Быть востребованным

Источник: https://koryo-saram.site/byt-vostrebovannym/?fbclid=IwAR3ulAoqCBFRLXJDkGWqD_b_Cr7V6BWxv13SqcfFm8A6WfGQ0xcftmOA0I4

 11 ноября 2023 •  112 просм. •  Корё сарам, Персона •  Геннадий Лю

Геннадий Иванович ЛЮ — журналист, писатель, автор книг «Модель Мадиярова» и «Золотое перо Кореи», кавалер ордена «Дустлик».

Читать книгу: "Золотое перо Кореи" - Обложка Золотое перо Кореи с обложкой

Родился 12 октября 1946 года в Верхневолынском районе Сырдарьинской области. В 1970 году окончил Ташкентский государ­ственный университет по специальности «филолог, преподаватель русского языка и литературы». Два года служил в рядах Советской армии командиром мотострелкового взвода. Всё остальное время посвятил журналистике и литературе. Начав в районной газете «Бе­ломорская трибуна», работал в республиканских газетах «Комсомо­лец Узбекистана», «Сельская правда», «Советская Каракалпакия», «Правда Востока». Неоднократно побеждал в различных творче­ских конкурсах журналистов, избирался народным депутатом. В настоящее время работает в газете «Правда Востока» заведующим корреспондентской сетью.

Среди корейцев, родившихся в середине XX века вдали от своей исторической родины, Геннадий Лю выделяется целым рядом особен­ностей. Они начинаются с довольно редкой фамилии, которая чаще встречается у китайцев, и тем, что он появился на свет от брака отца с русской женщиной.

В первые годы после депортации с Дальнего Востока переселен­цы держались плотными семейными кланами, замкнувшись в своём житье-бытье в «корейских посёлках», потом стали постепенно выходить из своих гнездовий и ассимилироваться с местным населением Узбеки­стана, терять обычаи, традиции, пристрастия, родной язык, наконец. Этому неудержимому процессу способствовали и смешанные браки, по­началу не очень приветствуемые родней. И было отчего: существовав­шие барьеры ещё надо было научиться преодолевать, а по силам ли это двадцатилетнему пареньку и его восемнадцатилетней красавице, ещё не наигравшейся в куклы? А именно в этом возрасте решили поженить­ся родители Геннадия. — Для них появление ребёнка лишь создало допол­нительную проблему, и всего через полгода всё это стало поводом для развода. Оставшийся с отцом малыш оказался в положении пасынка, когда в доме появилась мачеха, между прочим, тоже русская, учитель­ница языка и литературы.

Отсюда сформировалась ещё одна особенность Геннадия — подрас­тая, он чувствовал себя нежеланным ребенком и рано стал задумы­ваться над совсем не детскими вопросами. А когда научился читать-писать, стал вести дневник, потому что в семье ему не с кем было делиться своими мыслями. Характерно, что в таких обстоятельствах он чувствовал себя неприкаянным и в кругу своих сверстников на улице и в школе — как бы по инерции, заданной с порога отчего дома. Это заставляло его ещё глубже уходить в себя, всё чаще уединяться с книж­кой или блокнотом.

Так он пристрастился к письму. Мог бы стать большим писателем — по складу судьбы и характера, но не стал. Чего не хватило? Пожалуй, веры в себя. Веры в свою востребованность. Часто, прочитав что-нибудь по­трясающее из довольно обширной домашней библиотеки, горячо брался за перо, подражая очередному кумиру, исписывал несколько страниц и останавливался: «Ну что я могу сказать после Шекспира, Чехова, Досто­евского, Жан-Жака Руссо?!» Он сразу слишком высоко поднял планку требований к своим опусам и отвергал их в первую очередь сам. Быть писателем средней руки, каких тысячи, не хотел. Позже первые свои литературные опыты он назовёт «уроками чи­стописания», позволившими ему хорошо овладеть языком, на котором думаешь и пишешь, выработать свой стиль. И это сослужило добрую службу — занявшись журналистикой, он быстро вошёл в колею и стал среди коллег признанным мастером пера. Не секрет: требования у них были пониже.

Свою профессиональную карьеру он начал с российской глубинки. Точнее — карельской. Была в те 70-е годы прошлого века такая автоном­ная республика — Карельская АССР. Как он там оказался? По-видимому, по той же причине, по которой нас выбирают дороги судьбы. Окон­чив Ташкентский университет, где получил специальность филолога, а также направление в армию от военной кафедры, отправился служить. Там его облачили в мундир лейтенанта и назначили командиром мото­стрелкового взвода. Такой существовал в стране порядок в период хру­щёвской «оттепели», когда было произведено резкое сокращение рядов Вооруженных Сил: выпускники вузов должны были два года отслужить в качестве младших офицеров сильно поредевших рядов защитников Отечества. Не шибко их укрепив, Геннадий, после истечения положен­ного срока оказался перед дилеммой: ехать назад домой и устраиваться работать в школе или остаться здесь, в полюбившейся ему Белоруссии?

Рождённый под знаком Весов, он долго бы ещё колебался, как всег­да в подобных случаях, но решение пришло неожиданно: один из его однополчан и однокурсников, Эмиль Львов, такой же «двухгодичник», предложил вместе ехать в Карелию, где его ждала невеста. Смешно, но как легкомысленно в юности принимаются важнейшие решения, от которых будет зависеть вся дальнейшая жизнь: взяли бутылочку винца, бросили на пальцах жребий, и всё сошлось — едем!

В карельской столице — Петрозаводске Геннадий по наущению дру­га заявился в редакцию молодёжной газеты и предложил свои услуги. Опять смешно, но его не вытолкали в шею, а попросили что-нибудь написать. В творческом багаже соискателя места под солнцем была па­рочка заметок, написанных в студенческие годы и неоконченная по­весть, и неоконченный киносценарий. Однако с редакционным зада­нием он справился легко и быстро, потом выполнил несколько других, удивляясь сам своей прыти. Курировавший его «старик» лет двадцати пяти — двадцати семи, ухмыляясь в отпущенную для солидности бородку, в один прекрасный день сказал: «Опыта у тебя, юноша, маловато, но я могу порекомендовать тебя в районную газету. Поезжай в Беломорск для разнообразия. Это недалеко отсюда — всего ночь поездом. Настоя­щий инкубатор для начинающих».

Редактор «Беломорской трибуны» Борис Печёнкин принял Геннадия как старого знакомого и весьма продвинутого кадра, регулярно печа­тающегося в республиканской газете. А может, сказалась и протекция, потому что сразу предложил заведовать отделом. Впрочем, большого выбора у него не было. Основную боевую мощь его немногочисленного коллектива составляли такие же залётные перья, которые долго не за­держивались, и в штате постоянно зияло несколько дыр.

Геннадий продержался здесь целых два года. Узнав, что кроме рыбы в Белом море на его побережье водится ещё и сельское хозяйство, он с головой ушёл в новые впечатления, ярко и свежо излагал их в своих статьях. Удостоился даже приглашения на семинар лучших районных «акул пера», организованный в Москве Союзом журналистов.

Ностальгия по родным краям принудила вернуться в Ташкент. Остался бы, возможно, но лучший друг позвонил из Петрозаводска и сообщил, что не сошёлся характером со своей возлюбленной и решил уехать домой к родителям в Крым. «Поехали, проветримся теперь на Чёрном море, — весело добавил Эмиль, и тем самым вновь предопреде­лил дальнейший курс движения Геннадия по волнам жизни. Позагорав под яркими лучами южного солнца, которого так не хватало в прекрас­ной сумрачной Карелии, друзья расстались.              В Ташкент Геннадий приехал уже уверенным в своих способностях журналистом и стал быстро продвигаться по служебной лестнице. Из молодёжной газеты его пригласили в старейшую и авторитетную ре­спубликанскую газету «Правда Востока», где он всего за год дослужился до заведующего отделом, затем стал заместителем главного редактора «Сельской правды». С этого поста по направлению ЦК Компартии Узбе­кистана его отправили в Нукус главным редактором газеты «Советская Каракалпакия».

Это была, говоря пар­тийным слогом, высокая честь и ответственность. Геннадий Аю стал первым корейцем, поднявшим­ся в узбекской прессе на такую высоту. Перед ним открылись такие горизон­ты, о которых и не мечтал. Журналистская работа те­перь сочеталась у него с широкой обществен­ной деятельностью в свя­зи с избранием депутатом Верховного Совета Кара­калпакии. Однако продол­жалось это не долго.

К тому моменту в стра­не развернулась пере­стройка, завершившаяся развалом компартии и ве­ликой державы. Резко ме­нялись ориентиры и цен­ности. Прекратила своё существование и газе­та «Советская Каракалпа­кия» — на её базе предстоя­ло создать новое издание, соответствующее ещё не совсем ясным требовани­ям дня. Геннадий не захотел в этом участвовать и, добровольно сложив с себя редакторские и депутатские полномочия, вернулся в Ташкент. Почему-то не хотелось проситься назад, в «Правду Востока», которая благополучно сохранилась, поменяв статус и идеологию своих публика­ций. Неизвестно, сколько бы времени пребывал в состоянии растерян­ности Геннадий, если бы не подвернулось интересное предложение. На волне подъёма национального самосознания и культуры повсю­ду начали создаваться общественные объединения малых наций и на­родностей, проживавших в бывших союзных республиках. В Ленин­граде один из корейских журналистов, уроженец Узбекистана Вячес­лав Огай открыл журнал под названием «Корё сарам». Для расшире­ния штата редакции и привлечения читательской публики решил соз­дать в Ташкенте корреспондентский пункт. И вскоре, выйдя на Ген­надия Лю и предложив должность заведующего корреспондентским пунктом, договорился с ним о проведении здесь презентации нового издания. Мероприятие прошло торжественно, с речами и концертами, с уча­стием прекрасной певицы Марины Цхай, приехавшей вместе со всей питерской группой, с выездом в районы. К сожалению, журнал просу­ществовал недолго. Вячеслав заболел и скоропостижно скончался. А без его бьющей через край энергии, умения найти спонсоров и других орга­низаторских способностей, его детище тоже было обречено.

И тогда, по приглашению главного редактора «Правды Востока» Александра Пукемова Геннадий вернулся в газету, в которой, после не­которого перерыва, работает и поныне.

Однажды в редакцию ему позвонил добрый приятель, заслуженный деятель культуры, народный поэт Узбекистана Александр Файнберг. Сказал, что к нему обратилась со слёзной просьбой одна пожилая ко­реянка, которая подыскивает автора для написания книги о её отце, поэте, расстрелянном в 37-м. Сам вежливо отказался, поскольку не го­тов, поэтому порекомендовал обратиться к Геннадию Лю.

Через пару дней ему позвонила сама Валентина Минхеевна. Генна­дий, никогда не читавший Чо Мен Хи, знавший о нем понаслышке, попытался уклониться от этой безнадежной затеи, но сраженный её на­тиском, за которым чувствовался волевой характер, сдался.

Задача и в самом деле была не из лёгких. Некоторый опыт написа­ния книги по заказу у него был, но там речь шла о сегодняшнем дне, сегодняшних людях. Можно самому съездить и всё увидеть, со всеми переговорить. А здесь — полное неведение…

Первую книгу его попросил написать председатель колхоза имени Ким Пен Хва, один из тех, кто в годы перестройки сумел намного опе­редить время и предвосхитить многие коренные реформы в сельском хозяйстве республики. Достойнейший продолжатель своего прославлен­ного предшественника.

Он начал первую беседу с порекомендованным ему журналистом- публицистом с того, что показал в своём рабочем кабинете большие на­польные часы:

— Ко мне нередко приезжают иностранные гости, а это — подарок от южнокорейской делегации. Чем я заслужил такое внимание? Думаю, если вы напишете о нашем хозяйстве, я и сам лучше это пойму. Не зря ведь говорят, что со стороны видней.

Так появилась книга «Модель Мадиярова». Вышла она небольшим объёмом и тиражом, и вызвала интерес у ограниченного круга читате­лей. Собственно, им она и предназначалась — написанная по «горячим следам», с натуры, а натура была самая благодатная: во-первых, яркая личность самого председателя, во-вторых, обилие фактического мате­риала на полях, фермах, в мастерских и в домах одного из лучших хо­зяйств на селе того времени.

Теперь же всё было иначе. Горячие следы поэта давно остыли. И если бы не титанические усилия его дочери Валентины, имя Чо Мен Хи так и осталось бы лишь в памяти родственников, а его творческая деятель­ность покрыта мраком забвения. Она перерыла все архивы, добилась от советских властей правды об отце, что послужило добрым примером для многих других корейцев, сомневавшихся, что этого можно добиться в отношении своих репрессированных сталинским режимом родствен­ников и близких. Целью Валентины было не только раскрыть страшную тайну об отце, но увековечить его имя как человека и как великого ко­рейского поэта.

В книге «Золотое перо Кореи» Г. Лю приводит её слова: «Я добилась-таки, чтобы мне было позволено пройти последний путь отца от дома до мрачных застенков тюрьмы и расстрельной стенки, которая вся изрешечена пулями, и забрать какие только можно было связанные со всем этим документы. Вырвала из «личного дела» фото­карточку отца»…

Всё, добытое с таким трудом за годы упорного поиска, она передала Г.Лю и попросила поторопиться с книгой, которую хотела приурочить к 110-летию отца. Отказ ей граничил бы если не с предательством интересов, то с полным отсутствием сочувствия к судьбам своих со­племенников и их самобытному творчеству. Это был своего рода вызов, тест на гражданскую и литературную зрелость Г. Лю. И он с честью выдержал этот непростой экзамен, справившись с работой за три ме­сяца. Он-то успел, а вот типография подвела. Валентина Минхеевна, прочитав готовую к печати рукопись и одобрив её, умерла за несколько недель до выхода книги в свет. Об этой книге, А. Файнберг, пристально следивший за её подготовкой, отозвался в предисловии как об «изящно выполненном памятнике поэту и мученику».

Самокритичный до самоуничижения, Г. Лю признаётся, что можно было написать лучше, если бы не спешка. Есть, оказывается, ещё не­большой круг людей, с которыми надо было обязательно пообщаться, получить дополнительные ценные сведения. И теперь иронизирует над собой: «Я написал две книги, когда мне дали ощутить свою востребо­ванность, прямо-таки незаменимость. А сам и палец об палец не уда­рил, чтобы создать нечто этакое, нетленное».

И тут мы вновь вспоминаем об особенностях Геннадия, об одной из них, что не позволила стать ему действующим плодотворным писателем — повышенной требовательности к себе, сковавшей творческий по­лёт. Значит, необходимо время от времени давать ему толчок. По признанию самого Геннадия Лю, он не истратил и трети отпущенных ему способностей. Но достаточно лишь призвать его — и он непременно откликнется.

(Публикуется с сокращениями.
«Наши герои»,
книга третья, 2012 год)