ВИДЕО
«Мастерская жизни». Женская логика издательскому делу не помешает.
3 марта отмечается всемирный День писателя. По задумке идеологов, его смысл – во влиянии на четвёртую власть. Но это актуально, скорее, для Европы, где люди творческие нашли способ бороться против «негативных аспектов демократической печати».
В России День писателя – повод вспомнить своих деятелей литературы. Известная приморская поэтесса, издатель, редактор Раиса МОРОЗ не первый год занимается продвижением талантливых авторов, которые встречаются и на элитных литературных тусовках, и в глубинке, на грани села и тайги. Из далёкого прошлого и близкого настоящего.
Рубежи
– Раиса Николаевна, календарные праздники мирового уровня – насколько значимы для вас?
– Я не очень хорошо понимаю, для чего все эти праздники придуманы. Что такое День писателя? Когда писатели поздравляют друг друга? У нас в так называемый год литературы прекратили финансирование альманаха «Литературный Владивосток». А ведь это альманах с огромной историей, он выходил ещё в советские времена в «Дальиздате».
– Несмотря на трудности с выходом литературного альманаха, вы по-прежнему активно занимаетесь издательством...
– Сегодня являюсь главным редактором в издательствах «Валентин», Ивана ШЕПЕТЫ. Реанимировали и почивший «Дальиздат». В своё время я проходила стажировку в Москве, где постигла все тонкости издательского дела. В первую очередь было решено пропагандировать дальневосточную литературу. Печатали рассказы Альфреда ХЕЙДОКА, «Краткий исторический Владивостока» Николая МАТВЕЕВА. Сегодня у меня в работе потрясающий проект, мечта любого издательства: литературный труд Эспера УХТОМСКОГО «Путешествие цесаревича Николая на Восток». Князь, писатель сопровождал Николая ВТОРОГО в его странствиях по Греции, Египту, Индии, Китаю, Японии и Сибири, всего триста дней в пути. Посетил Николай и Владивосток. Путешествие было достойно увековечено в истории во многом благодаря Ухтомскому. Оно издано на английском, немецком и французском языках. Один из экземпляров был продан с аукциона в Лейпциге за один миллион 200 долларов.
– Могут ли писатели как-то позитивно повлиять на четвёртую… любую власть?
– Абсолютно никак не могут повлиять. Не писательское это дело – бороться, взывать к правительству. Я, например, не люблю публичных выступлений, разве что, когда в библиотеки приглашают. Восхищаюсь энтузиастами, которые находят мужество работать там за копейки. Библиотека для меня – рубеж культуры, особенно в районах, маленьких городах, деревнях.
– Где библиотеки в последнее время закрывают…
– Никому по большому счёту не нужны ни писатели, ни библиотекари.
– Так категорично?
– Судите сами: писатели и художники официально перестали относиться к культурной области. Раньше такого не приснилось бы и в страшном сне. Цирк, кино, музеи – культура, а писатели – общественная организация. Никто мне внятно не может ответить – почему так решили. Иначе как чиновничьим хамством, я это распределение назвать не могу. Задавала вопрос на уровне секретариата Союза писателей. Там только руками разводят.
Тонкая грань
– Вы по образованию филолог?
– Разве не видно, что я инженер-механик? На самом деле у меня несколько дипломов и профессий. А в поэзию я пришла взрослым человеком, когда работала в «Гипрорыбфлоте». Сотрудница привела меня в литературное объединение к Борису ЛАПУЗИНУ. К своим первым стихам я относилась скептически. Но благодаря таким мэтрам, как Геннадий ЛЫСЕНКО и Юрий КАШУК стала публиковаться. У Кашука была целая творческая лаборатория. Гениальные учителя, как он, встречаются реже, чем гениальные поэты. В способном пишущем человеке он мог увидеть зерно и взрастить его.
– Где проходит черта между графоманией и поэзией?
– Как главному редактору альманаха, мне часто приходится оценивать творчество других людей. Одних публиковать, другим отказывать. Готовя выпуск, читаю и перечитываю сотни произведений. Могу увидеть и отличить настоящую поэзию от графоманства, как – на словах объяснить трудно. Есть люди-версификаторы, профессионально складывающие стихи. Их не за что винить. Мало ли кого издают? Член Союза писателей – не обязательно писатель.
– А сегодня кому-то нужна членская книжка творческого союза?
– Желающих немало. Порой я удивляюсь: зачем капитану первого ранга вступать в Союз писателей? Мотивации разные, к примеру, порадовать маму. В прошлом году, в юбилей Победы, приняли в союз ветерана, прошедшего всю войну до Берлина танкистом. Ему исполнился 101 год. Оказывается, в молодости его первую любовь отбил какой-то «писателишка», и всю жизнь он мечтал вступить в организацию.
Близкие по духу
– О доме на Пушкинской, 111, где вы жили, в литературных кругах ходят легенды…
– Сейчас на этом месте стоит современное жёлтое здание, где располагаются банк, ресторан. А раньше был одноэтажный деревянный дом на высоком каменном цоколе. Ещё до революции его построил польский архитектор, в советские времена дом превратили в коммунальную квартиру. Моей семье досталось пространство оранжереи. Да, Пушкинскую, 111 назвали филиалом литературной мастерской. У меня собирались люди, читали стихи. Не просто вольные посиделки, отбор был строгий.
– Вы – зам председателя Ассоциация корейских организаций в составе Ассамблеи народов Приморья. В 90-е годы работали в Южной Корее. Ваши предки – этнические корейцы. А стихи удивительно русские?
– Как сказал о моих стихах один знакомый уральский поэт: «Не всякий русский так напишет». Вопрос не ко мне, скорее к учёным, занимающимся вопросами языковой среды. К примеру, считают, что я абсолютно грамотный человек, хотя правил не знаю. Возможно, потому что в детстве много читала. Я родилась и выросла в глубинке, где книги были единственным развлечением. Кстати, моё место рождения: Бухта Мелководная. Люди удивляются: как можно родиться в бухте? Но именно так называется населённый пункт.
– Сегодня много говорят о конфликте Северной и Южной Кореи…
– Две страны с абсолютно разными менталитетами. Их объединяет разве что глубокий патриотизм.
– А ваш выбор?
– Не провоцируйте. На это только один ответ: я за объединение двух Корей.
– Среди современных писателей Приморья кого бы отметили?
– Лору БЕЛОИВАН, её «Чемоданный роман» трудно найти в книжных магазинах – раскупили. Удивительный человек, с огромным чувством юмора. После того как она начала лечить тюленей, ей приносят больных животных. Сегодня у Лоры живёт много кошек и собак, и совёнок в придачу. Васю АВЧЕНКО вообще трудно не заметить. Читая его новое произведение «Кристалл в прозрачной оправе», обнаружила много совпадений с моим творчеством. Как будто я проконспектировала в стихах его некоторые мысли…
– А модные литературные тусовки?
– Есть такие, где юные девицы пьют и у микрофона ругаются матом. А есть проект «Чтиво», где собираются люди, имеющие отношение к поэзии. Откровенно говоря, сегодня среди творческих людей большое разобщение. Раньше культурная жизнь была чем-то осязаемым. Сейчас она растворилась, остались какие-то обломки.
– В чём особенность дальневосточной прозы?
– Для меня не существует географических градаций. Как и временных. Думаю, что после реанимации мои биологические часы повернулись на 180 градусов. Вы спрашивали о влиянии на политику. Она от меня далеко. Литература – дело жизни. Но это мне случайно досталось, из космоса прилетело. А могло и не мне, а кому-то другому.
Досье
Раиса Николаевна МОРОЗ родилась в 1949 г. в посёлке Бухта Мелководная Соколовского (ныне Лазовского) района. Окончила Дальрыбвтуз. Автор поэтических сборников: «Отчий дом», «Ночные цикады», «Песни побережья», член Союза писателей России.
Источник: vl.aif.ru
Поздравляем! Орбита жизни Раисы Мороз
26 Июл 2019
Раиса Мороз, талантливый поэт, член Союза писателей России (1996), главный редактор альманаха «Литературный Владивосток», заместитель председателя Ассоциации корейских организаций Приморского края (АКОРП), 22 июля отметила знаковый юбилей, собрав большой круг друзей.
Время над ней не властно. Раиса по-прежнему поражает обаянием восточной женственности и по-мужски решительным умом, пронзительными стихами и живыми ироничными импровизациями, даром хлебосольной хозяйки (на русский и на корейский манер) и врождёнными качествами «человека-магнита». Это и есть орбита жизни Раисы Мороз.
Стихи она стала писать уже в сравнительно «взрослой жизни», притом что образование получила серьёзное – инженер-механик. «Взрастала» в литературной студии Юрия Кашука «Мастерская».
Сегодня в творческом багаже Раисы Мороз публикации в дальневосточных и столичных журналах, альманахах; книги лирики «Отчий дом» (Владивосток,1982), «Ночные цикады» (Владивосток, 1985), «Песни побережья» (Москва, 1986), «Надо, чтобы» (Владивосток, 2010). И десятки книг, которые она как издатель выпустила в свет.
И всё же главная радость её жизни – это семья: дочь Ольга и внучка Маша.
Ассоциация корейских организаций Приморского края, председатель АКОРП Валентин Пак, газета «Утро Востока», издательство «Валентин» сердечно поздравляют Раису Мороз с юбилеем. Желают счастья, радости, здоровья, благополучия. И, конечно, новых стихов, которые окрыляют.
Раиса Мороз. Надо чтобы
27 октября 2021 • Литература • Корёин, Поэзия
Андрей Югай и Раиса Мороз на V Форуме ОКБК
Раиса Мороз. Скан из книги «Надо чтобы»
Недавно Клуб «Koryoin» участвовал в форуме Объединения Корейских Бизнес Клубов (ОКБК) во Владивостоке, откуда приехали с большими впечатлениями о земле наших предков, побывали на месте первого корейского поселения «Тизинхе», посетили памятные места борьбы корейцев с японскими милитаристами, встречались с интересными людьми, одна из которых очень сильно впечатлила молодых людей, это — поэтесса Раиса Мороз, кореянка, главный редактор альманаха «Литературный Владивосток», один из секретарей правления Союза писателей России. Раиса Мороз подарила Клубу «Koryoin» свою книгу избранных стихотворений «Надо чтобы». Действующий куратор Клуба Андрей Югай любезно предоставил сайту книгу Раисы Мороз для ознакомления, откуда выбрал для публикации корейскую тему, главу «Праздник». Но прежде несколько слов о поэтессе, о её творческом вечере.
Приморская краевая публичная библиотека имени А.М. Горького приглашает всех желающих на поэтический вечер Раисы Мороз.
Трудно поверить, но известной поэтессе из Владивостока уже 70. Она по-прежнему активна, выпускает на общественных началах альманах с советским ещё названием, но заметно преображённый, – «Литературный Владивосток». Ведёт большую работу в корейской диаспоре Приморья, является одним из секретарей правления Союза писателей России.
Раиса Николаевна родилась в Приморье, в бухте Мелководная, Соколовского, ныне Лазовского района. Окончила Дальрыбвтуз и даже не думала, и не мечтала, что её жизнь будет связана со Словом, а не с рыбой, как у большинства родственников. Всему виной, наверное, литературное объединение «Мастерская» (1978-83 годы, руководитель – легендарный ныне Юрий Кашук). Одна за другой у неё выходят три книги: «Отчий дом» (Владивосток, 1982), «Ночные цикады» (Владивосток, 1985), «Песни Побережья» (Москва, 1986). Она – автор многочисленных публикаций в периодике, московских альманахах, журналах, сборниках.
Конец 80-х – начало девяностых как человек твёрдой воли и трезвого ума ушла в бизнес. Чем только ни пришлось заниматься! Особняком стоит издательство «Уссури», где она работала директором. На рубеже веков несколько лет прожила в Южной Корее, на исторической родине. Всячески пыталась продвигать «русский хлеб», но в итоге вернулась в Приморье, где родственники и друзья, где её настоящая родина и родной язык.
В 2010 в издательстве «Валентин» у Раисы Мороз вышла книга избранных стихотворений «Надо чтобы». По-женски изящно оформленная, с предисловием Александра Лобычева и послесловием Александра Белых. На сегодня – это лучшая её книга, но, как говорится, «ещё не вечер», публика ждёт. Реально, у поэта Раисы Мороз есть поклонники.
Вот одно из стихотворений, написанное после книги «Надо чтобы»:
Кукушка
Я уйду от тебя, как уходят из жизни,
ранним утром, как только забрезжит рассвет,
недопев, недоплакав – за столько-то лет! –
дверь тихонько закрыв за собою.
Скажи мне –
есть ли в жизни иной с земляникой опушка,
хор лягушек и жаркое пенье цикад,
есть ли дачка в лесу, где в полнеба закат,
где кому-то сто лет нагадает кукушка?
Я в полёте ночном над землёю в огне,
над тобой, над уснувшей в росе деревушкой.
Пусть же год, отведённый мне пёстрой кукушкой,
оборвётся не больно, не страшно – во сне.
***
ПРАЗДНИК
У корейцев есть обычай — отмечать 60-летие — хангаб. Жизнь прожита, впереди — старость. Мамин день рождения, 60 лет. Все дети съехались. По обычаю каждый накрывает маленький столик и вносит ссо к праздничному столу именинницы. Я накрываю свой столик: ставлю миску с рисом и чашку с холодной водой, городской торт, вино, закуску.
На столик свой кимчи кладу,
чесночный запах ноздри дразнит.
Кимчи — простейшую еду —
едят и в будний день, и в праздник.
Кимчи
Кимчи готовят в ноябре.
Ледок на лужах тонкий, хрусткий.
Гора капусты во дворе.
Вот мама, взяв вилок капустный,
тугой, как шар, большой кочан,
погладив, складывает в чан.
А я прокручиваю жгучий
багровый перец и чеснок,
закутавши лицо в платок,
до самых глаз, плотней, получше,
чтоб перец больно так не мучил,
когда случайно брызнет сок.
Морковку сладкую и лобу
шинкую тонко-тонко, чтобы
смешать в начинке их потом
с толченым перцем, с чесноком.
Начинкой кочаны набьем,
уложим в кадку их рядами,
посолим, камнем их придавим.
Теперь — бежать скорее в дом,
чтоб руки, ломящие болью,
водою теплой отогреть
и на огонь в печи глядеть,
и думать, кутаясь в ночи:
— Ну, вот и сделали кимчи.
Без хлеба стол любой нелеп.
И я кладу на столик низкий,
тесня тарелочки и миски,
на ярком блюде удар-хлеб.
Удар-хлеб
В сентябре
рис в котлах чугунных парят.
Ждут, покуривая, парни
во дворе,
сплошь навесами укрытом.
В деревянное корыто
рис кладут горячий, вязкий.
Деревянным молотком
разбивают риса ком.
Словно в дружной крепкой связке —
раз-два, раз-два!
Лишь одна устанет пара,
как другие сменят парни —
раз-два, раз-два!
Ну-ка, кто здесь самый сильный?
Ну-ка. кто здесь самый прыткий?
Пар клубится над корытом,
пот блестит на смуглых спинах —
раз-два. раз-два!
Что же держишься едва?
Потягаться вздумал с нами?!
Рис готов.
Он словно камень.
тяжкий, плотный.
Нету сил.
Уноси!
Мой стол готов. Хватило места
для сыра. риса, пирога
и пахнущего светлым детством
и поздней соей творога
Соевый творог
Молочно-желтою икрою
лежит в тазах огромных соя.
Девчонкой восьмилеткою стою
и мясорубке в жадный рот сую
железкой ложкой сою.
Поздним летом
готовит мама соевый творог.
Из мясорубки соя мятой лептой
мне кажется, сползает за порог.
Вог я с отцом иду на берег е ведрами.
Резиновых сапог носами мокрыми
вздымаю пыль дороги вдоль причала.
А над причалом суматоха чаек.
От сейнера домой уходят парни.
И пахнет свежей стружкой из бондарной.
Мы ведра с чистою морской водой
(«Чтоб соевый творог заквасить», —
отец толкует дяде Васе из комбинатской проходной)
приносим, наконец, домой.
Творог в двойном мешке из марли мама
прижмет решеткой деревянной, камнем.
Вот сок стечет, и мама мне отрежет,
помощнице, кусочек теплый, нежный.
Я вношу этот столик к столу твоему.
Над букетами роз
.мне навстречу улыбке твоя
с фотографии.
Год, как тебя нет со мной.
По обычаю старому
я становлюсь на колени,
трижды кланяясь,
мама, тебе.
становлюсь на колени.
Я хотела поклясться тебе
о чем-то очень высоком и светлом.
но торопят меня и уводят —
ведь нас пятеро взрослых детей
и еще много-много родственников.
И задерживать долго нельзя.
Праздник.
***
Ну вот и дома я.
Под окнами
на сливах листья облетели.
Воспоминаньями далекими
тревожат белые метели.
Сквозь низкий переплет оконный
луна склонилась. Сядем рядом.
Как лунный свет ночей бессонных
посеребрил родные пряди!
На теплом кудури1 разложим
наш низкий столик. Чай поставим.
Присядем, как с пуги положено,
закрыв соломенные ставни.
Циновка под ноги, подушка.
Под коммунго ты, мама, спой мне.
Я столько, .мама, не дослушала,
не расспросила я о стольком….
Такая смутная надежда!
Зима пройдет, и ветер южный
нам принесет тепло, как прежде…
Я оглянулась: темень. вьюжно.
А моя мама так далеко —
на солнечной лесной опушке. И там, когда ей одиноко,
кукует пестрая кукушка.
Все неувиденные сны
туда слетаются и кружат,
и две корейские сосны
зеленое качают кружено
МАМА
Брату Эдику
Бросила трёхлетнюю меня…
Я не помню как, но нынче знаю —
в пятьдесят втором, в начале мая.
потихоньку, не прощаясь, не обняв.
Крик мой догонял её в пути
лесом от посёлка до посёлка.
Я не знала, сколько в плаче толка,
чтоб не дать ей от меня уйти.
И она, боясь глядеть назад,
рядом — шестилетняя сестрёнка —
задохнувшись, прилегла в сторонке,
ей стеречь подводу наказав.
Никла и дурманила полынь.
Наливались ноги кровью тяжкой.
И сквозь сон шепнула мне:
— Бедняжка!
Успокойся, не кричи, остынь.
А сестра таращила глаза
и к земле прикладывала ушко.
Вот сорока крикнула с опушки,
а на кашку села стрекоза.
Чешуей скрипел в траве горбыль…
Маму разбудил, ужалив, овод.
От давно проехавшей подводы
на дорогу оседала пыль.
Помню этой памятью второй.
В первой памяти моей далёкой самой —
Бросила меня когда-то мама —
брата нам рожать ушла с сестрой.
МЕНВОЛЬ — ПОЛНАЯ ЛУНА
1
На луне растет дерево коричное.
А под деревом сидит лунный заяц.
Он толчёт волшебное снадобье.
2
У .меня глаза круглые, блестящие,
А походка легка и спокойна.
И голос звонкий приятен.
Полная Луна — моё имя.
Лицо белое улыбкой сияет.
Когда вижу тебя, милый мой.
3
Ты приди, когда тебе плохо.
Ты приди, когда тебе больно.
Отгоню от тебя все напасти.
Гром гремит, но всё ж утихает.
Дождь шумит, но всё ж перестанет.
Туча черная пройдет и растает.
Орхидеей серебристой
Полная луна засияет
В час, когда ты должен прийти.
4
Тень метнулась по плетню —
то не милый ли пришёл?
Нет, качает мой фонарь
Хитрый ветер-безобразник.
Шорох слышу во дворе —
То не милого ль шаги?
Нет шуршит сухой листвой
Ветер — старый злой обманщик.
5
Длинная-длинная ночь
Сегодня.
Только лучик луны
Скользит по спине подоконника.
Как обещала вчера,
Жду тебя.
Как обещала всегда
Жду тебя.
Всем отказала я —
И друзьям и поклонникам.
Ну, почему не пришел ты ко мне
К своей Минволь — полной луне?
6
На луне растёт дерево коричное.
А под деревом сидит заяц яшмовый.
Он толчёт бессмертия снадобье.
7
Лунным холодом веет в душу мою.
О печали поведает тихо тростник мне.
Я на лунного зайца расставлю силки.
Но зачем мне бессмертия волшебное снадобье,
Если милый забыл все дороги ко мне?
Клён ко мне протянул свои листья прекрасные.
По кленовому мосту взберусь на луну.
Буду в лунном дворце я одна тосковать
И заглядывать в окна твои в полнолуние.
БУХТА
Прибой затихнет, и заря потухнет,
последний блик размножив но волне…
Как стынет медленно темнеющая бухта,
как замирает жизнь её на дне!
Как раковины тихо засыпают,
и рыбины, водоросли нить…
И вот снежинки, падая, не тают.
Песок устало морскую воду пить.
Лизнет волну припай — зимы преддверье,
как языком студёного огня.
Лишь камни — вымирающие звери —
хранят тепло уже скупого дня.
Взойдёт луна.
Вода не серебрится,
а отливает ртутью, тяжела.
Умолкнет бухта.
Вспоминаю лица
не помнящих, когда я здесь жила.
***
Источник: Раиса Мороз. Надо чтобы. Владивосток, издательство «Валентин», 2010
Луч солнца и пылинка в нём. Про замечательные стихи Раисы Мороз.
Опять же совершенно случайно наткнулась в Сети на стихи Раисы Мороз, о которой раньше к своему стыду вообще ничего не слышала. А между тем эта поэтесса из Владивостока пишет прекрасные стихи. Однако, тут надо заметить, что найти эти стихи достаточно сложно. По-крайней мере, мне не слишком повезло. Я раскопала только вот эту страничку Тихоокеанского альманаха "Рубеж", № 8 ( 870) за 2008, стихотворение «There’s cinnamon tree that grows on the Moon» в переводе на английский Макса Немцова, напечатанное в сборнике «An anthology of contemporary Russian women poets», Valentina Polukhina, Daniel Weissbort, University of Iowa Press, 2005, да еще несколько разрозненных цитат. Вот, пожалуй, и всё.
А, между тем, хотелось больше. Намного больше. Знаю, что у Раисы Мороз вышли как минимум три книги: Ночные цикады (1985), Отчий дом (1982) и Песни побережья (1986). Теперь осталось всё это богатство где-то раздобыть.
А пока кое-что из найденного.
ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ
Здесь запах тревожный
лохматой полыни.
И жить невозможно
иначе отныне.
Здесь эхо, сто раз отражаясь в округе,
ласково трогает пальцами стекла.
Дремлют горячие нежные руки,
и от росы одеяло намокло.
Бьются уже невесомые звуки
в пыльное утро и вечер степенный.
Только в небесном пустом океане
плещется гребнями звездная пена –
звезды как брызги, звезды как капли.
Вон самолет – одинокий кораблик –
зыбко качается в звездном цунами
и бортовыми мигает огнями.
Тучи накатываются волнами.
Шелест осин как вопрос без ответа.
Вечер в осинах настоян и горек.
В сумерки выйду, взойду на пригорок:
лето вокруг, бесконечное лето,
лето по всей бесконечной округе.
Здесь дымные дали,
и время печали,
и воздух разлуки.
***
Коляски скрип по коридору.
С полночи до исхода дня
все ждет у стенки приговора
отчаявшаяся родня.
Всплывают, пропадают лица,
шприцы катаются, звеня, –
так, значит, выглядит граница
от «я живу» до «нет меня».
И это время, это место,
где вечность, я и пустота:
никто – ни за меня, ни вместо,
ничто – ни зло, ни красота –
перед Всевышним не в ответе.
И остается на потом
всё – жизнь и смерть - на этом свете
и вовсе ничего – на том.
А за окном ржавеют клены,
в их кроны лето истекло,
и бьет тяжелые поклоны
береза в мутное стекло.
***
Комната с видом на море.
Адрес не ясен.
Балконные двери ловят отблеск последний зари.
Ажурные стойки вручную точеных балясин
Еле заметно танцуют, светясь изнутри.
Вечер ложится на сопки пожаром заката.
Узкой полоской по верху щетинится лес.
Все это было где-то, с кем-то, когда-то:
алые блики, балкон, ожиданье чудес.
Да, этот мир без меня так же ярок и светел,
и на заре, как цикада, смеясь, запоет,
может быть, вспомнишь меня, и тебя на рассвете
утренним бризом коснется дыханье мое.
Из цикла "Музыка августа" (2)
Закат, красивый до отчаяния.
Вдоль улицы - коров мычанье,
хлопок пастушьего кнута,
шлепок хозяйского прута -
чтоб отогнать свою от стада.
А я и рада и не рада,
что кончился тягучий день.
Немыслимо большая тень
моя упала на траву,
сломавшись. Вот роса упала.
От огородов тянет палом -
там жгут засохшую ботву.
Лягушек хор - скрипучий звук -
разносится окрест. Паук
свои развешивает сети...
Я, слава богу, не в ответе
за эту благостную сень,
за плач вечерний комариный,
за липкость сети паутинной,
которой убивают день.
Красиво умирают дни.
Зажглась звезда. В домах огни.
А так сама поэтесса пишет о себе:
ПРО МЕНЯ
Опять летит тайфун с востока,
стальными струями звеня.
Как баловала жизнь меня,
как била больно и жестоко!
Простая, словно дождик летом,
обычная, как снег зимой,
иду я по миру с сумой,
в которой хлеб и сигареты.
Жизнь разлетается на части.
и с неба падает вода,
неотвратимо, как беда,
необъяснимая, как счастье.
Как голос улетевшей птицы,
оставшийся, слабеет, чист –
еще кружит кленовый лист
и, падая, наверх стремится.
И еще несколько кусочков:
***
Воспоминание - граница
от не было к тому, что есть:
вглядеться пристальнее в лица
и в мир вокруг, себя прочесть
в песке, волне, траве, деревьях,
в закате, пышущем огнём.
Что я была? И что теперь я?
Луч солнца и пылинка в нём.
***
А хочется всего и сразу,
и кто же в этом виноват?
Опять отказывает разум,
когда повалится закат
на море, сопки, пламенея,
собою поджигая их.
Жизнь, боже, что я перед нею?
Всего и сразу - в каждый миг.
