ЛИ Валентин Николаевич
(1 марта 1930 г. - 20 августа 2009 г.) род. во Владивостоке.
Отец — Ли Чун Сик (1890–1978), уроженец г. Хамхына пров. Южная Хамгён (Северная Корея);
мать — Вон Ён Хи (1896–1932), уроженка Южной Кореи.

В 1937 г. был насильственно депортирован в Казахстан.
В 1956 г. окончил вост. фак-т ЛГУ по специальности «востоковед-филолог».
В 1956–1959 гг. — ред. Изд-ва лит. на иностр. языках (ныне «Прогресс») в Москве.
В 1959– 1962 гг. — аспирант ИМЛИ РАН.
Канд. филол. наук (18.01.1968), тема дис.: «Корейская пролетарская литература: (Проза 20–30-х годов)». (250 л., ИМЛИ АН СССР).
Старший науч. сотрудник ИМЛИ АН СССР / РАН (1962–1994), ученый секретарь отдела истории всемирной лит-ры (1962–1982).

Переводчик кор. худож. литературы на рус. язык.
Преподавал кор. язык на Высших курсах кор. языка при МИД СССР, в МГИМО (1987–1993), Вост. ун-та при ИВ РАН (1992–1994), был деканом кор. фак-та негос. Моск. Междунар. ун-та (1993–1996).
С 1996 г. — профессор Лит. ин-та им. М. Горького, руководитель творческого семинара по худож. переводу.
Основатель (1990) и руководитель Моск. школы кор. языка (курсы); основатель (1991) и президент Ассоциации преподавателей кор. языка России.
Участвовал в установлении дружественных и культурных связей с КНДР и РК.
Более 20 лет являлся членом Центрального Правления ОСКД.
Избирался членом Правления Общества дружбы России и РК, Общерос. объединения корейцев.
Член ред. совета газеты «Российские корейцы» (Москва).

Область науч. интересов: корейская лит-ра с древнейших времен до наших дней; проблемы сравнительного литературоведения; сопоставительный анализ кор. лит-ры с рус., кит., вьет. и монг. литературами.
Участник международных литературоведческих и корееведческих конференций,
а также конференций, связанных с проблемами преподавания кор языка в Москве, С.-Петербурге, Ташкенте, Алма-Ате, а также в Улан-Баторе (1985), Пхеньяне (1988), Лондоне, Осака (1990), Париже, Праге, Берлине, Варшаве, Мичигане, Пекине (1991), Сеуле (1991, 2003, 2004), Ханое;
конференций писателей Азии и Африки (1973, 1983).

Издано свыше 100 работ на рус., кор., англ., нем., венг. и вьет. языках.
Награжден высшей наградой ССОД — Почетным знаком и Грамотой, а также южнокорейским Орденом Седжона «за большой вклад в развитие культуры кор. народа» (Указ Президента РК Ким Дэджуна за № 208 от 09.10.2000).
 

Основные работы:

Пер. с кор.: Ким Са Рян. Больной доктора Пака // Современный Восток (М.). — 1958, № 9.

Пер. с кор.: Цой Со Хэ. Исповедь беглеца. Сб. рассказов и повестей. — М.: Худож. лит., 1960. (совм. с В. Паком).

Рец. на кн.: Корейская литература: Сб. ст. М., 1959 // Проблемы востоковедения. 1960, № 4. С. 210–213 (совм. с Б.Л. Рифтиным).

Хан Сер Я. Жизнь и деятельность // Писатели стран народной демократии. — М., 1960. С. 101–142.

Пер. с кор.: Цой Со Хэ. Шерстяное одеяло. Рассказ // Восточный альманах. Вып. 3. – М.: Худож. лит., 1960. С. 196-198.

Пер. с кор. // Молодость в пути: Сб. рассказов. — М.: Изд-во иностр. лит., 1961. — 118 с.

Пер. с кор.: Цой Со Хэ. Шестипалый // Восточный альманах. Вып. 4. — М.: Худож. лит., 1961.

К вопросу о периодизации истории современной корейской литературы // Народы Азии и Африки. 1963, № 4. С. 109–117.

*В научном совете по комплексной проблеме «Закономерности развития мировой литературы в современную эпоху» // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. Т. XVIII. Вып. 3. — М., 1963.

Взгляды прогрессивных писателей Кореи на литературу и искусство: (20–30-е годы) // Проблемы теории литературы и эстетики в странах Востока. — М., 1964. С. 265–284.

Рец. на кн.: Иванова В.И. «Ли Ги Ен. Жизнь и творчество». М., 1962 // Народы Азии и Африки. 1964, № 6.

*Всесоюзное совещание, посвященное проблеме взаимосвязей и взаимодействия советских литератур // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. Т. XXIII. Кн. 4. — М., 1964.

Корейская ассоциация пролетарских писателей и проза 20–30-х годов // Национальные традиции и генезис социалистического реализма. — М., 1965. С. 581–639.

Пер. с кор.: Тё Мен Хи. Нактонган. Сб. рассказов. — М., 1966 (совм. с В. Паком).

Предисл.: Ли Ги Ён // Ли Ги Ён. Родная сторона. — М.: Прогресс, 1966 (на кор. яз.).

Корейская литература. ХХ в. // Краткая литературная энциклопедия. Т. 3. — М., 1966.

Предисл. // Сборник корейских повестей. — М.: Прогресс, 1966 (на кор. яз.).

Корейская литература первых лет после освобождения: (1945–1950) // Художественный опыт литератур социалистических стран. — М., 1967. С. 339–354.

Корейская литература. Конец XIX – начало ХХ вв. // История всемирной литературы. Т. IX. — М., 1967. С. 581–585.

О периодизации истории современной корейской литературы // Проблемы периодизации истории литератур народов Востока. — М.: ГРВЛ, 1968. С. 154-165.

Горький и корейская пролетарская литература 20–30-х годов // М. Горький и литературы зарубежного Востока. — М., 1968. С. 49–61.

Хо Гюн (1559–1618) // Век ХХ и мир. — М., 1968, № 10. С. 45 (Великие культурные годовщины).

На До Хян // Краткая литературная экциклопедия. Т. 5. — М., 1968. Стб. 75 (совм. с В.И. Ивановой)

Корейская федерация пролетарского искусства // Литературное наследство. Т. 81. — М., 1969. С. 239–245.

Трансформация «новой прозы» Кореи начала ХХ в. (романы «Серебряный мир» Ли Ин Чжика и «Бездушие» Ли Гван Су) // Межвузовская научная конференция по истории литератур зарубежного Востока. — М., 1970.

О просветительских тенденциях корейской литературы на рубеже XIX и XX вв. // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. — М., 1970. С. 167–172.

Пер. с кор. // Xён Хыгюн. Родина юности. — М.: Прогресс, 1974. — 218 с.

Чехов в Корее // Советская женщина. 1974, № 6 (на кор. яз.).

Пушкин в Корее // Советская женщина. 1975, № 2 (на кор. яз.).

Корейское театральное искусство в Советском Союзе // Новости СССР (М.). 1981, № 47 (на кор. яз.).

Развитие литературы социалистического реализма в Корее // Особенности формирования литератур народов, миновавших стадию капиталистического развития. — М., 1982. С. 114–122.

Прозаические жанры в корейской литературе начала ХХ в. // Специфика жанров в литературах Центральной и Восточной Азии. — М., 1985. С. 213–224.

Корейская пролетарская литература 20–30-х годов // Литература – Социализм. — Будапешт, 1985. (на венг. яз.).

Пер. с кор. // Ким Чжэгю. Счастье. — М.: Радуга, 1985. — 336 с. (совм. с В. Мокляком).

«Сказание о Чхунхян» в духовной жизни корейцев // Классические памятники литератур Востока. — М., 1985. С. 171–184.

Повествовательные жанры в корейской литературе начала XX в. // Специфика жанров в литературах Центральной и Юго-Восточной Азии: Современность и классическое наследие. — М., 1985. С. 213–224.

Корейская пролетарская литература // Время пришло. — Будапешт: Академия КИАДО, 1985. С. 155–179 (на венг. яз.).

Науч. ред.: Корейская художественная литера¬тура: Указ. пер. и кри¬тической лит-ры, опубл. на рус. и др. яз. народов СССР в 1945–1986 гг. Вып. 2. — М.: ВГБИЛ, 1987. 181 с.

Современный корейский роман (роман «Горячее сердце» Пен Хигына) // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока (Алексеевские чтения). Ч. II. Тезисы XIII научной конференции (Москва, 1988). — М., 1988. С. 178-182. 

Корейская литература. Первая половина XIX в. // История всемирной литературы. Т. VI. — М.: Наука, 1989. С. 622–624.

Корейская литература. Вторая половина XIX в. // История всемирной литературы. Т. VII. — М.: Наука, 1991. С. 684–686.

계몽기 조선문학. 리해조 "자유종" (Корейская литература периода просветительства. «Колокол свободы» Ли Хэджо) // 제3차 조선학 국제 학술 토론회. 론문요지 / 오사까 경제법과 대학아세아 연구소 (3-й Междунар. симпозиум по корееведению. Тезисы докл. Осакский ун-т экономики и права, 2-8 августа 1990 г.). — Осака, 1991. C. 113-114.

Культурные традиции советских корейцев // Корейская литература в мировом сообществе. — Сеул: Академия корееведения, 1991. С. 379–385 (на кор. яз.).

Изучение корейского языка среди российских корейцев // Ури киль пот (Сеул). 2004, № 11. С. 134–140 (на кор. яз.).

Ред.: Дмитриева В.Н. Практический курс корейского языка. — М.: МГИМО, 1996. — 246 с. (совм. с Ю Хак Су).

Корейская литература. С древнейших времен до начала ХХ в. — М., 2000. — 32 с.

Корейский язык. Хангуго. — М.: Ассоциация преподавателей кор. языка, 2000. — 125 с.

Предисл. // Корейский язык. Учебник. — М.: Школа «Вонгван», 2003. С. 6–7 (на рус. и кор. яз.).

Литература о жизни и трудах:

Adami N.R. Die Russische Koreaforschung. Bibliographie 1682–1976. — Wiesbaden, 1978. Именной указ. С. XVIII. (перечень работ В.Н. Ли — № 1563–1567).

Корейская художественная литература: Указ. пер. и критической лит-ры, опубл. на рус. яз. в 1945—1978 гг. Вып. I. — М.: ВГБИЛ, 1980. Именной указ. С. 156. (перечень работ Вал. Н. Ли — № 4, 16, 734).

Библиография Кореи. 1917–1970. — М.: ГРВЛ, 1981. Алф. указ. С. 151. (перечень работ В.Н. Ли – № 1721, 1734, 1736, 1745, 1746, 1752–1755, 1766–1768 — 13 назв.)

Корейская художественная литература: Указ. пер. и критической лит-ры, опубл. на рус. и др. яз. народов СССР в 1945—1986 гг. Вып. 2. — М.: ВГБИЛ, 1987. Именной указ. С. 165. (перечень работ и пер. Вал. Н. Ли — № 7, 13–15, 20, 70, 101, 106–108, 112, 113, 116–121, 123, 124, 133, 145, 183, 253, 299, 323, 325, 373–377, 385, 418, 440, 489, 500, 513, 522, 608, 653, 657, 722, 725, 762, 764, 773, 787, 855, 858, 860, 864, 1079, 1088 — 54 назв.).

Ли Вал. Н. // Милибанд С.Д. Биобиблиографический словарь отечественных востоковедов с 1917 г. Кн. I. — М., 1995. С. 677 (перечень 15 работ).

[Ли Валентин Николаевич] – см. о нем в ст.: Троцевич А.Ф. Изучение корейской литературы в России // Вестник Центра корейского языка и культуры». Вып. 3-4. СПб., 1999. С. 42, 45.

Наш Учитель Валентин Николаевич Ли награжден корейским орденом // Ариран (М.). Ноябрь 2000 г., портр.

Награда Валентина Николаевича // Российские корейцы (М.). 2000, ноябрь, портр.

[Библиогр. указатель рос. изд. переводов за 1953–1995 гг.] // 설성경외. 세계속의 한국문학: 통일 한국문학의 진로와 세계화 방안 (Соль Сонгён и др. Кор. лит-ра в мире…). — 서울, 2002. 624쪽.

Ли В.Н. // Энциклопедия корейцев России. 140 лет в России. — М., 2003. С. 1006, портр.

Корееведение в России: история и современность. — М., 2004. С. 146.

Ли Валентин Николаевич // Современное российское корееведение. Справочное издание (Ч. 2. Биобиблиографический словарь современных российских корееведов). М.: Первое марта, 2006. C. 320-24. (Рос. корееведение в прошлом и настоящем. Т. 3). То же, доп. cм. на www.rauk.ru

Ли Валентин Николаевич // Востоковеды России ХХ – XXI века. Биобиблио­графический словарь. В 2-х кн. Сост. С.Д. Милибанд. М.: Вост. лит. РАН, 2008. Кн. I. С. 806-7.

ЮБИЛЕЙ ПРОФЕССОРА ЛИ

Полная версия интервью газете "АРИРАН-ПРЕСС"

     В этом году в жизни Валентина Николаевича ЛИ много знаменательных дат — 1 марта ему исполнилось 75 лет, 50 лет он занимается научно-педагогической деятельностью, 15 лет назад он основал Московские курсы корейского языка и 14 лет назад им была создана Ассоциация преподавателей корейского языка России.
     Мы встретились с юбиляром и задали несколько вопросов.

— Валентин Николаевич, у вас есть корейское имя или вы из крещеных корейцев?

— Мое корейское имя Ян Су («храбрый мужчина»), имена нам с сестрой отец поменял после депортации. Был бы постарше, ни за что бы позволил. А так я уже привык, что я Валентин («крепкий, ясный») и мои именины справляют все влюбленные. После школы, которую я закончил только в 20 лет, я год работал пионервожатым в детском доме, чтобы накопить денег на дорогу. Детям трудно было запомнить корейское имя моего отца, тогда мы с педагогами и решили, что я буду Николаевичем.

Мой отец Ли Чун Сик во Владивостоке работал грузчиком, мы были депортированы в Северный Казахстан, до войны жили в колхозе под Бухарой, во время войны перебрались в Уштобе. Везде мой отец крестьянствовал, он до 70 лет не знал, что такое кожаная обувь. В Москве, когда он гостил у меня, я нашел мастерскую, где отцу сшили обувь по мерке, для его расплющенных от тяжких трудов ступней. Он умер в 88 лет, несмотря на очень трудную жизнь. Я хочу последовать его примеру. Так что я только на полпути к юбилею.

Я очень благодарен своей старшей сестре Марии (Кым Сун – «чистое золото»), когда умерла наша мать, ей было 7 лет, а мне два годика. Она наравне с отцом воспитывала меня. Летом моей сестре будет 80 лет. Я решил, что поеду к ней в Казахстан и мы вместе справим наши «круглые даты».

— Ваша семья подверглась насильственному переселению. Расскажите о своем детстве.

— Вспоминая свою жизнь, я прихожу к выводу, что бог есть. Часто, когда ситуации казались нам, а потом и мне, взрослому, безвыходными появлялись добрые люди – русские, узбеки, корейцы и помогали. Очень часто совершенно бескорыстно.

Помню, с каким трудом мы переехали из села Чапаевское в Оренбургской области сначала в Самарканд, потом в Бухару, из Бухары попали в колхоз. Мне уже было 8 лет. В узбекском колхозе была русская школа. Но меня, как и других корейских детей не приняли, сказали: «Нет команды ваших детей брать в школу».

Тогда наши грамотные «старики» – 40-50-летние корейцы организовали свою школу, в избе, в самой большой комнате, по углам сидели дети разных возрастов, с первого по четвертый класс. Нас учили корейскому и русскому языкам. Только через три года районные власти нашу школу закрыли. А детям сказали: «Идите в русскую школу, вас там примут». А мы все уже были «дылды». Я оказался в первом классе, а через неделю учительница мне говорит: «Иди во второй класс». Во втором классе я проучился тоже неделю, вот так, в конце сентября я оказался в четвертом классе.

Но началась война. И меня одного, 11-летнего мальчишку, отец отправил к тете в Ташкент. Мне насовали в карманы письма, клочок бумаги с адресом. Отец мне объяснил, что от вокзала я должен сесть на трамвай и доехать до Куйлюка. В трамвае мне все карманы срезали. Я доехал до Куйлюка, вышел и побрел на базар. Хожу по рядам, и вдруг вижу – моя тетушка. Она удивилась: «Ой, Валя, ты откуда?».

С особой благодарностью я вспоминаю Ни (Ли) Шан Дюна, мужа моей тети. Он был замечательным человеком, у него не было образования, но он знал наизусть китайскую и корейскую классическую литературу, благодаря ему я на всю жизнь полюбил корейский язык и литературу. В 1941 году мы с отцом и сестрой переехали в Уштобе (Казахстан). В 1942 году в наш городок переехал корейский театр, я просмотрел весь их репертуар по десять раз. Впоследствии, благодаря дяде Шан Дюну и корейскому театру, я решил всерьез заняться изучением корейской литературы и решил, что поеду в Москву или Ленинград и буду поступать на восточный факультет.

Все школьные каникулы я подрабатывал пастухом. На целый день мне выдавали бутылку молока и небольшой кусок хлеба. От рассвета и до заката я охранял стадо, чтобы заглушить голод, пил воду, любую, даже болотную, стоячую. Еще я был главным огородником в нашей семье. Отец с сестрой трудились в поле.

Как и у большинства учеников, у меня не было учебников и тетрадей. Мы писали на газетах, а потом из исписанных «тетрадок» отец крутил свои папиросы.

Я приходил в школу и, не вставая, сидел. На переменах готовился к следующему уроку, а больше у меня и времени свободного не было. Я еще огородом занимался, отец с сестрой на работе. Так, в 20 лет, я закончил школу.

— В каком году вы поступили?

— Один парень, постарше меня, тоже из Уштобе, уже учился в Ленинграде, на восточном факультете. Но мне надо было накопить денег на дальнюю дорогу. Я устроился пионервожатым в детский дом, где был ребятам и мамкой, и нянькой. Не оставлял детей даже ночью, перестилал постель тем, кто страдал энурезом… Да, было тяжело…

Уехать из Уштобе до смерти Сталина было очень трудно. В июне мне уезжать, а у меня паспорта нет. Во временных паспортах, которые выдавались корейцам, было записано «Проживать в пределах Казахстана, в такой-то области». Даже после смерти Сталина корейцам еще долго выдавали паспорта со спецзаписью «Проживать там-то» и все! У моего дяди был друг, а у него был сын – офицер милиции, его местные хулиганы боялись, как огня. Я обратился к нему: «Дядя Витя, я хочу учиться в Ленинграде или Москве, а паспорта у меня нет». Он мне сделал чистый паспорт. С этим паспортом я поступил в Ленинградский университет в 1951 году.

В сентябре кто-то из корейцев-однокурсников мне сказал: «Тебя комендант ищет, нас выдворяют». Я предложил корейцам-комсомольцам пойти на почту и послать телеграмму Сталину. Несколько дней мы дружно отправлялись в ближайшее почтовое отделение и писали: «Москва. Кремль. Великому И.В. Сталину…». Но ответа так и не дождались. Все мои однокурсники-корейцы уехали. А я целый месяц прятался в Ленинграде, у других корейцев-старшекурсников.

В октябре пришел к коменданту общежития, а тот мне сказал: «Где ты пропадал? Вот ты хитрец, не уехал? Ничего не бойся, пришло разрешение, можешь учиться». На следующий год многие мои однокурсники вернулись в Ленинград и продолжили учебу.

На корейское отделение нас поступило 20 человек, в основном, корейцы — дети репрессированных, потом нашу группу сократили до 10 студентов. К окончанию университета выяснилось, что большинство студентов, изучавших китайский и корейский языки, будут направлены в школы – преподавателями… русского языка.

— Валентин Николаевич, а как вы оказались в Москве?

— Мне повезло. Во время учебы я был председателем студенческого научного совета. После окончания университета только мне выдали направление в Москву, в Министерство культуры и сказали: «Ты – парень пробивной, попробуй». Я поехал в Москву, устраиваться на работу. В то время вышло постановление ЦК КПСС и Совмина СССР никого в Москве не прописывать, только близких родственников и в случае заключения брака. Никто мне об этом в Ленинграде и в Москве не сказал.

Я пришел с направлением в Министерство культуры СССР, меня направили в Издательство литературы на иностранных языках — Издательство «Прогресс». В те годы в корейском отделе работало около 40 человек, они переводили русскую и советскую литературу, которую вагонами отправляли в КНДР.

Заведующим корейского отдела был бывший директор моей школы и старший брат моего школьного друга, тоже Валентина – Федор Никитич Цой. Он был коммунистом и хорошим организатором. Федор Никитич тепло встретил меня и направил в отдел кадров. Начальник отдела кадров издательства посмотрел на меня и сказал: «Принеси прописку». Он знал о действующем постановлении, но меня не предупредил.

Я через знакомых, быстро нашел в Московской области, в Вешняках, хибару-сарайчик, договорился с хозяевами и отправился в районное отделение милиции. А в милиции от меня потребовали «копию приказа о зачислении на работу». В Вешняках хозяева хибарки посоветовали обратиться в областное управление милиции. Там молоденький лейтенант мне объяснил: «Постановление вышло, не можем разрешить вам прописку».

Но я решил добиться справедливости. В издательстве мне давали подработку, больше они ничем не могли помочь. Еще несколько раз я был в районном отделении милиции, и скитался по знакомым и незнакомым. В конце сентября я оказался на улице, с портфельчиком, чемоданчиком и связкой книг. Что делать? Я решил обратиться к зам.начальника областного УВД. Показал ему направление, рассказал все, он меня спрашивает: «К кому ты обращался?» Я сказал, что был в соседнем кабинете у лейтенантика, а он мне говорит: «Вот негодяй, сколько времени тебя мучил. Ты нам нужен в Москве».

И только после этого меня приняли на работу. Сначала корректором, а же через год я получил повышение и стал старшим редактором. А мой портрет повесили на Доске почета издательства.

— А когда Вы поступили в аспирантуру?

— Работа редактора неблагодарная, я устал облагораживать чужие переводы, выправлять корявые слова и мысли. Мои старшие друзья — Ким Ин Хо, Ли Сергей Федорович, Чодон прекрасно знали корейский, но очень плохо владели русским языком. Конечно, они были мне очень благодарны. Сейчас их уже никого нет.

Решил я получить еще одну специальность — медицинскую, захотел стать иглотерапевтом. Китайскую иероглифику я знал. Пока я искал приемную комиссию, наступил август. На очное отделение набор уже был закончен, а на вечернее меня не могли взять потому, что у меня не было среднего медицинского образования.

Работая в издательстве «Прогресс», я поступил в аспирантуру в Институте мировой литературы. Я поступал на заочное отделение, но оказался в очной аспирантуре, пришлось увольняться. А в издательстве мне уже выхлопотали комнату на Фрунзенской набережной, я даже уже успел познакомиться с молодой русской семьей, жившей в этой же квартире.

— А как же «квартирный вопрос»?

— Пришлось отказаться от собственного жилья и дачи, ради учебы. В Институте мировой литературы мне дали общежитие на улице Дмитрия Ульянова.

После женитьбы на Юлии Голубевой, с которой мы учились вместе в Ленинградском университете, ее мама разменяла свою комнату в Ленинграде на комнату в московской коммуналке. Позже мы с женой — младшие научные сотрудники, купили кооперативную квартиру, в которой выросла наша дочь — Ирина. В этой квартире мы с женой Юлией Александровной Ли живем до сих пор. А наша Ирина с семьей живет в Англии.

— Валентин Николаевич, корейский – Ваш родной язык?

— Во всех анкетах в графе «родной язык» я писал: русский и корейский. А как писать? В основном, я пользуюсь русским языком, и получается, что мой родной язык — корейский — иностранный? Нет, это же не так.

Еще несколько лет назад я мог по телефону определить — с кем я говорю, по характерному акценту. Но сейчас все корейцы говорят по-русски чисто, грамотно, без всякого акцента. И это хорошо, но в любой стране, за границей СНГ и России, мы все равно корейцы.

В первые годы на наших курсах учились люди за 50-70 лет. Профессор Цхай Н.Т. (МИСИ) у нас получил, впервые за всю свою жизнь, «три» на экзаменах. Он всем со смехом рассказывал: «Я школу с отличием закончил, кандидатскую и докторскую диссертации досрочно защитил, а по корейскому языку только троечку получил».

Сейчас к нам больше приходит молодежь, и не только корейцы. У меня учились — венгры, поляки, чехи, болгарин, китаец и американец. Я всегда всем новым ученикам говорю: «Корейский язык трудный». Радует меня, что в последние годы каждый сентябрь к нам приходят 150-180 человек, но через год остается половина, а заканчивают 30-40 человек.

Если 10-15 лет назад 100% советских корейцев не знали своего родного языка, то сейчас, только в Москве с помощью наших курсов многие корейцы научились писать и читать на своем родном языке. Особенно я радуюсь за нашу молодежь, в прошлом году две наши девушки поехали на стажировку в Южную Корею.

За 15 лет нашей деятельности, я с уверенностью могу сказать, что сейчас в Москве более 700 человек, после учебы на наших курсах, свободно читают и пишут по-корейски, хотелось бы, чтобы их с каждым годом становилось больше.

— Валентин Николаевич, почему Вы работаете в Информационно-культурном центре Республики Корея?

— Сколько я работаю, ни разу, ни по какому поводу я в посольство РК не обращался за помощью. Я – такой человек, стараюсь лишний раз ни у кого и ничего не просить. С 1990 года я все надеялся, что помогут наши, отечественные корейцы-общественники. Только в 1995 году закончились наши мучения. Я встретился с Чон Кан Хоном, первым директором Информационно-культурного центра РК. Он, вероятно, обо мне уже знал, и сам предложил: «Приходите к нам, пользуйтесь нашими помещениями». Я знал, что во всех зарубежных Информационно-культурных центрах РК, по всему миру, изучают корейский язык.

Вот так, с 1996 года Московские курсы корейского языка находятся в помещениях Информационно-культурного центра Республики Корея. Со мной вместе работают двое преподавателей – кореец Ким Владимир Васильевич (закончил истфак МГУ) и украинец Виктор Васильевич Мокляк (закончил ЛГУ, корейское отделение). Мы работаем бесплатно. Все методические пособия и учебные материалы я сам оплачиваю.

Я очень благодарен атташе по образованию Посольства РК Ли Ён Гюну. Это он способствовал моему награждению орденом «Короля Сечжона» (основателя корейской письменности). В Сеуле 9 октября 2000 года, в день корейской письменности, мне и 84-летней даме из Южной Кореи торжественно вручили ордена. В том же 2000 году газета «Ариран» посвятила мне целый номер. Моя жена тогда работала в Институте востоковедения, она мне рассказывала, что заведующий отделом Кореи Ю.В. Ванин вышел в коридор и громко «поздравил»: «Юлия Александровна, смотрите какая газета. От первой до последней страницы — все о вашем муже».

Если что-то делалось или делается в возрождении корейской культуры, изучении нашего родного языка в России и Москве, то только благодаря помощи Посольства Республики Корея. Когда-то, в юности, я вычитал, что человек, который не знает своего национального языка, истории, культуры не может в полном объеме представлять свой народ, свою нацию. Почему эти слова мне в голову запали? Я их запомнил на всю жизнь. И они оказались верными.

Если ситуация не изменится, то в недалеком будущем корейцы в России, как диаспора, перестанут существовать. Конечно, на огромных российских просторах будут жить люди с корейскими фамилиями Ким, Ли, Цой, Хан и т.д., но они уже не будут носителями корейского языка и культуры.

— Валентин Николаевич, Вы давно в корейском общественном движении?

— Я хорошо помню, как в 1990-м году мы с Михаилом Николаевичем Паком летели в Лондон, он мне и сказал: «Есть идея создать корейскую общественную организацию». Я спросил: «А получится?» Михаил Николаевич ответил: «А почему нет?» Я тогда отнесся к этой идее равнодушно.

— В 50-х годах, после окончания Ленинградского университета, меня направили на работу в корейский отдел издательства «Прогресс», около 40 корейцев переводили русскую и советскую литературу, которую вагонами отправляли в КНДР. В те годы моими друзьями и коллегами были люди, гораздо старше меня. Среди них – замечательный корейский поэт Тё Сон Хва (Алексей Данилович) — очень хороший человек. Как-то, после какой-то неприятной рабочей ситуации, он мне сказал: «Запомни, где два корейца, там три группы». Я тогда только улыбнулся, но его слова запомнил на всю жизнь и в 90-х годах сомневался, что советским корейцам удастся создать свою общественную организацию. Поэтому в работе учредительного съезда ВАСК я не принимал участия.

— Расскажите, как Вам удалось создать курсы?

— В 1991 году приехала в Москву группа южнокорейских профессоров, и меня с Теном Владимиром пригласили на эту встречу. С самого начала нашей встречи стало понятно, что советские корейцы-ученые и ученые из Республики Корея друг друга не понимают, тогда мы с Теном стали переводчиками. Встреча длилась часа три. В заключение, профессор из Южной Кореи сказал: «Мы очень рады, что встретились с советскими корейцами. Одно грустно, что мы, люди одной национальности, разговариваем через переводчиков».

В те годы я преподавал корейский язык на Московских курсах иностранных языков № 14 (на станции метро Новокузнецкая). Но дирекция курсов каждый месяц повышала плату, люди, которые начинали у меня учиться, стали уходить. Вот тогда, в 1990 году, я и организовал бесплатную Московскую школу корейского языка (курсы) и все мои ученики дружно ушли со мной. У нас долго не было помещения, мы занимались в коридоре Института востоковедения, писали на фанере.

Да, большинство корейцев обрусели. Так сложилась ситуация. Мы не виноваты в том, что не знаем родного языка. Это наша беда. Я никого не уговариваю. Но каждый кореец, который не знает родного языка, так или иначе, ощущает свою ущербность. Многие признавались, побывав в Южной и Северной Корее: «Как неудобно, что мы не знаем родной язык». Слушателей было много, несколько групп, в основном корейцы всех возрастов.

— Вы обращались к общественным организациям российских корейцев за помощью?

— В Уставах всех корейских общественных организаций, это ни для кого не секрет, записано, первым или вторым пунктом, «возрождение национального языка и культуры». До 1996 года я обращался ко всем корейцам — руководителям общественных организаций: «Помогите! Дайте помещение». Никто не помог. Ни одна общероссийская организация ничего не сделала для наших курсов.

С 1990 года я несколько раз обращался к О.А. Ли: «Материально, с помещением, помогите, а учебники и преподавателей я сам обеспечу». У него тогда был офис, но он ничем нам не помог. Единственно, Елизавета Сергеевна (?) помогала мне какое-то время оплачивать услуги уборщиц.

— Вы же были соучредителем Общероссийского объединения корейцев?

— Да, я был соучредителем ООК и подписывал ходатайство о выделении помещения. Как член совета, я все четыре года надеялся, что курсы будут в одном из зданий ООК. На мои многочисленные просьбы о помещении В.И. Цо предлагал мне одно и то же: «Давай на коммерческой или на полукоммерческой основе». Я его просил: «Ты организуй, как тебе удобней. Я материальной стороной заниматься не хочу. Я займусь учебниками, преподавателями. Но до сих пор мы работали бесплатно. Плати преподавателям. Мне ничего не надо».

Я же был и членом редсовета газеты «Российские корейцы». Вначале эта газета называлась «Корейская диаспора». Я сказал В.С. Чену: «Не все знают, что такое «диаспора». Ты знаешь, что такое диаспора? Назови «Российские корейцы» или «Корейцы России».

Теперь я не вхожу с совет ООК и не являюсь членом редсовета газеты «Российские корейцы». Но не это меня огорчает, а то, что В.И. Цо уверен, что одной школы № 1086 для «галочки» ему достаточно — это его большая ошибка. Школа — государственная, особых забот с ней у него, конечно, нет. Но там могут учить язык только дети, а где учиться людям старше 25 лет?

Я знаю, В.И. Цо на меня обиделся потому, что в 2003 году, когда было 65-летие депортации, я предложил отметить эту дату, а он мне: «Это не мое дело». Я тогда возмутился: «А чье же это дело? Для чего же вы создали эту организацию?» С тех пор мы здороваемся, но не разговариваем.

На международной конференции в прошлом году в Токио у меня брала интервью журналистка из РК, она спросила о В.И. Цо, я ей все рассказал, но потребовал: «Напечатайте только то, что я говорю». Кто-то из южных корейцев уже в Москве мне сказал: «Ну, ты ему дал».

Давно застопорился процесс реабилитации корейцев, подвергшихся политическим репрессиям. И теперь оформлением документов занимаются не ООК и не ФНКА, а КЖО (корейская женская организация города Москвы) «Тасиманапсида» («До скорой встречи») во главе с Валентиной Петровной Ан. А как же Уставные положения наших общероссийских корейских организаций по главе с В.И. Цо и С.И. Теном — только пустые обещания?

Надо знать свой язык, хотя бы самые элементарные фразы, 25-30 слов. Однажды я наблюдал, как В.И. Цо, жестами, объяснялся с дипломатами из Южной Кореи. Он приглашал их наверх, выпить. Это же стыд и позор! И такой у нас лидер ООК! Разве такое может себе позволить человек, серьезно относящийся к своей национальной культуре? Сколько лет он в ООК? И за все это время он не удосужился выучить по-корейски хотя бы две-три фразы. Такой малокультурный человек, не знающий ни родного языка, ни одного иностранного языка, как все ограниченные, неграмотные люди не ценит образование и культуру. Это выше его понимания.

Сейчас общероссийской корейской организации нет. Это мое мнение. В год проводится два мероприятия — Новый год и Чхусок. Для этого совсем не обязательны общероссийские организации, достаточно местных, региональных, что и происходит.

Реальных руководителей, не просто представительствующих, а настоящих лидеров нет. В этом я убежден. Руководитель — не всегда лидер. Это раньше, человек, назначенный парторгом или профоргом, автоматически, становился лидером. Сейчас, чтобы быть лидером, надо оправдать свое положение. А В.И. Цо, по старой, советской привычке, сам в своем узком кругу, считает себя лидером. Он даже советы ООК собирал не регулярно. Построил для себя офис, без помещений для кружков и курсов, и называет его помещением Общероссийского объединения корейцев.

— Валентин Николаевич, какие у Вас планы на ближайшее будущее?

— У меня ни на кого нет обиды, я продолжаю работать. Я знаю всех преподавателей корейского языка, по всему СНГ, со всеми я общаюсь лично и знаю их уровень и качество работы. Обидно только, как только подходящую смену себе подготовлю, они тут же уходят в фирмы, получают по 500-1000 долларов. И еще, не все наши корейцы способны на элементарную благодарность, попадаются и такие, которые никогда и не вспоминают о том, что знают корейский язык благодаря нашим курсам. И это тоже — доказательство утраты основополагающих элементов нашей культуры, основанной на конфуцианской морали (почитание старших, забота старших о младших, ответственность и благородство в отношениях между родными, учителями и учениками, начальниками и подчиненными и т.д.).

Я возлагаю большие надежды на наших крупных бизнесменов. На новогоднем вечере и по телефону я обратился к Олегу Давидовичу Киму: «Выделите нам 10 тысяч долларов в год, организуйте помещение, а остальное я сам сделаю, чтобы нам ни от кого не зависеть».

У меня надежда только на новую организацию наших бизнесменов — Всемирную Ассоциацию бизнесменов зарубежных соотечественников под руководством Олега Чанбоковича Кима.

У генерала В.И. Цая тоже есть какая-то организация бизнесменов СНГ, он мне обещал: «Куплю здание, я вас обязательно приглашу».

Я не жду, чтобы хотя бы один кореец-руководитель общественной организации поздравил наши курсы с 15-летием или нашу ассоциацию преподавателей корейского языка с 14-летием, они об этом не вспомнят. Но в свои отчеты они все время включают работу наших курсов и преподавателей без всякого стеснения.

Записала Алла ХВАН,
спец. корр. "АРИРАН-ПРЕСС"

Ли В.Н. Трансформация «новой прозы» Кореи начала ХХ в. (романы «Серебряный мир» Ли Ин Чжика и «Бездушие» Ли Гван Су)

 12 декабря 2015 •  832 просм. •  Корееведение, Литература •  Ли В. Н.

Образец творческого наследия Валентина Николаевича Ли (1930-2009) – московского литературоведа, переводчика северокорейской литературы.

ЛИ Валентин Николаевич

Было ли Просвещение в Корее? Да. Было. Для меня этот вопрос не является спорным. Мне думается, Просвещение следует рассматривать как явление социальное, тогда отпадут все споры о том, было ли Просвещение в той или иной стране Востока. Универсальное применение этого термина ко всем странам Вос­тока также не состоятельно, как и его полное игнорирование. Не­обходимо исходить от конкретно-исторических условии каждой страны.

В отношении Кореи термин «Просвещение» применим к двум периодам: XVII—XVIII вв. и концу XIX — началу XX в. Эти эпо­хи могут быть названы ранним и поздним этапами Просвещения. Однако они не представляют собой двух этапов единого процес­са, хотя, безусловно, между ними существует преемственная связь. Аналогичную интерпретацию можно встретить и в исследо­ваниях корейских ученых.

Каковы же были причины, обусловившие возникновение про­светительского движения в Корее?

Если в некоторых странах Европы (Франции, Германии) просветительская эпоха предшествовала буржуазной революции, а в Англии, наоборот,— последовала за революционной граждан­ской войной середины XVII в., то в Корее, так же как в Англии, просветительское движение возникло как реакция на крупней­шие исторические события.

В XVII в. культ Чжу Си в Корее достиг своего апогея. Орто­доксальные-чжусианцы подавляли любую попытку подлинно творческого подхода к решению жизненно важных проблем, ка­рали как «раскольничество» и «смутьянство» любое отступление от буквы учения Чжу Си

В такой обстановке возникло прогрессивное идейное течение, противостоявшее корейской «чжусианской школе». Новое идей­ное течение охватывало несколько направлений: школу «ханьского учения», школу корейских последователей Ван Ян Мина — «янминхакпха», но ведущая роль принадлежала школе «сирхак» — «реальных наук».

Сторонники передового для того времени учения выступали против схоластической школы корейских последователей сунско- го пеоконфуцианства и выдвинули лозунг: «Стремиться раскрыть в предметах и явлениях их подлинную сущность» ^[1].

Аналогичную мысль почти за сто лет до современников «сир- хакистов» высказал крупнейший средневековый корейский уче­ный и писатель Хо Гюн (1569—1618) ^[2]. Следовательно, нацио­нальные истоки просветительского движения Кореи XVII— XVIII вв. восходят в глубь веков.

«Одной из важнейших предпосылок,— пишут корейские ис­следователи,— возникновения прогрессивного идейного течения было влияние европейской науки и техники, проникавшее через Китай…»

Европейские наука и техника расширили кругозор передо­вых людей корейской науки, привели к глубочайшим сдвигам в их сознании.

«Прежде всего,— заключают корейские ученые, — это по­трясло утвердившееся в течение веков представление о Китае как центре мира, поколебало уверенность во всесилии неоконфуцианской мысли» ^[3].

Позднее идеи школы «сирхак» послужили одним из важней­ших истоков философских и социологических воззрений идеоло­гов Просвещения конца XIX — начала XX в.^[4]. Однако как уже отмечалось выше, эти два периода существенно отличаются друг от друга.

На рубеже XIX—XX вв. прежде всего происходит процесс более активного приобщения корейцев к западноевропейской буржуазной философии, впервые знакомятся с идеями англий­ского позитивизма и французского Просвещения. Как отмечают исследователи, огромную роль в развитии просветительской фи­лософской мысли Кореи сыграла русская революция 1905 г.^[5].

Корейские просветители конца XIX — начала XX в. очень высоко оценивали достижения европейских стран, но вместе с тем они предостерегали своих соотечественников от слепого пре­клонения перед Западом. В связи с этим газета «Тэхан мэиль синбо» 4 августа 1909 г. писала:

«Отныне в обстановке все более усиливающихся веяний с Запада становится все меньше людей, замкнувшихся в своей монашеской отрешенности и приверженности авторитетам стари­ны… Но вместе с тем мы… боимся, что на смену почтительному трепету перед конфуцианством и ханьской мудростью придет почитание Дарвина и Спенсера, что «Общественный договор…» Руссо или «О духе законов» Монтескье будут приняты на веру, подобно кладезю мудрости священных книг. И еще раз напоми­наем, что насаждавшееся ранее слепое преклонение перед Ки­таем может уступить место слепому подражанию и почитанию Запада».

По времени Просвещение конца XIX — начала XX в. было менее продолжительным, но зато более содержательным и значи­тельным для последующей эпохи, чем движение «сирхакистов».

Особенно это относится к литературе. Если в XVII—XVIII вв. идеи просветительского движения отразились преимущественно в нравоописательных очерках («Запись ночной беседы в Еровопе» Пак Ту Се, «Янбань», «Брань тигра», «Повесть о барышни­ках» и другие, вошедшие в «Жэкэйский дневник» Пак Чи Вона) ^[6], в которых обличаются быт и нравы средневековой Кореи, то в эпоху позднего Просвещения художественная литература стано­вится одним из ведущих средств выражения идеи просветителей: свободы, равенства и братства, зарождается «синсосоль», вобрав­шая в себя черты литературы переходного периода от «старой» к «новой».

О просветительском движении Кореи конца XIX — начала XX в. и о литературе этого периода я подробно говорил уже в своем выступлении на ленинградской конференции «Теоретиче­ские проблемы изучения литератур Дальнего Востока», прошед­шей в январе — феврале сего года. Поэтому сейчас я не буду повторяться и скажу лишь о том, что в своих художественных исканиях и свершениях создатели корейской просветительской литературы во многом предвосхищали будущее развитие искусст­ва. Этим объясняется тот особый притягательный интерес, какой представляло их наследие для таких писателей XX в., как Ли Ги Ен, Чо Мён Хи и др.

Говоря о литературе рубежа веков, я бы хотел вкратце оста­новиться главным образом на двух крупных романах «синсосоль». Я имею в виду роман Ли Инчжика «Серебряный мир» (1909) и Ли Гвансу «Бездушие» (1914 или 1917).

Произведения эти представляют интерес в том плане, что хотя оба они посвящены одной и той же теме, но написаны пи­сателями разных поколений ^[7]. Очень важно еще отметить, то об­стоятельство, что «Серебряный мир» создан в разгар просвети­тельского движения, а «Бездушие» — ближе к его финалу.

Имея в виду указанные особенности, мне представляется возможным на основе анализа этих произведений проследить в самых общих чертах трансформацию прозы, а если говорить более узко, трансформацию корейского романа в начале века.

В чем же сходство и различие романов?

Близость «Серебряного мира» и «Бездушия» обнаруживает­ся прежде всего в главном: в одинаковой позиции авторов в трактовке перспективы развития общества. Оба писателя ратуют за построение могущественного и гуманного общества. При этом любопытно заметить, что, хотя они отнюдь не были радикалами, но предлагают разные пути. Ли Инчжик, например, считает наи­более приемлемым путь реформы, а Ли Гвансу-—просвещение народа, но все это мыслится возможным осуществить в рамках колониального общественного строя.

Авторы указанных романов далеки от мысли идеализировать современную им жизнь. В произведениях довольно высок крити­ческий пафос, остро обличаются язвы общества, человеческие пороки, но молча обходятся стороной такие вопросы, как потеря страной национальной независимости, социальные противоречия, т. е. ничего не говорится о прямых причинах, приведших страну на грань катастрофы. А нищенский образ жизни народа рас­сматривается лишь как следствие деятельности плохого прави­теля или как результат невежества народа.

«Серебряный мир» и «Бездушие» — многоплановые социаль­но-бытовые произведения, в которых нашли отражение умонаст­роения определенной части корейской интеллигенции начала сто­летия.

Вопреки общей идейной схожести произведения эти, однако, во многом отличаются друг от друга. По стилю, языку, компози­ции и по другим художественным особенностям роман Ли Инчжи- ка больше тяготеет к средневековой корейской прозе, чем к со­временной литературе.

В этом, по-моему, нет ничего неестественного, если учесть то обстоятельство, что к этому времени Ли Инчжик был на 28 лет старще Ли Гвансу и получил, по всей вероятности, классическое образование, а роман «Серебряный мир», очевидно, является вен­цом его творчества, в то время как Ли Гвансу был еще совсем молодым, нигилистически настроенным человеком с европейским образованием, а роман «Бездушие» — первый большой успех, принесший ему известность.

Роман «Бездушие» в отличие от «Серебряного мира» может быть еще назван и философским или интеллектуальным произве­дением, в котором Ли Гвансу повествует «не о том, что делали герои романа, а о том, что они думали».

Я привел здесь слова Эдмона Гонкура, сказанные им по поводу появления новых психологических романов во француз­ской литературе в XIX в., для того, чтобы подчеркнуть некоторое типологическое сходство романа «Бездушие» с некоторыми про­изведениями психологического направления Западной Европы (например, Мопассана, открывшего психологическое направление в западноевропейской литературе нового времени; «Жан и Пьер» Мопассана, «Будденброки», «Тристан» Т. Манна, «Голод» и «Вик­тория» Гамсуна).

Действие в романе Ли Гвансу не захватывает всей жизни основных персонажей Ли Хёнсика и Пак Енчхэ, а сосредоточи­вается на начальном моменте самостоятельной жизни, на бур­ном, порою опустошительном кризисе, который поднимает самые сложные и противоречивые чувства, таящиеся в душе человека. Гамма чувств и переживаний, вводимая в произведении, повлекла за собой и новые средства художественного выражения: самоана­лиз героя, внутренний монолог или диалог.

Чтобы полнее и разностороннее показать проявление челове­ческого характера, Ли Гвансу подвергает своих героев самым не­ожиданным духовным и моральным испытаниям. При этом само­анализ д внутренний монолог героя оказываются . если не един­ственным, то во всяком случае, основным художественным сред­ством, с помощью которого писатель раскрывает духовный мир людей, показывает движение характеров.

Важно отметить, что при всей сосредоточенности внимания писателя на процессах внутреннего мира героев роман Ли Гван­су «Бездушие» остается в лоне социального романа, так как в большей или меньшей степени сохраняет социальную обусловлен­ность характеров. Да и душевные процессы и кризисы’, которые в нем анализируются, не только не отделены от влияния внешне­го мира, а напротив, порождаются внешним миром, именно в нем берут свое начало.

Заканчивая весьма краткую характеристику романа одного из крупнейших буржуазных писателей Кореи, необходимо ска­зать еще о названии романа, которое, на мой взгляд, содержит в себе очень существенный смысл и которое определяет идейную направленность произведения в целом.

На протяжении всего романа для характеристики антигуман­ных поступков людей Ли Гвансу довольно часто употребляет слово «мучжон» — «бездушие», как бы постоянно напоминая чи­тателям о том, как несправедливо устроен этот мир, и роман за­канчивается фразой: «Веселым смехом и криками ура завершим «бездушие», символизирующее прошедший мир».

Оказывается, все то мрачное, о чем говорилось в романе,— это прошлое, а настоящее излучается ярким светом. Такой много­значительной концовкой Ли Гвансу фактически приветствует тот социальный строй, который насильственно был навязан корейско­му народу японскими узурпаторами.

Именно за подобные «реверансы» перед хозяевами Ли Гван- c.v еще в 20—30-х годах подвергался справедливой критике, а по­тому уже был причислен к лагерю ярых противников националь­ного самоопределения.

Тем не менее мне думается, что настало время изучить его творчество в полном объеме, ибо каким бы он ни был, Ли Гвансу занимает заметное место в корейской литературе, и без четкого представления о его месте в литературе трудно воссоздать слож­ное явление литературного процесса 20—30-х годов.

_____

^[1] История корейской философии, т. I. М., «Прогресс», 1966, стр. 208.

^[2] Гочжон Чаккарон, т. 2. Пхеньян, 1959, стр. 57—109.

^[3] История корейской философии, стр. 208—209.

^[4] Там же, стр. 351.

^[5] Там же, стр. 364.

^[6] В литературоведческих трудах корееведов Советского Союза эти произ­ведения называются новеллами.

^[7] Годы жизни Ли Инчжика — 1862—1916, Ли Гвансу—1890—1956.

***

Источник: РАУК – Ли В.Н. Трансформация «новой прозы» Кореи начала ХХ в. (романы «Серебряный мир» Ли Ин Чжика и «Бездушие» Ли Гван Су)