССР навсегда, с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения до лишения свободы на срок не ниже трёх лет, с конфискацией всего или части имущества // Уголовный Кодекс РСФСР. М., 1950. 256 с. С. 42, 37-38.

[18] ГИАСО. Ф. 1174, оп. 2, д. 2172, л. 2-2а.

[19] Там же, л. 4-5.

[20] Там же, л. 22-26.

[21] Там же, л. 27-39.

[22] Там же, л. 136-137.

[23] Там же, л. 128-147.

[24] Там же, л. 151.

[25] Там же, л. 170-173.

[26] Там же, л. 184.

[27] Там же, л. 206-208.

[28] Там же, л. 213.

[29] Там же, л. 448.

[30] Там же, л. 479, 485-489.

[31] Там же, л. 497-504.

[32] Там же, л. 495.

[33] Пак Хен Чжу. Репортаж с Сахалина. Южно-Сахалинск, 2004. С. 45.

[34] В 1993 г. написал письмо в МВД с просьбой предоставить документы по своему делу. По информации Пак Хен Чжу проживал в Южно-Сахалинск и преподавал японский язык // ГИАСО. Ф. 1174, оп. 2, д. 2172, л. 496.

[35] ГИАСО. Ф. 1174, оп. 2, д. 2172, л. 341-355.

[36] Там же, л. 357-360.

[37] Там же, л. 363.

[38] Там же, л. 365.

***

Источник: Проблемы Дальнего Востока № 6, 2015 г.

 

 19 июня 2019 •  223 просм. •   История, Персона •  Сахалинские корейцы, Юлия Дин

 

История многомерна и многогранна, сложность ее процессов и событий вызывает споры у ученых и множество предположений у обывателей. Однако одного у истории отнять нельзя – это всегда наука о человеке.
Историю Сахалина через призму истории человеческой жизни «Сахалин P.S.» рассказывает кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Сахалинского областного краеведческого музея Юлия Дин.

Тен Тхе Сик родился в 1930 году, общественный деятель. Работал учителем корейского языка, физики и математики (1950-1965). Советник региональной общественной организации старейшин сахалинских корейцев. Переводчик с корейского языка. Награжден медалью «Ветеран труда».

Юлия Дин

Начало этому было положено еще в советский период, когда истории рабочих людей – ударников соцтруда, рыбаков, нефтяников, шахтеров – часто публиковались на страницах газет и книг. Познание истории через призму жизни обычных людей всегда вызывало и вызывает до сих пор интерес у читателей.

Одним из людей, история жизни которого отражает историю Сахалина, является Тен Тхе Сик, русскоязычные соседи называли его Виктором Павловичем. История эта – с точки зрения корейца, свидетеля японского периода, послевоенного советского прошлого и постсоветского российского настоящего.

Отец Тен Тхе Сика (как и сам он) родился в Корее в период, когда его родина (как и Южный Сахалин) была колонией Японской империи. Он не попал под насильственную мобилизацию, как 16 тысяч сахалинских корейцев, а в 1940-х поехал на Сахалин сам – заработки в колониальной Корее были так малы, что прокормить семью и детей не было никакой возможности:

— В то время Корея очень отсталое государство было. Только сельским хозяйством занималось большинство населения. Поэтому уже малолетние дети – пять, шесть лет – ходили в огород, траву выдергивали и – в то время в Корее угля не было в деревнях – и все листья собирали граблями. И в летнее время собрали – оставили на зиму… вот маленькие дети уже этим занимались. И кроме этого, еще корову держали для сельского хозяйства – поэтому за ней надо ухаживать, и, в общем, отдыхать некогда было. И голод был… я там тринадцать лет прожил, я в сорок третьем году приехал на Сахалин – чистую рисовую кашу, белую – сейчас мы чистую рисовую кушаем – только когда урожай снимаем в конце октября и где-то до нового года, ну один-два раза поешь. А так все смешано – то бобы, то ячмень, то просо, смешанную кашу ели. Вот так мы жили.

Отец завербовался добровольно для работы на шахте на Карафуто в 1939 году – его направили на шахту в Бошняково. Писать отец не умел, но присылал письма, написанные чужой рукой, а однажды даже – деньги. Но семья все равно бедствовала, поэтому в 1943 г. на семейном совете было принято решение отправиться к отцу. Мать продала дом и, собрав детей – самого Тен Тхе Сика, его старшего брата и младшую сестру, – отправилась на далекий Сахалин.

Семья поселилась в выделенном бараке. Юного Тен Тхе Сика поразил Сахалин – несмотря на холод, в доме было электричество, чугунная печь, вода (хотя за ней приходилось ходить на колонку), мыло (невиданная вещь для Кореи) и баня, в которой шахтеры могли помыться после смены. Детей определили в школу, а зарплата отца (он работал проходчиком в шахте) позволяла семье довольно сносно существовать.

В августе 1944 года отец Тен Тхе Сика и старший брат, также как и 3 тысячи других корейских шахтеров, попали под «повторную вербовку».

Испытывая сложности с транспортировкой угля в метрополию, японские власти закрыли 19 шахт Карафуто, а рабочих перенаправляли для работы на шахтах о. Кюсю. Там они проработали до конца войны, а их семьи остались на Карафуто.

Ученики второго класса Тельновской вечерней средней школы рабочей молодежи. Второй слева во втором ряду – Тен Тхе Сик. 1952 г. Из личного архива Тен Тхе Сика

— Папу забрали по «повторной вербовке» в 1944 году. В это время многие удрали через пролив – маленькой… лодкой или катером. А мой отец тоже после 45-го года из Японии приехал нас искать – семью искать. Нелегально прибыл – море закрыто, значит, нелегально. Папа как приехал – на катере, у японцев столько рыбаков было – очень много… Из них некоторые хорошо знали дорогу, морской путь хорошо знали на катере. Они большие деньги брали – тысячу иен и один мешок риса. Вот так они возили.

Ну, некоторые не доехали – шторм и погибли, некоторые доехали – это почти год Советский Союз очень слабо контролировал море. Мой отец вот так, это я как сейчас помню, 6 ноября 45-го года вернулся. Вернулся без денег, грязный. В Японии роспуск был – он рассказывал: те, которых мобилизовали, роспуск должен быть. Армию как распускают, это тоже, как армию. Где-то 28-го сентября. И денег-то нету, денег он ни копейки не привез. Только часы ручные привез, и то он рассказывал, он кому-то деньги занимал, тот деньги проиграл, не мог отдать, поэтому отдал часы ручные американского производства. И грязный тогда папа был – он долго не прожил, он все время в проходке работал в шахте.

Фото из семейного альбома Тен Тхе Сика. 1950–1960-е годы

Сахалинские шахты по сравнению – это не шахты, там, во-первых, температура другая, там в майке работать надо – жарко. Здесь, наоборот, в фуфайках зимой. Вот это я хорошо помню. Хорошо, что папа вернулся, если папа бы не вернулся, нам, может быть, было бы совсем плохо – мне пятнадцать лет только было. Он все-таки живой, домашнюю работу выполнял, а я уже чувствовал, что папа не может работать, поэтому я сразу работать пошел – я хотел в институт поступать, но денег не было. Поэтому решил – в то время хорошо было – заочное, вечернее, в этом отношении очень хорошо, это я очень ценю, потому что сам прожил это.

Несмотря на воссоединение – а в тех сложных условиях послевоенного времени это было настоящим чудом – семья не обошлась без потерь. Старший брат Тен Тхе Сика вернуться вместе с отцом не смог и остался в Японии. Встретиться им довелось только в 1989 году.

После окончания школы Виктор Павлович работал в корейской школе – одной из тех, которые советское правительство открыло для корейских детей. Национальное образование было необходимой мерой для адаптационного периода корейской общины. Школы были закрыты в 1963 году, и до сих пор их закрытие вызывает у многих корейских стариков сожаление – именно с закрытием школ многие связывают утерю родного корейского языка и незнание молодежью корейских традиций и обычаев. Однако были и другие мнения, одного из которых и придерживался Тен Тхе Сик:

Книга Тен Тхе Сика и Со Дин Гира «Изучение о жертвах «повторной мобилизации» корейцев Сахалина»

— Когда школы закрыли в 1963 году, я сто процентов «за» был… А почему – ученики школу закончили, а в институт не могут поступить. До 60-х годов корейцы, которые окончили корейскую школу, – один, два, ну самое большое пять процентов могли в институт поступать. Им даже послабление делали – они не сочинение на экзамене по русскому языку писали, как все, а изложение. И то только 5 процентов поступало. Сами учителя были не подготовлены.

Я сам работал учителем, но я в японской школе учился – знания были. Поэтому я смог и педучилище закончить, а остальные все были заочники, хорошие знания не могли давать. Они науки вообще не знали – ни историю, ни физику, ни математику, языку только учили. А после закрытия корейской школы все дети перешли в русскую, и с 70-х годов уже могли поступать в институт. Поэтому наши дети могли учиться, мои дети тоже все институт закончили. Я один работал на шахте – все мои восемь детей институт закончили. Это говорит о чем? Что система образования была хорошая! Если бы корейские школы продолжались, этого бы не было.

После работы в школе Виктор Павлович работал на шахте, закончив горный институт.

— Я в корейской школе до шестьдесят пятого года работал. Пятнадцать лет. В шахте тридцать один год работал — корейских школ не было, ну можно было, но зарплата у учителя маленькая была. Можно было оставаться, я не хотел. И переквалифицировался. Заочно учился. И корейцы, конечно, в это время – до шестидесятого года – жизнь корейцев очень низкая была.

Потом, что хорошо, где-то с пятьдесят третьего года начали выборочно принимать в граждане Советского Союза. Если не гражданин – надбавок не дают, отпускные мизерные, переезды были запрещены и прочее. Поэтому я в 58-м году гражданство взял. И вот, сейчас об этом молчат, и молодежь ничего не знает, как Южно-Сахалинск был после войны отстроен – мы все участвовали в государственном займе с 46 по 58 годы, и мы все по нему платили…

Тен Тхе Сик, 2017 год

Выйдя на пенсию, Виктор Павлович занялся общественной работой – вопрос о многих проблемах сахалинских корейцев не давал ему покоя. В 2002 году совместно с Со Дин Гиром выпустил сборник документов по истории «повторной вербовки» на корейском, русском и японском языках, неоднократно писал статьи в сахалинские газеты. Занимается исследовательской работой Виктор Павлович до сих пор, несмотря на солидный возраст – в следующем году ему исполнится 90 лет. Сахалин он покидать не хочет.

— Я для себя Корею считаю родиной. Почему? Я там родился, у меня детство там прошло. После войны до 50-го года я ничего не знал. Это государство, это подданство – ничего не знал. Когда уже нас лицами без гражданства делали, тогда понял, что государство – это ответственность. И долго колебался – принять, не принять советское гражданство. Ну, думал в Корею поеду, корейским языком я хорошо владел и знал иероглифы – начальный фундамент есть, легко учиться. И думал – в Корею поеду, что-нибудь, где-нибудь… чтобы себе карьеру поставить.

2004 год, делегация сахалинских общественников в Южной Корее (Тен Тхе Сик в центре)

Это не вышло. Но, что я совсем здесь останусь, никогда даже в уме не думал. Когда-нибудь поеду! И жизнь совсем другая… дети появляются. Не о себе думаешь – о детях думаешь. Учатся, работают, карьеру делают… что я могу им про Корею сказать? Я этот вопрос вообще больше не поднимаю: «Где родина?».

Я ведь все понимаю, не могу совсем в этом вопросе им указывать. А мне тогда что? И у меня, получается – где дети, там и родина.

«Сахалин P.S.» №13