ЛИ Анатолий Инсебович - Первым делом самолеты
Корейцы Узбекистана №1 (5) 2020 г.
ПЕРВЫМ ДЕЛОМ САМОЛЁТЫ
Надежда Нам: "У меня было немало интервьюируемых, разных: каждый интересен и уникален по-своему. Но история "жизни в небе" Анатолия Инсебовича Ли меня потрясла. Он настоящий Герой и очень приятный в общении человек.
Мы уже подъезжали к самолету, когда террористы вывели заложника -милиционера, чтобы расстрелять. Они думали, что в Ташкенте специально тянут время. Нас было трое: командир Атабаев, радист Лебедев и я. Впускали в самолет по одному. Когда подошла моя очередь, меня ощупали, потребовали открыть сумку, в ней лежали документы, схемы для полета. Я зашел в салон, увидел перепуганных пассажиров, прошел в кабину. Там тоже находился террорист с автоматом. .." рассказывает штурман Анатолий Инсебович Ли.
САМОЛЕТ ЗАХВАЧЕН ТЕРРОРИСТАМИ.
- Это случилось в августе 1990-го года, - продолжает наш герой, - Нам звонят и говорят, чтобы мы готовились к вылету. Я поехал в аэропорт. Оказалось, что произошло чрезвычайное происшествие. Из Нерюнгри в Якутск на пассажирском самолете перевозили заключенных, один из них в протезе пронес в самолет обрез. Преступники разоружили милиционеров, захватили самолет и заставили пилотов сесть в Нерюнгри. Бандиты потребовали автоматы, бронежилеты рации и деньги, в противном случае угрожали расстрелять заложников. Спецслужбам удалось договориться с зэками, чтобы те отпустили детей и женщин. Террористы решили лететь в Пакистан через Ташкент, где вечером того же дня приземлились.
- Здесь создали оперативную группу, - вспоминает Анатолий Инсебович. - Всю ночь велись переговоры с преступниками. Им объяснили, что летчики захваченного самолета могут летать только по территории СССР, что они не знают английского языка и международных правил полета. Террористам предлагали другой самолет, но они отказались. Тогда приняли решение заменить часть экипажа. В Узбекском управлении гражданской авиации и по должности был старшим штурманом по самолетам Ту-154. Отправить своего подчиненного на такое дело - для меня морально неприемлемо. Если бы что-то случилось, как бы я смотрел в глаза людям? Пока нам оформляли документы, преступники нервничали.
Мы зашли в самолет, сели в кабину, помню - даже не поздоровались с командиром из Якутска, не спросили имя - было не до этикета. Начали готовиться к полету. Их главаря я предупредил, что один выстрел на большой высоте в самолете, и - конец, так как произойдет разгерметизация. Взлетели, нам разрешили приземлиться в Дели. Террористов Индия не устраивала, они приказали взять курс на Пакистан. Я передал это на землю. Наш МИД пытался договориться с пакистанской стороной, но получил отказ. Подлетаем к границе с Пакистаном и включаем специальный сигнал "Терплю бедствие", пересекаем границу, и нас сразу же перехватывают два истребителя F-16. Они имели право сбить самолет, вошедший в воздушное пространство их страны без разрешения. Вижу, что истребители идут крыло в крыло. По военной авиации знаю, если перехватчики начнут отставать, значит получили приказ на уничтожение. Получается, мы стали двойными заложниками, неба и земли.
Прилетели в Карачи, - продолжает Анатолий Инсебович, - пакистанская сторона, чтобы не дать нам сесть, выгнала на аэродром машины, бронетранспортеры. Полтора часа летали в зоне ожидания, все это время вели переговоры с землей, объясняя, что борт захвачен, на нем заложники - ни в чем не повинные люди. Когда стало заканчиваться топливо для полета и возникла аварийная ситуация над Карачи, вынужденно сели на полосу, которую освободили от техники. После посадки террористы говорят: "Вы нас обманули, сели на какой-то советский аэродром". Мы ответили, чтобы они посмотрели вокруг - самолеты не наши. Главарь преступников, не сумев договориться с местными властями решил оказать сопротивление. Как сейчас помню, он заявил: "Дадим им бой". Я ему сказал: "Вон видишь те кусты, это не кусты, а замаскированный пакистанский спецназ. Вас надолго не хватит". В конце концов, террористы были схвачены, а заложники освобождены. Экипаж запросили пакистанские спецслужбы и разрешили лететь домой.
ШТУРМАН - ИНТЕЛЛЕКТ САМОЛЕТА
Отец Анатолия Инсебовича был военным, служил в пограничных войсках на Дальнем Востоке. 1936 году его репрессировали и депортировали в Казахстан, где в 1939 году, в Кзыл-Орде, и родился наш герой. Позже семья перебралась в Узбекистан.
- Я рос в Андижане в узбекской махалле, соседи нам помогали во всем, - рассказывает штурман. - Отец воспитывал по-мужски. В 5-6-м классах у меня появилась мечта связать свою жизнь с небом. В 7-м классе отец записал в секцию бокса. В 1957-м году окончил школу. Помню, пошел в военкомат и сказал, что хочу поступать в авиационно-техническое училище. Военком же посоветовал Оренбургское военное авиационное училище. Там готовили офицерские кадры для военно-воздушных сил.
К слову, в ту пору это учебное заведение оканчивал Юрий Гагарин. Анатолий Инсебович поступил, хотя конкурс был большой. Из Андижана поехали пять или шесть человек, и только наш собеседник успешно сдал вступительные экзамены: математику, физику, русский язык, литературу. Во время мандатной комиссии врач сказал, что у Ли рост не очень высокий: не хватает пары сантиметров. На что председатель-генерал ответил: "Взять этого парня, подрастет".
Началась учеба на штурмана. Режим был строгий, жили курсанты в казармах. В 6 утра - подъем, в 7 - завтрак, в 8 -учеба, обед, а потом до вечера опять занятия в учебном отделе - самоподготовка, затем ужин, вечерняя прогулка и отбой. Молодых бойцов учили быть выдержанными, сильными, настоящими мужчинами. Офицерские понятия чести и долга - незыблемы. Также у ребят ценилась взаимовыручка.
- Как-то летом, в самую жару бежим мы в полном обмундировании, с вещмешком за плечами, - вспоминает Анатолий Инсебович, - мне тяжко, а друг, здоровый парень, говорит: "Цепляйся за мой ремень". Я схватился, так и бежали вместе, пока у меня не открылось второе дыхание. Через полгода начали готовиться к полетам. Первый был непонятным, волнительным. Поначалу нас, восемнадцатилетних, сильно укачивало в небе, это уже потом натренировались. Сначала мы учились на самолетах Ли-2, а на последнем курсе уже летали на реактивном бомбардировщике Ил-28. Штурман должен знать оборудование самолета "от и до", прокладывать курс, делать расчеты, следить за работой навигационных приборов, выходить на бомбометание. Ночью штурманы учились бросать бомбы по радиолокатору. Тогда военному штурману давалось три минуты, чтобы он, управляя самолетом, прицелился и попал бомбой в цель. При этом воздушное судно может быть атаковано истребителями или обстреляно зенитками. Это в современных гражданских авиалайнерах все на автоматике, а в прошлом штурман - глаза, уши, интеллект самолета.
Когда Анатолий Инсебович окончил училище, в стране началось сокращение вооруженных сил, поэтому он перешел в гражданскую авиацию. Два года работал в Иркутске диспетчером, управлял самолетами с земли. Потом стал летать на небольших пассажирских самолетах Ил-12, Ил-14. Через год был назначен старшим штурманом эскадрильи. В 1964 -м году переучился на современный скоростной для того времени самолет Ту-104, обслуживающий трассу Хабаровск - Москва. Облетал всю страну. В 1969-м году перевелся в Ташкент, переучился и летал уже на Ил-18, Ил-62. С 1978-го по 1984-е годы работал в учебно-методическом центре при Узбекском управлении гражданской авиации штурманом-инструктором. Затем переучился на Ту-154.
АФГАН
Началась война в Афганистане. С 1984-го по 1989 -е годы Анатолий Инсебович являлся старшим штурманом отряда, летавшего в Афган.
- Мы возили военных и вывозили раненных - делится авиатор. - Заходишь в самолет, а там весенний или осенний призыв - новобранцы. Лететь до Кабула не больше часа, но за это время нас обстреливали и могли сбить. Вот и думаешь - в салоне 150 пацанов, не дай бог... Сам-то старый, а они. Когда мы подлетали к аэродрому, внизу выставляли три вертолета. При посадке шасси положено выпускать на 600 метрах, а мы это делали на 3000, так как на более низкой высоте могли сбить стингеры. Выше они не достают. Выходишь на посадочную полосу, гасишь скорость и камнем падаешь вниз, а вертолеты в это время отстреливаются от ракет. Такие схемы посадки были приемлемы только для военных самолетов, а мы это исполняли на гражданских. Сейчас когда встречаемся с ребятами-афганцами, я всегда кланяюсь вертолетчикам. Если бы они нас не прикрывали, то ... В афганской компании мы потеряли 334 вертолета и 117 самолетов.
ПРЕЗИДЕНТСКИЙ САМОЛЕТ
Когда шел вывод войск из Афгана поступило распоряжение: собрать экипаж из числа советских авиаторов для президента Афганистана Наджибуллы. Там началась междоусобная война, и местным пилотам не доверяли. Анатолия Инсебовича отправили в Москву в отряд особого назначения, где обучали, как возить первых лиц государства с учетом дипломатических процедур, вопросов безопасности полетов. Например, президент говорит, что время прибытия - 9.00. В назначенный час нужно открыть дверь самолета, плюс-минус 30 секунд. Расчет должен быть точным. Самолет, находящийся в Ташкенте вылетал в Кабул забрать Наджибуллу и доставить в пункт назначения. Большинство полетов проходило ночью, летали без связи, чтобы самолет не сбили. Переговоры с диспетчером разрешены только до Термеза, а потом все аэронавигационные огни выключались, чтобы лайнера не было видно, садились без позывного. Даже в кабине при грохоте двигателей авиаторы старались разговаривать тихо. Президент Афганистана знал русский язык и иногда общался с шеф-пилотом Кадыром Курбановичем Атабаевым.
С особой теплотой Анатолий Инсебович вспоминает своего командира. "Он был моим другом, братом, на которого всегда можно было положиться. К сожалению, его уже нет, но я никогда не забуду наши совместные полеты и крепкую мужскую дружбу". Два года командир Атабаев и штурман Ли входили в состав личного экипажа президента Афганистана.
Анатолий Инсебович, став главным штурманом Национальной авиакомпании Узбекистана, летал до 60 лет (максимально разрешенного возраста), а потом 10 лет возглавлял службу аэронавигационного обеспечения полетов. Авиатор награжден орденами "Красной звезды", "За личное мужество", медалью "За большие заслуги", "Почетной грамотой РУ". Сегодня он на пенсии, живет в счастливом браке с супругой Екатериной Петровной. Вырастил детей, у него много внуков и уже есть правнук. Мы желаем крепкого здоровья настоящему герою и благополучия его большой семье!
Надежда НАМ.
Корейцы Узбекистана №19 (23) 2020 г.
Воспоминания об отце
ЛИ Анатолий Инсебович
Родился я в Казахстане в 1939-м году в городе Кзыл-Орда, расположенном в центре огромной степи на
берегу большой реки под названием Сырдарья. Первые воспоминания об отце запечатлелись в моей памяти очень отрывочно и смутно. Помню, как отец, посадив меня на шею, вместе с матерью, Ли Ин Сук, возвращались от её родственников, которые жили неподалеку. Родных у него не было, но он говорил, что их двое – он сам и его тень.
Было это в начале 40-х годов прошлого столетия, когда корейцы только начали устраивать свою жизнь на новом месте после насильственного переселения в Казахстан из Приморского края, граничившего с Кореей и Китаем.
Но я об этом узнал позже, из рассказов матери. Она приехала с тремя маленькими детьми зимой 1936-го из дальневосточного города Уссурийска в далекий казахстанский город Кзыл-Орда к своему мужу Ли Ин Себу, который по ложному обвинению был арестован органами внутренних дел (НКВД) летом того же года. Это было время, когда в СССР начинались политические репрессии. Уже осенью его сослали в Казахстан и наша семья оказалась там за год до массового переселения корейцев.
Сначала мы жили в землянке на окраине города. Зимы были суровые, а условия жизни - невыносимые.
Очень скоро умер один из сыновей, который приехал с матерью. Потом семью постигает новое горе –скончалась только что родившаяся дочь. Позже, когда я уже подрос и пошёл в школу, мне приходилось идти мимо этих землянок. Они были вырыты в голой степи, и я удивлялся, как можно было жить в таких условиях?!
Помню наш крошечный глинобитный домик, где прошло моё детство, помню крошечный участок земли, на котором родители выращивали овощи. Помню вечное чувство голода, которое до сих пор преследует меня. Помню длинные очереди за хлебом, в которых стояли едва ли не всю ночь.
Родители брали меня с собой, чтобы получить лишнюю порцию… Чёрный, смешанный с отрубями, зачастую прогорклый, хлеб казался мне таким вкусным, таким желанным. Но и его не хватало.
Моё детство совпало с войной 1941-1945 гг., и всё, что выращивали колхозники, отправлялось на фронт. А сами сельские труженики питались отрубями, травой, корой деревьев.
Отец был глубоко интеллигентным человеком, не приспособленным к крестьянскому труду, и мать помогала ему работать, чтобы не умереть семье с голода.
Отец очень страдал также от недостатка информации. Человек грамотный, лишь недавно занимавший высокие посты, активно участвовавший в политической и общественной жизни, оказавшись в глухомани, какой была тогдашняя Кзыл-Орда, в бездействии, он, казалось, растерялся, потерял интерес к жизни.
Положение ссыльного накладывало отпечаток не только на него самого, но и на всех членов семьи. Отец не мог даже выписывать газеты, так как в то время, если ссыльный продолжал интересоваться прессой, значит и политикой, мог быть повторно арестован. А после повторного ареста в
большинстве случаев живыми домой не возвращались.
Отец посылал меня к своим знакомым, жившим, как помню, далеко на другой стороне улицы, и я приносил ему газеты, которые он читал. И читал тайком от людей. В память врезался огород, на котором помимо прочих культур росла высокая кукуруза. Меж высоких стеблей виднелась фигура отца, сидящего на корточках. Он жадно приник к газете…
Представляете, какие то были времена? Человек опасался читать газету, боясь быть обвиненным…
Отец никогда не позволял выходить из себя, говорил очень мало, мягко, спокойно, но в интонациях голоса было нечто, что люди невольно проникались к нему уважением. Моя мать всю жизнь обращалась к нему на «вы», как, впрочем, полагалось в старых корейских семьях.
С нами отец был также строг, излишне не баловал. Мы, дети, видели в нем главу семейства и во всём старались слушаться и подчиняться. А нас к тому времени было уже четверо.
В декабре 1942-го родилась моя сестрёнка Рая, и отец с матерью рассказывали, как она чуть не замерзла в роддоме из-за отсутствия отопления.
Отец стойко переносил тяготы жизни: опорой ему служили старые знакомые, друзья и товарищи, которых он знал по Дальнему Востоку. Особенно мы близко дружили с семьей Цой Ге Риба, жившего по соседству с нами. На Дальнем Востоке Цой Ге Риб был знаменитостью. Позже я узнал, что он участвовал в налете на японский банк, чтобы добыть деньги на освободительную борьбу за независимость Кореи.
С другой стороны нашего дома жили родители моей матери, дед и бабушка с семьёй, которые тоже обрабатывали землю, чтобы выжить в то трудное время.
Напротив, на другой стороне улицы, жили казахи. Отец сошёлся с ними. Он учился у них содержать домашний скот, и вскоре мы обзавелись овцами. Позже у нас появился осёл. На нём возили разную поклажу, но использовали главным образом для поездок на базар.
Мама часто брала меня с собой на рынок. Там я садился у прилавка, где связывал зелень в пучки для продажи. До сих пор помню этот душистый аромат зелени – будто это было вчера. Иногда родители варили кукурузу и тоже отвозили на базар для продажи, в такие дни мы были сыты.
Отец, как ссыльный, должен был отмечаться регулярно в органах внутренних дел, а ему уже в то время
было более пятидесяти лет. Я сейчас представляю, какие душевные муки испытывал он от этих унизительных процедур после всего, что сделал для становления Советского государства, борясь за Советскую власть на Дальнем Востоке, работая на различных ответственных постах в государственных органах. После тех визитов он приходил домой подавленный и говорил, что не надо много говорить, особенно о политике, что наступило такое время, которое надо перетерпеть.
Мы, дети, старались расти, не доставляя хлопот родителям. У меня есть фотография тех времен, на которой сама эпоха наложила отпечаток на лица взрослых и детей.
Как дети ссыльного, автоматически мы тоже попадали под статью 58 Уголовного кодекса,
и в будущем нам была закрыта дорога в престижные учебные заведения и на государственные должности. Отец это все понимал, но старался, чтобы мы росли нормальными людьми, соблюдающими все писаные и неписаные законы, призывающие к мудрости, мужеству, милосердию, уважению к старшим, любви к младшим… Я помню, многие тогда ломались и становились ожесточенными и злыми. Так что моё детство и отрочество не были окрашены в светлые тона.
Незаметно подошло время учиться. 1 сентября 1947-го года отец повёл меня в школу, по дороге напутствовал, что у меня есть голова и руки, я должен хорошо учиться, помогать по дому.
В школе учились дети разных национальностей, которые, как и корейцы, были репрессированы и сосланы в Казахстан – немцы, чеченцы, ингуши и другие.
В Кзыл-Орде из-за резко континентального климата лето очень жаркое, а зимы – суровые. Время учёбы запомнилось тем, что я всё время мёрз. Школа находилась далеко от дома, а одевался я неважно. Новой одежды практически не было. Мама перешила мне штаны, куртку из отцовских обносков. Иногда отец встречал на полпути, мне становилось теплее от его рук.
Не знаю почему, помню где-то в 1947-м к нам пришли люди, наверное, из официальных органов власти, так как они все время размахивали какими-то бумагами, измерили участок земли, с которого кормилась вся семья. В результате отобрали часть обрабатываемой земли.
Мать что-то пыталась доказать, кричала, плакала, а отец всё успокаивал ее. Он прекрасно понимал, что
никакие доводы не проймут их – мы были ссыльными, значит, бесправными.
Жить мы стали ещё хуже. Отец с матерью начали заниматься изготовлением сита для просеивания муки. Мать ткала, как помню, на станке полотно из конского волоса, а отец мастерил сито из дерева. Это новое занятие вынудило его выезжать в другие места для сбыта готовых изделий.
Так однажды он оказался в узбекском городе Андижане, который ему очень понравился. Город располагался в Ферганской долине, на древнем Великом шелковом пути, соединявшем Восток и Запад.
Срок ссылки отца к тому времени подходил к концу, и нам уже разрешалось перемещаться, но только по Казахстану и республикам Средней Азии.
В апреле 1952-го родители продали дом и всё имущество и, собрав нас, детей, отправились в неизвестность.
Я хорошо помню, как мы сели в поезд. Было ещё холодно, но по мере того, как мы ехали дальше, на юг, становилось всё теплее и теплее. Узбекистан встретил нас цветущими садами и зеленью полей. Я видел: у отца, который почти всегда был задумчивым, даже угрюмым, на лице появилась улыбка. С переездом, ему казалось, наступает новая жизнь, лучшая жизнь. И это настроение передалось всем нам.
Отец откровенно радовался тому, что уезжает из тех мест, куда он был сослан и где подвергался таким нечеловеческим страданиям. В Кзыл-Орде он оставил трёх сыновей и дочь – они умерли от холода,
голода и болезней. И теперь с родителями ехали лишь трое детей – я и две младшие сестрёнки, которые чудом смогли выжить в то трагическое время.
По прибытии в Андижан возникли те же проблемы – пища, кров, одежда. Мы остановились в доме знакомых корейцев.
Буквально на второй день после приезда отец отвёл меня и мою сестрёнку Раю в среднюю школу №25,
где мы смогли продолжить прерванную из-за переезда учёбу.
Хозяева дома жили в городе, но весной выезжали на поле, где выращивали рис и овощи. Там они находились вплоть до середины осени, так что дом пустовал, и для них наш приезд оказался как нельзя кстати – было кому присмотреть за ним.
Но ближе к зиме хозяева возвратились, и мы всё же были вынуждены искать новое жилье. Отец нашел его в районе Старого города (вплоть до последнего времени все старинные города Узбекистана делились на Старый город и Новый город), где жили преимущественно местные жители - узбеки.
Местные жители хорошо относились к нашей семье, так как основные нравственные ценности, к которым приучали отец и мать, были созвучны традициям узбеков.
Средств к существованию семье не хватало, и мать вспомнила, что на Дальнем Востоке она работала в
швейной мастерской, неплохо шила одежду. Сначала она шила для соседей. Наверное, её шитьё понравилось людям, и вскоре у неё появились клиенты из других кварталов.
Вскоре соседи-узбеки помогли нам купить дом неподалеку от того, где мы провели последние два года. Особого достатка не было, но голод и холод, наконец, ушли из нашей семьи.
В марте 1953-го года умер Сталин, который правил Советским Союзом почти три десятилетия. Перемены, произошедшие в стране после его смерти, коснулись и репрессированных народов, в том числе и корейцев. Больше они не являлись «врагами народа» и имели равные права со всеми
гражданами страны.Отец очень радовался переменам. Он начал собирать материалы для
оформления пенсии и помогал другим старикам-корейцам собирать пенсионные документы. Одновременно вёл переписку с органами внутренних дел Приморского края с целью добиться пересмотра дела, по которому его подвергли репрессиям.
Отцу назначили небольшую персональную пенсию местного значения, но чисто морально он был удовлетворен. Мать продолжала заниматься шитьём, мы учились в школе, теперь уже все трое – младшая сестрёнка тоже доросла до школьного возраста.
В результате обращения в соответствующие органы отец добился реабилитации и восстановления в
рядах правившей тогда Коммунистической партии. Несмотря на боль и унижения, которые принесли ему предшествующие периоды жизни, он продолжал свято верить в идеалы, которые провозглашались в основных документах компартии.
После своей реабилитации в середине пятидесятых годов отец не прекращал переписку с официальными органами. Но ходатайствовал он уже не за себя, а за своих соратников по Корее и Дальнему Востоку. Для составления писем на русском языке часто привлекал сначала меня, а позже и
моих сестрёнок.
В те же годы он начал писать на корейском языке записки политического эмигранта, в которых он в автобиографической форме рассказывал о своём жизненном пути.
Отец очень скупо рассказывал о своей ранней молодости, о начале жизни в Пхеньяне, борьбе с японцами, жизни в Манчжурии и России.
Наверное, эти воспоминания приносили ему боль утрат.
Нашей матери было нелегко своим трудом и на пенсию отца содержать семью, так как мы, дети, уже подрастали, увеличивались и наши потребности.
Отец по-прежнему очень строго спрашивал за успеваемость и поведение в школе, учил нас быть достойными людьми. Практически он выковывал в нас такой моральный стержень, который был у него и позволил в тяжелые периоды жизни не сломаться, вытащить из бездны себя и семью. Отец учил меня быть мужчиной, уметь постоять за себя, защищать правду и бороться со злом.
В 15 лет, когда шло становление моего характера, отец посоветовал мне заняться боксом, и к окончанию школы в 1957-м я достиг определённых успехов на ринге, получил даже спортивный разряд.
Жизнь шла, отец продолжал писать свои воспоминания. Мать иногда ему говорила, что он занимается бесполезным трудом, так как эти записи никому не будут нужны, но он продолжал упорно писать, будто знал, что они когда-то будут востребованы.
***
...Нас учили летать и бомбить на реактивных бомбардировщиках. Те мужские качества, которые отец
прививал мне, очень пригодились во время учёбы. В военном авиационном училище формировался дух, характеризующийся жёсткостью, настойчивостью и высокими волевыми качествами; складывались свои правила поведения, понятия долга и чести. Слабые духом и телом в этом военном училище отсеивались сами и уходили.
В училище я стремился быть среди лучших, стать профессионалом своего дела. К этому вынуждало не только личное достоинство, моё мужское самолюбие, но и долг перед родителями, перед отцом, который возлагал на меня большие надежды. И я учился хорошо, с усердием.
Когда возникали трудности, всегда вспоминал своего отца, становилось как-то легче. Он был и остаётся для меня образцом мужества, самообладания, чести.
Получилось так, что в семье меня воспитывали по восточным законам и говорили на корейском языке, в юности проучился в русской школе, а рос среди узбеков и говорил на узбекском. В училище, как и во всех военных учебных заведениях бывшего СССР, обучение велось на русском языке, основной костяк курсантов составляли русские, поэтому русский стал для меня основным в жизнедеятельности. И каждый период становления давал полезные уроки, которые помогали мне в дальнейшей жизни.
Отец в 1957-1960 годах продолжал писать во многие правительственные органы, ходатайствуя о реабилитации своих соратников по борьбе за независимость Кореи и участников гражданской войны на Дальнем Востоке.
Мать отправляла мне посылки. Я знал, что она отрывает от семьи, потому просил не присылать больше.
Тем временем интенсивная учеба в военном училище заканчивалась, мы готовились к выпуску. Но в то время, в 60-х годах прошлого столетия, интенсивно развивалась гражданская авиация, которая испытывала острую нехватку пилотов. Поэтому многих выпускников военных авиационных
училищ направляли в гражданскую авиацию. В их числе оказался и я.
Так, в 1960-м, после окончания военного авиационного училища я начал работать в Сибири, в аэропорту города Иркутска, стал помогать своим родителям.
В те годы отцу удалось добиться восстановления доброго имени многих своих соратников. В этой его деятельности я оказывал ему посильную помощь. Тогда летал в качестве штурмана на небольших пассажирских самолётах из Иркутска в дальневосточные города – Благовещенск, Хабаровск, Владивосток и другие, то есть места, где до 1936-го проходила деятельность отца и его соратников.
Помогал ему в установлении связей с товарищами на Дальнем Востоке, передавал материалы, которые готовил отец, в официальные органы вышеназванных городов.
В 1964-м году начал летать на реактивных пассажирских самолетах, тем самым значительно расширяя географию своих полётов. Побывал во многих городах как европейской, так и азиатской части бывшего СССР. Соответственно увеличились и возможности помогать отцу в его благородной деятельности по восстановлению справедливости. А она давала зримые результаты. Я был очевидцем того, как по письмам отца устанавливались памятные знаки в честь соратников на Дальнем Востоке, извещал его об
этом и радовался вместе с ним восстановлению доброго имени заслуженных людей.
Встречался с товарищами отца по Дальнему Востоку, с знакомыми и друзьями, удивлялся, куда только не забрасывала их судьба.
В середине 60-х годов положение нашей семьи заметно улучшилось. Во-первых, страна, наконец, признала заслуги моего отца перед ней. В честь 50-летия Октябрьской революции он был награждён орденом Трудового Красного Знамени. О нём стали писать в областной и республиканской прессе. Во-вторых, легче стало и в материальном плане: отцу назначили пенсию республиканского значения.
Стало намного легче, учитывая то, что они жили теперь втроём (родители и младшая сестрёнка Света).
Сестра Рая приехала ко мне в Иркутск ещё в 1963-м году, поступила в Иркутский государственный университет, по окончании которого начала работать.
В 1968-м Света поступила в Московский полиграфический институт, я снова полностью взял обеспечение её учёбы на себя, вплоть до окончания в 1973-м году, чтобы помочь родителям.
Отец и мать оставались в Андижане, теперь они жили для себя, и мы, дети, старались помогать им, чтобы обеспечить достойную старость. Несмотря на преклонный возраст (около 80 лет), отец занимался общественной деятельностью, был членом правления Совета ветеранов города Андижана и наставником молодёжи. Он продолжал писать воспоминания и вести обширную переписку со своими старыми знакомыми по Корее и Дальнему Востоку, которые были разбросаны судьбой по всей великой стране. Теперь отца обязательно приглашали на праздничные и юбилейные мероприятия, проводимые в Андижане, отмечали ценными подарками и наградами. Словом, его последние годы жизни прошли в почёте и уважении.
До сих пор мы храним все его награды, как великую память об удивительном человеке - нашем отце Ли Ин Себе. Со временем меня всё больше тянуло ближе к родителям. И в 1969-м я перевёлся в аэропорт города Ташкента, который находится всего в 300 км от Андижана. Отец и мать часто приезжали ко мне, а я, как мог, помогал им. Но в этом возрасте родителям нужна была не материальная, а моральная помощь, так как они ни в чём не нуждаясь, жили в своём доме в Андижане
В последние годы жизни отец продолжал заниматься общественной работой в Совете ветеранов города Андижана. В 1978-м году в честь его 90-летия были устроены торжества, на которых побывали ответственные работники администрации и ветераны города Андижана, поздравившие с юбилеем.
Но нет ничего вечного. Отец скончался 5 января 1982-го года в возрасте 94-х лет. Он прошёл долгий путь. Путь этот был неимоверно трудным. Рождённый в Корее, с молоком матери впитавший в себя независимый дух, он был активным участником антияпонского движения, боролся за власть Советов на Дальнем Востоке, верой и правдой служил второй родине, каковой стал для него СССР, в 1936-м году подвергся репрессиям. Спустя полтора десятилетия его реабилитировали. Но эти пятнадцать
лет стали годами унижения, попрания элементарных человеческих прав.
Несмотря ни на что, отец с достоинством прошёл через эти испытания, не озлобился, не пал духом, а остался человеком, честным и добрым, щедрым и справедливым, требовательным к себе и своим близким, чья жизнь должна служить примером и уроком для молодого поколения. После его смерти мы перевезли мать в Ташкент, где она прожила среди своих детей и внуков ещё 16 лет и скончалась в 1998-м году.
Я продолжал работать и летать в Национальной авиакомпании Республики Узбекистан до 60-ти лет. После перешёл на наземную работу в аэропорт начальником службы аэронавигационного обеспечения полётов.
В 90-х годах возглавлял штурманскую службу в лётном отряде, который участвовал в афганских событиях, выполняя военно-транспортные и санитарные полёты. В 1989-м году был удостоен правительственной награды – ордена Красной Звезды. В 1989-1990 гг. входил в состав личного
экипажа президента Республики Афганистан.
В 1990-м году я столкнулся с одним из наиболее опасных проявлений международного терроризма. Вооружённые преступники захватили самолёт с пассажирами на борту и потребовали лететь за границу. В аэропорту Ташкента должна была быть произведена смена экипажа. Его сформировали из добровольцев, в числе которых был и я. По сути мы по доброй воле стали заложниками вооружённых
террористов. Но я, как и мои коллеги, ни на миг не сомневался, что спасать пассажиров нужно любой ценой. В Пакистане, куда прилетел самолёт, бандиты были обезврежены, а мы вскоре возвратились в Ташкент.
В период работы Главным штурманом Национальной авиакомпании Республики Узбекистан, входил в состав личного экипажа Президента нашей страны, выполнял специальные правительственные полёты. Отмечен правительственными наградами Республики Узбекистан.
В те же годы я неоднократно летал в Республику Корея, бывал в Сеуле, Пусане, Инчхоне, увидел благополучную страну. Как этнический кореец желаю, чтобы Корея воссоединилась и процветала.
Во все периоды моей жизни, когда мне надо было принимать какие-то ответственные решения, от которых порой зависели человеческие жизни и судьбы, я всегда сверял свои действия с заветами отца, во главу угла ставившего понятия долга, чести и ответственности за порученное дело.
Моя сестрёнка Рая, 1942 года рождения, живёт в Ташкенте, до выхода на пенсию работала директором Центрального государственного архива кинофотодокументов Республики Узбекистан. Младшая сестрёнка Светлана, 1948 года рождения, живёт и работает в Москве.
Я искренне благодарен народу и стране, в которой живу, что дали мне, сыну репрессированного когда-то народа кров, возможность учиться и работать, доверили ответственные государственные посты. Знаю, что сейчас непростое время, но знаю и то, что во имя процветания нашей страны я отдам все свои силы и знания, а если понадобится, то и саму жизнь.
В середине 2005-го года в Узбекистан приехал профессор из Департамента истории Республики Корея
профессор Сеульского университета Пан Бон Юль, который вместе со своей женой Ким Бо Хи собирал материалы о патриотах Кореи. Не знаю, каким образом они узнали о моём существовании, но факт, что мы встретились.
Именно на этой встрече я стал понимать, насколько дальновиден был отец, когда более полувека назад начал писать свои воспоминания. Они оказались востребованными в наши дни. Записи с его воспоминаниями я передал профессору Пану, который обещал, что опубликует книгу, основанную на этих материалах.
Уверен, книга найдет широкого читателя. Ведь это записи очевидца, непосредственного участника исторических событий первой половины бурного двадцатого века, которые коренным образом повлияли не только на судьбу отдельного человека, отдельной семьи, но и на судьбы целых народов и государств, на судьбу всего мира.