Губельман М.И. - Борьба за советский Дальний Восток
|
Борьба за Советский Дальний Восток. 1918-1922 автор Губельман Моисей Израилевич |
К апрелю 1920 г. на Дальнем Востоке существовало три революционных правительства: Приморское — во Владивостоке, Амурское — в Благовещенске и Верхнеудинское — в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ). Огромный Дальневосточный край был разрезан территориями, остававшимися еще в руках интервентов, на три части, которые почти утратили связь между собой.
После изгнания из области колчаковских и японских частей в Прибайкалье было создано Верхнеудинское Земское правительство, которое организовало Народно-революционную армию. Но Забайкалье было занято японскими интервентами и семеновцами. Образовалась так называемая «читинская пробка», отделявшая Прибайкалье от Амурской области. Не было свободного сообщения и между Амурской и Приморской областями, так как железная дорога находилась в руках японской военщины. Остальные военные силы интервентов — американцы, англичане, французы, итальянцы, поляки и другие — к этому времени уже убрались с нашего Дальнего Востока.
Япония всеми силами препятствовала созданию единого Дальневосточного революционного правительства и воссоединению Дальнего Востока с Советской Россией. В Забайкалье, под Читой, 5-я японская дивизия вместе с остатками колчаковских банд оказывала бешеное сопротивление наступавшей Народно-революционной армии Верхнеудинского правительства. С помощью крупной буржуазии, золотопромышленников, рыбопромышленников, купечества, кулачества и других контрреволюционных сил Забайкалья и Амура, видевших в лице иностранных интервентов своих последних защитников, японские империалисты рассчитывали организовать свое «приморское государство».
Чтобы защитить от интервентов Приморье, надо было прежде всего освободить Забайкалье — ликвидировать «читинскую пробку», т. е. белогвардейские банды Семенова и части японских милитаристов.
Советские вооруженные силы на Дальнем Востоке были организованы еще очень слабо, армии, в полном смысле этого слова, не существовало. С интервентами сражались партизанские отряды, полурегулярные воинские части и незначительное число красногвардейцев, а также освобожденные из лагерей и перешедшие на сторону Советской власти солдаты бывших белогвардейских армий. Бойцы были плохо вооружены и не имели достаточно подготовленного командного состава. Однако, несмотря на это, они проявляли чудеса героизма и величайшую преданность делу революции.
Военно-морской флот советского Дальнего Востока также был слаб и не мог противостоять японскому флоту, являвшемуся в то время серьезной боевой силой. Суда военной флотилии Амура были захвачены интервентами. Новая флотилия в Благовещенске и авиация в Спасске только начали организовываться и почти не оказывали влияния на ход борьбы с интервентами и белогвардейцами.
Коммунисты считали, что в создавшихся условиях не следует вступать в решительный бой с интервентами, пока не будет собрано достаточно сил. Созванная в марте 1920 г. Дальневосточная конференция РКП (б) обратилась ко всем советским вооруженным силам Дальнего Востока со следующим призывом:
«Солдаты и партизаны должны избегать всяких конфликтов и всякого обострения отношений с японцами. Соблюдайте выдержку, не давайте повода для столкновений. Не вступайте в столкновение первыми, даже если вас будут на это вызывать».
В японской экспедиционной армии в это время уже не было твердого порядка. Многие японские солдаты начали понимать, что коммунисты — друзья трудящихся, что они патриоты своей Родины и ведут борьбу за независимость своей страны, защищая ее народы от угнетателей и захватчиков. Поняв это, они стали стремиться к сближению с партизанами, рабочими и крестьянами.
28 февраля 1920 г. японским командованием была разоружена во Владивостоке японская рота, срезавшая погоны, надевшая красные банты и отказавшаяся исполнять приказы своего командования. Очевидцы сообщали, что разоруженных солдат увозили из казармы группами по 10 человек со связанными на спине руками и доставляли на японское судно, уходившее в Корею [1].
29 марта 1920 г. в иркутских газетах было напечатано воззвание «К японскому солдату», написанное группой японских военнопленных. Японские солдаты призывали к прекращению кровопролитной войны с русскими рабочими и крестьянами и использованию оружия против своих классовых врагов. Все чаще стали появляться красные банты на японских шинелях, среди японских солдат шли разговоры о том, что коммунисты — хорошие люди, что они стоят за народ.
Японская жандармерия забеспокоилась. Усилились аресты японских солдат, подозреваемых в сочувствии русскому пролетариату. Арестованных отправляли на пароходах в Японию и Корею — в концентрационные лагери.
Были и более серьезные факты, особенно волновавшие японское командование, — факты прямого перехода японских солдат на сторону Советской власти. Так, например, 31 марта оставшиеся на станции Бира 25 японских солдат отказались подчиниться приказам офицеров и не захотели возвращаться в Японию. Японские власти пытались их арестовать, но безуспешно. Известен также случай перехода на сторону советских войск японского солдата Асада Сато [2], который вскоре стал активным коммунистом и работал в Дальневосточной партийной организации.
Разложение японской экспедиционной армии было настолько очевидным, что его не могла обойти молчанием даже японская печать. Газета «Хоци» в январе 1920 г. сообщала: «Число солдат, присужденных военным судом в Сибири к тюремному заключению, все время возрастает. Не было случая, чтобы шедший из Владивостока пароход не привез несколько арестованных».
Японская военщина хорошо понимала, что значит изменение обстановки на Дальнем Востоке. Дальневосточная партийная организация бросила все силы на укрепление армии, и интервенты видели, что советские вооруженные силы перестраиваются, превращаясь в регулярную Красную Армию. Кроме того, к этому времени Колчак был окончательно разгромлен Красной Армией и партизанами Сибири и в Верхнеудинске образовалась Народно-революционная армия Дальневосточной республики. Чехословацкие войска возвращались к себе на родину. Уход американцев и их союзников по интервенции осложнял положение японских войск — вставал вопрос о выводе их с русского Дальнего Востока.
Планы японских империалистов — захватить наш Дальний Восток с его огромными природными богатствами — рушились, и они готовили провокацию, чтобы оправдать перед мировым общественным мнением присутствие своих войск на советской земле.
Эвакуированные с Амура японские войска не отправлялись в Японию, а оставлялись в северной части Приморья, главным образом в Хабаровске и его районе. На требование Приморского правительства эвакуировать войска из Хабаровского района японское командование упорно отвечало отказом.
Таким образом, вывод японских войск из Амурской области был для японского командования вынужденным: японская армия не выдержала мощного натиска советских партизанских отрядов.
1 апреля интервенты предъявили Приморскому правительству ультимативные требования об обеспечении японских войск квартирами и путями сообщения, о прекращении всяких враждебных действий, угрожающих безопасности японских войск, об обеспечении жизни, имущества и различных прав японских подданных и т. д. Для рассмотрения этих требований была создана смешанная японо-русская согласительная комиссия. Представители Приморского правительства стремились во что бы то ни стало избежать столкновения с японскими войсками, и соглашение было подписано. Но, несмотря на это, 4—5 апреля 1920 г. японские войска предательски напали на наши войска и мирных граждан.
Подготавливая это нападение, интервенты распространяли по всему миру ложные сведения о том, что коммунисты в марте 1920 г. неожиданно напали на японский гарнизон в Николаевске-на-Амуре и в течение нескольких дней уничтожили не только японских солдат, но и мирных японских граждан. Это была гнусная ложь. Не советские войска напали на интервентов, а интервенты предательски напали на ваши вооруженные силы в Николаевске-на-Амуре. Но уничтожить наши силы, как они замышляли, им не удалось. Советские воинские части ответили на провокационное нападение таким мощным ударом, что не только отстояли Николаевск-на-Амуре, но и разбили наголову японские части.
Произошло это следующим образом. 29 февраля 1920 г. после длительной осады, в результате соглашения, заключенного между партизанами и японским командованием, Николаевск-на-Амуре был занят без боя партизанскими отрядами. Интервенты обязались выполнять все требования партизан, а именно: разоружить белогвардейские отряды Николаевска и выдать их вооружение и, снабжение партизанам, занять все посты до входа советских войск, сдать все караулы партизанским частям. Формально интервенты выполнили эти обязательства, но на деле они готовили партизанам ловушку. В ночь с 11 на 12 марта 1920 г. японские солдаты во главе с командующим экспедиционными войсками в Николаевске Исикава, нарушив мирное соглашение, неожиданно напали на партизанский штаб и казармы. Враг открыл ураганный ружейный и пулеметный огонь. От зажигательных бомб многие здания загорелись. Партизаны, хотя и были застигнуты врасплох, но находились в боевой готовности, сразу же вступив в борьбу. К полудню интервенты стали сдавать пункт за пунктом. Два дня длился ожесточенный бой. Партизанами были взяты все важнейшие укрепления интервентов. Потери с обеих сторон были большие. Было сожжено и разрушено много зданий.
Советское командование предложило расследовать инцидент, но японское командование отказалось участвовать в расследовании. Оно хорошо понимало, к чему приведет расследование и боялось разоблачения перед всем миром.
Провалившись с провокационным выступлением в Николаевске-на-Амуре, японское командование не успокоилось: оно усиленно готовилось к одновременному и внезапному выступлению по всему Приморью. Выведя свои части из Амурской области и сосредоточив их в Приморье, интервенты в течение февраля и марта усиленно подвозили из Японии войска, вооружение, боеприпасы и амуницию. Так, например, еще 16 февраля во Владивосток прибыл японский пароход с войсками, состоявшими большей частью из кавалерии и артиллерии. Японские войска заняли завод Мошанова и Москаленко и установили в нем пулеметы. На здании завода был вывешен японский флаг.
Японские военные власти организовали во Владивостоке сборные пункты, куда должны были в случае тревоги собираться все японские резиденты. 2 и 3 апреля интервенты начали ставить пулеметы в окнах владивостокских домов, на чердаках, на балконах и в других местах, удобных для обстрела перекрестков улиц и правительственных учреждений.
Все действия японского командования были направлены к тому, чтобы спровоцировать столкновения. Интервенты арестовывали не только солдат и командный состав нашей армии, но и мирных жителей. Заняв дороги, ведущие от Второй речки в город, они 3 апреля не пропустили во Владивосток эскадрон советской милиции.
К моменту столкновения силы сторон были далеко не равны. Во Владивостоке, на мысе Чуркина, на Русском острове, в Океанской, Шкотове, Сучане войска Приморского правительства вместе с морской флотилией и инструкторской школой насчитывали приблизительно 19 тысяч человек, а у интервентов было около 70 тысяч солдат и офицеров всех родов оружия. У защитников Владивостока был всего десяток пулеметов, а у интервентов — сотни пулеметов и несколько батарей артиллерии. Кроме того, на Владивостокском рейде стояли японский броненосец, крейсер, миноносец и несколько мелких военных судов. Все военные склады во Владивостоке были в руках интервентов.
3 апреля собрался Владивостокский Совет рабочих, красноармейских и краснофлотских депутатов. Открытие заседания Совета рабочие делегации встретили бурной овацией в честь Советской власти, Коммунистической партии и товарища Ленина.
На этом заседании С. Г. Лазо от имени Дальневосточного краевого комитета партии произнес яркую, взволнованную речь.
«Товарищи! — говорил он. — После долгого перерыва, после тяжкой кровавой борьбы мы снова собрались здесь во Владивостоке, в этом «окне» Советской России на берегах Великого океана, в этом центре интервенции на Дальнем Востоке. Здесь собрался Совет, и этот факт громче многих слов говорит нам о мощи Советской России, о силе международной пролетарской революции.
В борьбе за восстановление Советов во Владивостоке и во всех краях пролито много крови и еще будет пролита кровь, но рано или поздно Советская власть восторжествует здесь...
Товарищи! Пусть мы здесь слабы, пусть нас может раздавить удар японского империализма... но этот удар не может предотвратить неумолимый ход истории. В глаза угрожающего японского империализма мы смотрим открыто, мы смотрим, как победители... Мы знаем — пусть разгромят японцы Владивостокский Совет, но живы будут Советы. С новой, во много раз большей силой поднимутся они не только у нас, но и в Японии... Еще новые и новые жертвы будут вырваны из рядов борющегося пролетариата, но это не задержит его победоносного шествия...» [3]
В 10 часов вечера 4 апреля во Владивостоке предательски выступили японские части, нарушив только что заключенное согласительной комиссией мирное соглашение. Выступление было совершено внезапно, по заранее подготовленному плану. Около двух часов ночи интервенты заняли вокзал, гауптвахту, телеграф, радиостанцию и комендантское управление. Были обстреляны и заняты здания земской управы и военно-следственной комиссии, гостиница «Золотой Рог», штаб войск, тюрьма. К утру весь город был в руках интервентов. В результате разбойничьего нападения японских войск несколько сот солдат Приморского правительства и владивостокских рабочих было убито и еще большее число арестовано.
Выступление японских империалистов было неприкрытой провокацией, рассчитанной на то, что оно вызовет войну и тем самым даст возможность уничтожить наши вооруженные силы. Дальневосточный областной комитет партии заранее дал указание в случае выступления японских войск отвести советские воинские части и без надобности в бой не вступать.
Бывший командующий американскими интервенционистскими войсками генерал Грэвз в своей книге «Американская авантюра в Сибири» написал о том, что это выступление сопровождалось бессмысленной стрельбой на улицах, вызвавшей человеческие жертвы, и что оно являлось враждебной оккупацией Владивостока.
После занятия вокзала и железнодорожной станции Владивосток японцы захватили железнодорожные станции Первая речка и Вторая речка. Штаб крепости был занят после предварительной разведки. Интервенты выпустили на свободу арестованных белогвардейских офицеров и бандитов, взяв их под свое покровительство.
* * *
На советском Дальнем Востоке жило много корейцев, эмигрировавших из Кореи после захвата ее японскими империалистами и принявших российское подданство. Они ненавидели японских империалистов и принимали активное участие в партизанских отрядах, сражаясь против интервентов и белогвардейцев.
Корейский Национальный совет проводил активную работу, направленную против японских империалистов, захвативших Корею и поработивших двадцатимиллионный корейский народ. В марте 1919 г. Национальным советом была опубликована декларация независимости Кореи, распространенная по всему Дальневосточному краю. В ней разоблачались японские интервенты, захватившие в 1868 г. Хоккайдо, в 1895 г. Формозу, аннексировавшие Корею; говорилось, что величайшие жертвы в минувшей войне, принесенные человечеством во имя лучшего будущего, были напрасными и мира нет и не будет из-за враждебных сил империалистов.
Национальный совет разъяснял корейцам, что японские интервенты явились в Сибирь не для помощи чехословакам, как об этом заявила Япония, а ради своекорыстных захватнических целей.
Декларация требовала от имени двадцатимиллионного народа Кореи восстановления его суверенных прав и заверяла, что корейский народ будет бороться за это, не останавливаясь перед самыми величайшими жертвами.
В различных районах края проходили демонстрации корейских патриотов, протестовавших против угнетения Японией корейского народа, против захвата корейского государства. Демонстранты несли корейские национальные флаги. В Никольск-Уссурийске после демонстрации более 500 корейцев собрались на митинг в корейской слободке.
Действующие корейские партизанские отряды в боях причиняли немалый урон японским войскам, что воодушевляло рабоче-крестьянские массы в самой Корее на вооруженную борьбу с угнетателями корейского народа.
Японское командование бесновалось и злобствовало. Оно искало возможности разделаться с корейскими патриотами и при всяком удобном случае жестоко расправлялось с ними. В своем плане выступления 4—5 апреля 1920 г. японские империалисты предусматривали наряду с уничтожением вооруженных сил Приморья ликвидацию корейских патриотов, вынужденных находиться вне своей родины и нашедших приют на советском Дальнем Востоке. С еще большей злобой относились они к корейской молодежи, сражавшейся в рядах партизан против интервентов.
5 апреля 1920 г. во Владивостоке в корейской слободке, где проживало главным образом корейское население, события происходили следующим образом.
Японские войска, вооруженные винтовками и пулеметами, рано утром окружили слободку. Они беспрепятственно обстреливали из винтовок дома, помещение училища, в котором находилась редакция корейской газеты «Хэ Нин Шин-го», лютеранскую молельню, 28-е городское училище, женскую и воскресную школы. Они расстреливали разбегавшееся в страхе население.
В здании школы находилось 50 человек из команды комендантской роты, несшей охрану корейской слободки. Они были разоружены и арестованы. Связав руки арестованным корейским солдатам, интервенты избили их прикладами, затем вывели из школы и вновь били, заставив лечь на землю, в грязь.
В слободке интервенты арестовали много корейцев, избили их и заперли в школе. Перед уходом они подожгли школу. Окрестные жители, следившие за действиями интервентов, слышали, как во время пожара из здания школы неслись отчаянные человеческие крики, но не могли оказать помощи, так как нападавшие никого к школе не подпускали. Во время пожара в доме все время происходили сильные взрывы. Здание школы и все, кто находился в ней, сгорели. Сколько человек было сожжено интервентами в школе, выяснить не удалось. Несколько десятков арестованных корейцев и русских японские жандармы увели в город, по направлению к японскому штабу.
Японские жандармы всюду задерживали корейскую молодежь. Не предъявляя молодым людям никаких обвинений, они связывали их и уводили неизвестно куда. Назад арестованные не возвращались.
При допросе арестованных женщин, стариков и детей японские жандармы избивали их, стремясь добиться показаний о местонахождении организаторов и руководителей национально-революционного движения. Уходя из слободки, японские солдаты и офицеры разграбили все корейские лавки и дома.
Через несколько часов в корейскую слободку вновь явились японские жандармы, солдаты и офицеры. Они начали производить обыски, жестоко избивая арестованную молодежь прикладами и шашками.
Интервенты во что бы то ни стало хотели узнать местонахождение организации корейской молодежи, однако, несмотря на самые зверские избиения, они ничего не узнали и ушли ни с чем.
Но 6 апреля интервенты снова явились в слободку и начали производить обыски в домах революционно настроенных корейцев, указанных им шпионами. Особенно жестоко они расправлялись с тем, у кого обнаруживали красноармейскую звезду или корейский национальный флажок.
Командир Никольск-Уссурийского полка штабс-капитан И. И. Ким рассказал о пережитых им ужасах:
«Меня под конвоем отправили в японское жандармское управление, где мне было заявлено японским жандармским офицером, что я подозреваюсь в участии в большевистском движении и в корейских революционных организациях.
После моего отрицательного ответа на поставленные мне вопросы на меня напали японские жандармы и в присутствии офицера начали избивать. Один бил меня прикладом, а когда я упал, другой начал топтать меня ногами.
После этого побои были прекращены, и офицер снова стал допрашивать меня. Между прочим, мне были поставлены вопросы: почему я принял русское подданство и почему я до настоящего времени служу в революционной армии? На это я ответил, что русское подданство принято моим отцом, а на службу в армию я попал по мобилизации. После этого меня опять схватили жандармы, они заявили, что все мои показания ложны, что они мне не верят, и начали меня пытать.
Они привязали меня за правую ногу и повесили на крючок, вбитый в стену, — головой вниз. В таком положении меня избивали кулаками и вливали мне какую-то жидкость из чайника в рот и нос. Я задыхался и захлебывался. Затем жандармы принесли заостренную с одного конца проволоку и заявили, что, если я не повинюсь во всем, они искалечат меня этой проволокой. И они начали колоть мне проволокой правую руку в локте. Я потерял сознание. Сколько времени я находился подвешенным — сказать не могу, но когда я опомнился, то почувствовал, что лежу на полу и мне в лицо льют холодную воду».
В кровавые дни 4—5 апреля 1920 г. в Никольск-Уссурийске, Спасске, Хабаровске и других местах края от рук японских палачей также погибло много корейцев и среди них старейший борец корейского национально-освободительного и революционного движения Петр Семенович Цой, зверски замученный японскими интервентами.
Доведенное до отчаяния действиями интервентов, корейское население, проживавшее в Новокорейской слободке, обратилось за помощью к иностранным консулам. В своем заявлении корейцы писали, что в продолжение нескольких дней японские жандармы сжигают дома мирных жителей, магазины, общественные здания, арестовывают их детей, подвергая их избиениям, что никто не поддерживает их и они не могут найти защиты. Они просили произвести расследование действий японских солдат и в дальнейшем защитить их от всевозможных репрессий со стороны японских империалистов.
На этот протест не отозвалось ни одно иностранное консульство.
Японское правительство продолжало посылать подкрепления своим генералам в Приморье. Это не было секретом для находившихся на Дальнем Востоке представителей США, Англии, Франции и других европейских государств. Но они делали вид, что не видят подготовки Японии, а затем и действий 4—5 апреля 1920 г., направленных к ликвидации вооруженных сил русского народа на Дальнем Востоке и к оккупации края. Империалисты США и Европы не хотели усиления Японии, но не протестовали против ее новой агрессии, так как больше всего боялись революции и стремились к всемерному ослаблению революционных сил. Как выяснилось после событий 4—5 апреля, они были хорошо осведомлены об организованных грабежах и убийствах, совершаемых японскими интервентами, но не предотвратили предательского нападения, так как были с ними заодно.
Представители консульств США, Англии, Франции, Италии, Китая, Японии и других стран 5 апреля устроили два совещания: одно — военных, другое — консульского корпуса. На этих совещаниях японскому командованию было предложено снять японские национальные флаги, поднятые над всеми русскими государственными и общественными учреждениями в ночь с 4 на 5 апреля. Таким образом, интервенты США, Англии и Франции несут полную ответственность за коварное и вероломное нападение японской военщины на советских людей 4 и 5 апреля 1920 г.
* * *
Зверства интервентов вызвали массовые протесты населения. Граждане, приходившие в комиссию, созданную Приморским правительством для расследования событий 4—5 апреля, сообщали потрясающие факты, указывали места, где интервенты, как разбойники, воровски зарывали свои жертвы. Среди многочисленных материалов в комиссию поступили и фотографические снимки вырытых населением трупов граждан Владивостока.
Японское командование делало все, чтобы не дать возможности ни русским властям, ни корреспондентам иностранных газет выяснить точное число убитых и арестованных советских людей, и тщательно скрывало расположение и численность своих войск. Японское командование выпускало обычно из тюрем белогвардейских офицеров и шпионов, и те разгуливали вооруженные, угрожая жителям близкой расправой, выдавали интервентам русских, стоявших за Советы.
Станцию Угольная интервенты заняли в 1 час ночи 5 апреля. Сразу же после занятия станции они вручили командованию гарнизона станции заранее отпечатанное на гектографе требование о сдаче оружия.
Вечером 5 апреля в Раздольном и во многих других пунктах Приморья японское командование пригласило командиров советских частей на переговоры. Все явившиеся для переговоров были предательски расстреляны.
По доносам освобожденных контрреволюционеров интервенты стали расстреливать мирных жителей и солдат. Расправа с населением продолжалась всю ночь.
На линии железной дороги Владивосток — Никольск-Уссурийск утром 5 апреля уже везде хозяйничали интервенты.
В районе южных постов — Славянка, Барабаш, Посьет, Новокиевск — японские части также выступили в ночь с 4 на 5 апреля, выполняя разработанный заранее во всех деталях план.
В рапорте таможенному инспектору о выступлении интервентов в урочище Барабаш заведующий таможенным постом Кишкин сообщал: «5 апреля около 2 часов дня к посту подошел японский отряд и потребовал сдать все оружие вверенного мне поста. Я заявил, что мы, служащие таможенного учреждения, не являемся военной силой, а охраняем границу русского государства от ввоза контрабандных товаров и что без оружия вести борьбу с контрабандистами мы не можем. При этом я сослался на случай насильственного освобождения контрабандистов, задержанных со спиртом. Японцы на это сказали, что японскими войсками занят весь Южно-Уссурийский край и что японский спирт не является уже контрабандным. При этом они заявили, что «теперь вообще от русских отходит инициатива пограничной охраны».
Из этого сообщения видно, что японские войска повсюду заранее знали о выступлении 4—5 апреля и занятии ими всего Уссурийского края.
В Никольск-Уссурийске в это время проходил съезд трудящихся Приморья и Приамурья. На съезде разрешались основные вопросы власти и политики на Дальнем Востоке. При захвате города многие делегаты съезда были убиты интервентами, многие арестованы, связаны и избиты. Всего в Никольск-Уссурийске было убито несколько сот человек.
Профессиональные союзы ушли в подполье. Помещения их были разбиты, имущество расхищено.
Таким же образом развивались события в Спасске. Механик спасской авиамастерской Лепешкин рассказал впоследствии: «Утром 5 апреля мастерская приступила к обычным работам. В районе станции Евгеньевка была заметна лихорадочная деятельность среди японских войск. Приблизительно в 7 часов утра в районе вокзала раздался револьверный выстрел, послуживший сигналом к японскому выступлению. Вскоре начался обстрел авиамастерской японцами одновременно с трех сторон, без всякого предупреждения. Мастеровые и невооруженные бойцы выскочили из вагонов и стали разбегаться в разные стороны. Некоторые, успевшие захватить винтовки, отступали, отстреливаясь. У вокзала расстреливали всех военных, взятых в плен с оружием в руках».
В Спасском бою активнейшее участие принимал весь командно-политический состав штаба командующего Спасско-Иманского района. Пробиваясь из окружения, бойцы подбирали раненых товарищей и уносили их с собой. В этом бою был ранен А. А. Фадеев, бывший в то время политуполномоченным воинской части; его на руках вынесли из боя партизаны.
Японское командование надеялось неожиданным нападением 5 апреля нанести революционным частям войск Спасского района сокрушительный удар, забрать оружие и продиктовать затем свои условия. Однако выполнить намеченный план интервентам не удалось.
Революционные части гарнизона Спасска и партизанские отряды не выпустили из рук оружия. Вместе с рабочими авиамастерских, авиашколой и железнодорожным батальоном они с боем пробились через кольцо японских войск, нанесли им большой урон и ушли в сопки.
В 4 часа дня 6 апреля состоялось заседание временного городского самоуправления Спасска. Постановление заседания об организации городского самоуправления было передано японскому командованию 7 апреля, и в тот же день был получен ответ. В нем японцы писали:
«Проявления большевизма-коммунизма Спасским временным городским самоуправлением японскими войсками ни в коем случае допущено не будет. Остальные политические убеждения преследоваться не будут».
8 апреля к Спасску стали подходить революционные части, отступившие из Никольск-Уссурийска и Раздольного (конно-егерский драгунский полк и инженерная рота). 9 апреля утром они окружили Спасск и начали обстреливать город из орудий бронепоезда. Огонь был сосредоточен по вокзалу и другим зданиям, где расположились японские части и их штаб.
11 апреля советские войска начали наступление на Спасск. Передовые части заняли предместья Слободки, но по приказу командующего товарища Андреева были отведены, так как иначе могли бы попасть под огонь своей артиллерии. В течение 12 и 13 апреля наши части отошли на станцию Свиягино. Артиллерийский обстрел был прекращен лишь к вечеру 12 апреля. Потери интервентов в этих боях составили около 500 человек.
Весь путь от Евгеньевки до Никольск-Уссурийска был партизанами поврежден, мосты сожжены или взорваны. На ремонт пути интервенты насильственно сгоняли окрестное население.
Японское командование выпустило обращение к населению, в котором говорилось, что столкновение произошло якобы по вине русского командного состава, что они, японцы, «хотели вступить в переговоры, а русские открыли стрельбу». Это был обычный для интервентов способ объяснения провокационных действий, который они применяли в Маньчжурии, Китае и других местах.
* * *
Выступление интервентов в Хабаровске произошло следующим образом. Представитель японского командования 3 апреля официально объявил об эвакуации японских войск из Хабаровска, а командующий японской армией в Хабаровске генерал Сиродзу выступил в печати с лицемерной статьей, в которой он, выдавая себя за друга русского народа, писал: «Жалко покидать население Дальнего Востока, с которым мы познакомились так близко, что кровно питали к нему самую теплую дружбу. Желаем полного успеха в строительстве и сохранения мира и порядка».
Однако скоро выяснилось, что все это писалось и говорилось с единственной целью — усыпить бдительность населения, городских властей и военного командования Хабаровского гарнизона.
Рано утром 5 апреля японские войска в Хабаровске по заранее разработанному плану начали окружать казармы, а в 9 часов открыли орудийную стрельбу по государственным учреждениям, штабу революционных войск, бывшему кадетскому корпусу, воинским казармам и общественным зданиям. Специально выделенная группа японских солдат обливала здания горючим составом и поджигала их. Пожары охватили город. Всюду слышалась ружейная и пулеметная стрельба, грохотали орудийные залпы. Интервенты стреляли по жителям Хабаровска, шедшим с базара и на базар за покупками, по крестьянам, приехавшим из деревень на рынок, по школам, по домам рабочих.
Огнем японской артиллерии были подожжены казармы морского отряда. Захватив оружие, матросы, отстреливаясь от вражеских солдат, пробились к арсеналу и оттуда переправились через Амур.
Величайшую преданность Советской власти проявили железнодорожники станции Хабаровск и охранявший вокзал взвод матросов под командованием Николая Хорошева. Этот взвод находился все время в боевой готовности. Интервенты надеялись быстро разгромить матросов и захватить около ста вагонов с военными грузами, направляемыми из Владивостока в Благовещенск. Однако железнодорожники при помощи матросов Амурской флотилии перебросили часть вагонов за Амур. Взвод Хорошева героически отбивал атаки во много раз превосходящих сил врага. В жестокой схватке с врагом пало две трети взвода.
Рассчитывая вырваться из окружения, Хорошев с криком «Вперед, товарищи! В штыки — ура!» увлек за собой остатки отряда. В этом неравном бою пали смертью храбрых двадцатишестилетний герой Николай Хорошев и большинство матросов его взвода.
Матрос Николай ХОРОШЕВ
Советские войска повсеместно оказывали упорное сопротивление врагу. Прокладывая себе путь сквозь густые цепи японских солдат штыковыми ударами и нанося им большой урон, наши части организованно отошли на левый берег Амура, который был свободен от интервентов.
* * *
Перед самым выступлением интервентов, т. е. в ночь на 5 апреля, Дальневосточный областной комитет Коммунистической партии организовал во Владивостоке революционный штаб[4]. В задачу штаба входило руководство партийной организацией, перевод ее на нелегальное положение, вывод войсковых частей из-под удара врага и расположение их в местах, исключавших возможность неожиданного нападения японских войск.
Революционный штаб снабжал отступавшие части деньгами, продуктами питания, вооружением, медикаментами и т. п., устанавливал связь с частями, отступавшими из Шкотова, Владивостока, Никольск-Уссурийска, Раздольного, Спасского района и других мест, усиливал политсостав частей, давал указания о направлении движения, выделял уполномоченных на железную дорогу, в военный порт, в Добровольный флот и в важнейшие пункты области.
Уже 6 апреля для всех было ясно, что японские империалисты просчитались, их кровавые дела вызвали негодование широких масс населения. Центральное бюро профессионального союза Владивостока от имени тридцати тысяч объединяемых их рабочих вынесло решение, протестующее против преступных действий японского командования, предъявив ему требования о прекращении провокационных действий, освобождении арестованных, возвращении похищенных в рабочих и других организациях ценностей и переписки.
Протесты были вынесены и опубликованы в печати партийными, общественными и профессиональными организациями железнодорожных рабочих, служащих государственного банка, пожарных команд, рабочих военного порта, грузчиками, таможенниками, студентами и другими. Протесты проходили под лозунгами: «Долой интервентов!», «Да здравствует Советская Россия!», «Да здравствует Красная Армия и партизаны!»
Профсоюзы железнодорожников под руководством коммунистов организовали забастовку рабочих транспорта.
Таким образом, трудящиеся Дальнего Востока после японского выступления 4—5 апреля 1920 г. еще раз твердо заявили о своей безграничной преданности Коммунистической партии и Советской власти и о том, что борьба с интервенцией не будет прекращена до тех пор, пока на всем Дальнем Востоке не будет восстановлена власть Советов.
В эти кровавые дни партия и рабочий класс понесли тяжелую утрату. Интервентами были сожжены в топке паровоза член Дальневосточного краевого комитета РКП (б), заместитель председателя Военного совета, руководитель дальневосточных партизан С. Г. Лазо и члены
Военного совета А. Н. Луцкий [5] и В. М. Сибирцев [6]. Об этой чудовищной расправе японских империалистов и их белогвардейских наемников с руководящими военными и политическими работниками Дальнего Востока газета «Дальневосточный телеграф» осенью 1921 г. писала:
«Из следственной комиссии во Владивостоке, Полтавская 3, арестованные товарищи Лазо, Луцкий и Сибирцев были переведены в японский штаб, а оттуда позже в японскую контрразведку на Китайской улице, откуда числа 15—20 апреля были переведены ночью на Первую речку в распоряжение японских войск. Дальше трагедия переносится на Иман-Уссури. После заключения мирного соглашения между японцами и Приморским временным правительством японское командование занимало всю магистраль Уссурийской железной дороги, а наши части ушли за тридцативерстную полосу. Числа 25—28 мая в почтовой теплушке японцы привезли товарищей на Уссури (депо Иманского района).
Алексей Николаевич ЛУЦКИЙ
Всеволод Михайлович СИБИРЦЕВ
В районе Иман-Уссури действовал в это время бочкаревский белогвардейский отряд под прикрытием японского командования. Японцы в мешках передали товарищей бочкаревцам. Последние перенесли их в депо, где, согнав бригаду с одного из паровозов, затащили эти мешки в паровозную будку.
Первым был сожжен Лазо, которого вынули из мешка и хотели живым затолкать в топку. Завязалась борьба. Сергей Лазо, обладая большой физической силой, уперся руками. Удар по голове лишил его сознания, и он свободно был протолкнут. Эту сцену видел один человек из паровозной бригады, который опознал Лазо, когда его вытаскивали из мешка. Сцена борьбы, вероятно, утомила этих негодяев. С другими товарищами было поступлено иначе: они были убиты в мешках и затем уже брошены в топку».
Представители Приморского правительства в русско-японской согласительной комиссии по ликвидации инцидентов 4—5 апреля Уткин и Граженский и бывший с ними милиционер Кагода были убиты белогвардейскими офицерами в поезде комиссии, который находился под «охраной» японских войск.
Революционные массы Дальнего Востока еще раз убедились, насколько японские интервенты — опасный и подлый враг, как упорно, до конца, надо бороться с ними, ни на одну минуту не ослабляя бдительности.
Примечания
- ↑ Корея тогда была порабощена японскими империалистами.
- ↑ Асада Сато — рабочий-печатник, самоотверженный японский коммунист. Умер от туберкулеза 2 декабря 1922 г. и был похоронен с большими почестями в Хабаровске
- ↑ «Красное знамя» № 61 за 1920 г
- ↑ В состав Владивостокского революционного штаба входили П. Кушнарев, М. Власова, М. Губельман и другие товарищи
- ↑ Алексей Николаевич Луцкий — известный на Дальнем Востоке коммунист. Учился во Владивостокском Восточном институте, но не закончил его, так как в 1914 г. был мобилизован и направлен в юнкерское училище. По окончании училища Луцкого назначили начальником военной разведки в Харбине, где в 1917 г. после февральской революции он был избран в Совет рабочих и солдатских депутатов. После белогвардейского переворота в Харбине, совершенного при помощи консульского корпуса 26 декабря 1917 г., Луцкий бежал в Советскую Россию, где ведал разведкой вдоль всей сибирской границы. В Благовещенске был арестован белогвардейцами и отправлен в Харбин для суда над ним. После свержения колчаковщины в начале 1920 г. китайские власти освободили Луцкого и выслали за пределы Маньчжурии. Попав на родину, он явился в партийную организацию Владивостока и был назначен членом Военного совета.
- ↑ Всеволод Михайлович Сибирцев — двоюродный брат А. А. Фадеева; окончил Владивостокскую гимназию и продолжал образование в Петербургском политехническом институте на экономическом факультете. В 1914 г. был мобилизован и направлен в школу прапорщиков, по окончании которой был отправлен на фронт, где вступил в Коммунистическую партию. После свержения власти Временного правительства партия направила его во Владивосток, где в 1918 г. он был избран секретарем Совета. В день контрреволюционного переворота 29 июня В. Сибирцев был арестован и помещен в концентрационный лагерь под охрану чехословаков, откуда бежал и до 31 января 1920 г. работал в подпольной организации Владивостока. Дальневосточный комитет партии после 31 января 1920 г. назначил В. Сибирцева членом Военного совета, где он проводил большую партийную работу вплоть до ареста его японскими интервентами. Имя В. Сибирцева популярно среди населения Дальнего Востока