ЦОЙ Ремир - Заслуженный геолог Узбекской ССР, Лауреат Госпремии СССР
РЕМИР ЦОЙ.
ЗАМЕТКИ ГЕОЛОГА
Предлагаем вниманию читателей «Записки геолога», автором которых является
РЕМИР ВАЛЕНТИНОВИЧ ЦОЙ (1935-1996 гг.),
заслуженный геолог Узбекской ССР, «Почётный разведчик недр СССР», лауреат государственной премии СССР. В последние годы жизни он работал в должности заместителя Председателя Государственного Комитета Республики Узбекистан по геологии и минеральным ресурсам, являлся Председателем Государственной Комиссии по запасам полезных ископаемых Узбекистана. С именем Ремира Цоя связаны заслуги в развитии минерально-сырьевой базы и горнодобывающей промышленности Узбекистана, всплеск и процветание геологии Южного и Западного Узбекистана. Он внёс огромный вклад в развитие международных контактов, привлечение инвестиций, в организацию крупных проектов с участием иностранных компаний.
Одна из граней его многосторонней личности – талант писателя-натуралиста. Многие ситуации из своей непростой, но очень интересной, насыщенной жизни геолога нашли своё выражение на страницах публикуемых рассказов-миниатюр.
Как я не стал охотником
В начале шестидесятых годов, как сейчас говорят, в хрущевский период, шло сокращение военной авиации. Весной к нам пришел наниматься на работу невысокий, атлетического сложения парень с открытым приветливым лицом. Звали его Олег К. Он был по званию капитаном, военным
штурманом первого класса. Как бывает с теми, кто хочет впервые попасть в геологическую партию, он поведал о привязанности с детства к романтике походов, приключениям и прочее. Всё это впоследствии подтвердилось на деле. Олег сразу высказал убеждение, что с военной авиацией поступили глупо и не позже, чем через несколько месяцев, его снова призовут на службу. Оказалось, что он может работать
радистом, а по совместительству будет исполнять обязанности маршрутного рабочего. Но главной страстью Олега была охота. Обычно геологическим партиям выдавались лицензии на отстрел нескольких диких зверей для пропитания. Эту обязанность сразу и безоговорочно взял на себя Олег.
К охоте я был равнодушен, но под влиянием Олега начал проявлять к ней повышенный интерес, который затем быстро и навсегда отпал. Случилось это так. В первый же переход от базового лагеря на участок работ, Олег между деревьев высмотрел изюбря. Мы не успели опомниться, как он выстрелил. По неуверенному топоту убегающего зверя было понятно, что он ранен. Как нередко бывает в такой обстановке, на всех напал дикий азарт и, мы побросав рюкзаки, вслед за Олегом помчались преследовать жертву. Учащающиеся капли крови на ярко-зеленой весенней траве свидетельствовали о приближении развязки стремительного и трагического сюжета. Выбежав на опушку леса, мы увидели крупного изюбря, лежащего на земле, с гордо поднятой головой и мохнатыми ветвистыми рогами. Он
смотрел на нас огромными влажными глазами и, как мне показалось, совершенно человеческим взором, полным укора и печали. Это было ужасно и непоправимо. Я молча повернулся и побрёл обратно.
В геологических партиях всегда есть любители охоты и рыбалки. Без этого трудно представить нашу бродячую жизнь, ибо через этих людей формируется существенная часть полевого рациона. Но взгляд этого изюбря навсегда отбил лично у меня желание быть охотником.
А Олег... Осенью, действительно, пришла радиограмма, предписывающая срочно прибыть ему к месту
службы. Он был искренне рад, что сбылось его пророчество. Больше мы не встречались. Но почему-то я убежден - службу он продолжил достойно и, вероятно, достиг немалых успехов.
О папиросах и ещё кое о чём
В наши дни использование вертолетов, вездеходов и другой техники в труднодоступных и труднопроходимых районах становится правилом, а не исключением. Но в пятидесятых годах в геологических партиях, работавших на заполярном севере, были специальные носильщики, которые
занимались тем, что переносили груз от стоянки до стоянки, пока геологи отрабатывали участок за
участком.
Обычно в начале полевого сезона основной груз состоял из продуктов, главным образом, сухарей, муки, сахара, консервов, из тех, что можно было относительно долго хранить и удобно переносить. К сожалению, и сейчас в нашем отечестве нет мало-мальски научно-обоснованного обеспечения
питанием наиболее многочисленной группы людей, проводящих значительную часть жизни вдали от тех мест, где можно разнообразить стол по желанию. И когда целые институты занимаются проблемами питания какой-либо экзотической группы, отправляющейся к полюсу или на Гималаи, становится грустно за своих коллег, жизнь которых в совокупности заслуживает не меньшего внимания, чем вылазки отважных исследователей.
К концу сезона продукты постепенно иссякают, зато в существенно большем количестве груз пополняется за счет геологических проб и образцов горных пород.
В те уже далекие годы на Кольском полуострове носильщиков набирали в основном за счёт лиц, освободившихся из заключения. Биржей труда служили вокзалы в Кировске, Апатитах и других местах. Многие из этих людей были осведомлены, что по весне геологи набирают сезонных рабочих и сами искали контактов с нами.
В этот год мы проводили геологическую съёмку Кейвских гор в Центральной части Кольского полуострова. На работу было принято шесть носильщиков, из них пятеро только что вышли из
лагерей, а один - вольнонаемный. Шла горячая пора выброски партии к месту работ. Здесь нужен большой опыт бывалых геологов, чтобы не взять лишнего и не забыть нужного. Учитывалась даже такая деталь, как число курящих, сколько и какого сорта папирос может выкурить за сезон каждый. Опрос показал, что все, за исключением старшего геолога Бориса Николаевича Сербы, будут
курить самые дешёвые по тем временам папиросы «Прибой» или как их называли, «Гвоздики». Серба заказал себе 100 пачек «Беломора».
К месту первой стоянки у Щучьего озера из Апатит нас перебрасывали на гидросамолетах «Ш-2», бравших одного пассажира и 150 килограммов груза. Поэтому в дни выброски самолеты делали один за другим челночные вылеты, пока весь персонал и груз не поставлялся на место работ.
В просторной палатке нас разместилось пятеро - Володя Кузнецов, Саша Чагин, Григорий, Толик и я.
Длинными полярными сумерками я выслушал от Володи, Саши и Григория много историй из лагерной жизни и жестоких, и смешных. Толик был вольнонаемным, самым молодым из носильщиков, несколько развязным в поведении, и в начале не прочь был подчеркнуть, что он не из той компании, за которой водятся грехи. Прошло несколько дней с начала полевого сезона. Как всегда, жили и питались коммуной. В продуктовую палатку за папиросами и спичками и прочей мелочью каждый мог ходить
сам. Однако я заметил, что все ребята-лагерники делают это обязательно при свидетелях или, как бы невзначай, громко скажут, что идут на склад за тем-то, тем-то.
В один из вечеров, когда наступило время укладываться спать, я первым ушёл в палатку от вечернего костра. Лежа в спальнике, я вдруг услышал за палаткой приглушённый резкий разговор и шум, хотел уже встать и выяснить, что происходит, но тут появился Володя и сказал, что всё в порядке и
вставать незачем. Некоторое время спустя появились остальные, но у Толика под глазом красовался огромный синяк. Мои попытки выведать у него и у других, что же произошло, оказались бесплодными. Но пройти мимо этого случая было нельзя, ибо в маленьком обществе, которому предстоит долгая изолированная жизнь, разрешение конфликтов с помощью кулаков просто недопустимо.
На следующий день, зная расположение ко мне Володи, я начал на него методическое и тихое наступление. Только к вечеру, не выдержав моей настырности и назойливости, он бросил фразу: «Толик курил тайком «Беломор», а подумать могут на нас. Теперь отстань от меня».
Действительно, «Беломор» был завезен только для Бориса Николаевича и остальные, без его ведома, не имели на него права. Мне показался этот самосуд в наших условиях вполне дозволенным и полезным для Толика и не требующим разбирательства.
В Заполярье полевой сезон короток, всего 3-4 месяца. За это время я подружился со всеми носильщиками, иногда сам выводил их с картой и компасом на новую стоянку, а потом они, по
только им ведомым приметам, делали ходки с грузом сами. К осени в их речах всё больше и больше проступала тревога за ближайшее будущее, когда наступит время расставаться с геологами, а впереди грядёт зима. Некоторых из них никто нигде и никогда не ждал. Володя как-то в задумчивости
промолвил: «Как встретит меня моя Машка с растрёпанными волосами?». Я знал, что пьяная ссора с ней привела его на скамью подсудимых и он не терял надежды вернуться домой. Убежден, что все они, в сущности, были хорошими людьми, не справившимися с жизненными ситуациями, часто не по своей вине. Где они сейчас? Все ли живы? Никого из них я больше не встречал. Как хочется думать, что жизнь их тогда отладилась...
Бутылка коньяка
Наша группа вела геологическую съемку в сотне километров на запад от слияния Шилки и Аргуни. С этого слияния начинается и Амур-батюшка. По общему согласию, на период полевых работ в группе был введен «сухой закон».
Мы живем вместе с Эрнестом Портнягиным в заморской оранжевой палатке, подаренной ему по случаю коллегами-иностранцами и ставшей предметом зависти в нашей небольшой геологической общине.
Ближе к финишу полевого сезона, не сочтя за великий грех, я попросил командира вертолета, который прилетал к нам раз-два в месяц с продуктами и увозил геологические пробы, привезти бутылку коньяка. К следующему прилету вертолета, заслышав гул, я в числе первых прибежал на посадочную площадку. Еще не успокоились винты машины, увидев, как в форточку кабины мне подмигнул командир, я понял, что мой заказ выполнен. Я знаками объяснил ему, что это должно быть тайной. Спрыгнув с вертолета, командир протянул сверток, который перекочевал мне за пазуху. В палатке я спрятал бутылку в укромное место, рассчитывая при случае сделать сюрприз коллегам.
Дотемна мы возились с геологическими картами, приводили в порядок образцы горных пород, и когда уже в сумерках нельзя было ничего толком рассмотреть, двинулись с Эриком в свою палатку.
Буквально вслед за нами в ней появился геолог Гриша М. с возгласом: «Давно я у вас не был в гостях», хотя не далее как вчера вечером, мы распевали песни под его гитарные переборы около нашей палатки. Через минуту появились Виктор и Саша - техники - геологи, далее просунулась голова конюха Ильи, за ним пристроился еще кто-то. Эрик возмущается непрошенным нашествием, просит всех удалиться и дать нам спокойно отдохнуть. Но тут стали раздаваться нелестные реплики в наш адрес:
- Жмоты!
- Сепаратисты!
- Индивидуалисты!
- Ничего у вас без нас не выйдет!
Я понял, что о бутылке коньяка непостижимым образом стало известно обществу и мне ничего не оставалось, как извлечь ее на свет божий.
Но как быть с оравой жаждущих вспомнить вкус спиртного и единственной бутылкой? У всегда запасливого Эрика нашлась пластмассовая цилиндрическая коробочка для пуговиц и иголки с
ниткой, крышка которой вмещала не больше 10 граммов жидкости. Но зато сия чаша обошла несколько раз каждого, попутно ими было произнесено много добрых и замечательных слов, рассказана уйма забавных историй, коих в жизни геолога случается предостаточно.
За тонкой стенкой палатки простиралась огромная ночная тайга, а между нами витал тот неизъяснимый
дух товарищества, который возможен только между людьми, объединенными нелегкой работой вдали от обжитых мест, где помощь и взаимовыручка не эпизод, а повседневная жизнь.
За многие годы я выпил с друзьями и знакомыми немало чарок. Но чаще всего вспоминается бутылка коньяка, распитая в оранжевой палатке, в глухих дебрях Забайкальской тайги.
Куда пошлёт Родина
В конце пятидесятых годов мы, несколько студентов, оказались на практике в одной геологической партии. Старшим геологом была Екатерина Михайловна Родина. Муж её, Павел Николаевич Родин, работал в этой же партии прорабом горных работ. В те годы женщины в геологии были ещё не частым явлением. Например, в университетской группе, которую я заканчивал, была только одна девушка. Это сейчас на иных геологических специальностях вузов девчат больше, чем парней, что представляется мне не совсем нормальным, ибо в жизни геолога и в эпоху НТР больше сложностей, чем романтики.
Но те женщины, которые приходят в геологию по истинному призванию, всегда вызывают глубокое уважение. К ним с полным основанием можно отнести и Екатерину Михайловну. Авторитет её в партии был непререкаем. Он держался на двух китах - с одной стороны, это был опытный и талантливый геолог, делавший работу с высоким профессионализмом и удовольствием; с другой, - она не позволяла к себе снисхождения в трудной походной жизни, первой стремилась взвалить на себя тяготы общих
бытовых невзгод и даже в переходах не позволяла, чтобы помогали ей нести тот груз, который она считала обязанной нести сама.
Мы, студенты, её откровенно побаивались, ибо она не прощала небрежности и расхлябанности, была
остра на язык и требовательна в деле. Когда кто-нибудь из нас был в обиде на неё, то звал за глаза не иначе как «Катька-императрица». Но чаще на вопрос: «Куда завтра идешь?» или «Чем будешь заниматься?» мы с удовольствием отвечали: «Куда пошлет Родина» или «Что прикажет Родина».
В этом каламбуре звучало искреннее уважение к человеку, женщине, связавшей свою жизнь с трудной и нелёгкой профессией.
Транссибирская магистраль
Наш отряд из шести человек отправился с центральной базы в последний в сезоне полуторамесячный
поход от левобережья Шилки с последующим выходом на транссибирскую магистраль, где-то восточнее Могочи. Считалось, что многие загадки геологического строения Верхнего Приамурья можно распутать именно на этой площади. Была уже глубокая осень. Наконец мы вышли на последнюю стоянку, с которой нужно было сделать несколько заключительных маршрутов для завершения полевой геологической карты. Как обычно мы с Эрнестом Портнягиным вечером у костра поделили основные маршруты на завтра. Ночью я проснулся от непонятного тревожного и в то же время радостного ощущения. Выйдя из палатки я увидел, что по лагерю бродит Илья, наш коновод. Была тихая, ясная, слегка морозная ночь.
- Вы слышали? - спросил он меня.
- А что?
- Паровоз гудит!
Я понял, что меня разбудило и чего я спросонья не мог разобрать сразу. Мы ощутили этот звук, вероятно, как стайер воспринимает гонг перед последним кругом, извещающим близость финиша изнурительного бега. Я вернулся в палатку и увидел Эрика, сидящего на раскладушке и докуривавшего сигарету. Мы молча улыбнулись друг другу и легли досыпать. Утром за чаем, глядя виновато на Эрика, я пробормотал что-то насчет важности поиска каких-то геологических границ, ради чего я изменяю
свой маршрут. Взглянув на мою карту, Эрик полупрезрительно ухмыльнулся, махнув рукой, закинул на плечи рюкзак и двинулся с напарником по своему маршруту. Мой же новый путь был проложен с выходом на магистраль и, конечно, был совсем нелогичен с последовательностью съёмки. Человеческая слабость явно во мне победила геолога-профессионала. Мне хотелось быстрее увидеть и соприкоснуться с атрибутами другого бытия, от которого ежегодно отлучаемся на долгое время. К полудню с напарником мы вышли на железнодорожное полотно, посидели на рельсах, встретили и проводили промчавшийся мимо поезд, помахали многочисленным пассажирам и двинулись в обратный путь.
Через несколько дней всем отрядом мы вышли на маленький разъезд, а оттуда выехали в город. Я нередко вспоминаю этот эпизод в связи с дорогим и незабвенным Эриком. Несколько лет спустя, уже будучи известным геологом и поэтом, он погиб в геологическом маршруте от случайной пули незадачливого охотника. Мне грустно от того, что я не уступил тогда Эрику маленького удовольствия
с выходом на магистраль, хотя абсолютно уверен, что он этого не запомнил и не придал этому никакого значения.
Что нас объединяет
У геолога-съёмщика работа сезонная: летом геологические маршруты, зимой - обработка собранного материала. Сезонность со временем накладывает отпечаток на характер и повадки человека. За собой замечал, что с первыми лучами тёплого весеннего солнца начинает тянуть в тайгу, горы, туда,
что зовётся у нас одним словом - поле. При этом с каждым днём становишься более суматошным, без причины начинаешь подгонять коллег, жалуешься, что давно пора быть в поле, а тебя без причины задерживают. А полевые сборы - это особый ритуал. Надо ничего не упустить, начиная от
палаток и спальников, кончая солью и спичками.
Наконец, вылетаем, плывём, едем, Что нас объединяет идём до первой стоянки и сразу успокаиваемся, считая, что сделано первое большое и важное дело, а дальше - долгая и напряжённая работа.
Но вот подходит к концу полевой сезон, уже глубокая осень, появляются первые заморозки, выпадает
первый снежок, который тут не тает, спецовки на нас превратились в латанные и перелатанные лохмотья, сапоги у всех с дырами, но удобные тем, что когда проваливаешься в болото, вода вытекает без помех. Мы становимся угрюмыми, малоразговорчивыми, ждём-не дождёмся последнего маршрута, чтобы быстрее умчаться в город, спокойно устроиться за рабочим столом в тёплой комнате
и заниматься кропотливой обработкой собранных за лето материалов. И вот мы в городе. Всем даётся законных три дня вымыться, подстричься, насладиться домашней обстановкой.
В условленный день встречаемся в здании геологического управления, все в цивильных костюмах, улыбающиеся и довольные. И сперва не понятно, почему люди, неделю назад до смерти надоевшие друг другу, кажутся самыми милыми и родными. Потом начинаешь понимать: нас объединяет долгое и тяжёлое поле, прожитое вместе, и по-другому быть не может.
Международный вагон
С полевых работ я был вызван в управление. Решил часть своего пути совместить с работой и после двухдневного маршрута вышел к вечеру на железнодорожную станцию. Попрощавшись с напарником, двинулся на вокзал, где встретил Николая С., начальника соседней геологической партии, оказавшегося здесь по аналогичному со мной поводу.
Очередной поезд Москва-Пекин, на котором можно было доехать до города, проходил глубокой ночью. Пассажиров, кроме нас не было, но попасть на него по понятным причинам было не так просто. Мы коротали время в беседе с дежурным по станции, выпили не один чайник крепкого чая, пока ему не удалось нас буквально втолкнуть в поезд, который делал минутную остановку.
Как показалось после тайги, салон вагона блистал чистотой и уютом. В такой международный вагон я попал впервые. Элегантный проводник в белых перчатках встретил нас без особой любезности, но видя, что мы до предела устали, а ехать нам не более четырех часов, развёл нас по разным купе, попросил быстро и без шума укладываться спать.
В двухместном купе отдыхал средних лет китаец, который тут же проснулся, включил свет и указал на
соседнюю белоснежную постель. Обросший и небритый, в поношенной спецовке и кирзовых сапогах, с потрёпанным рюкзаком из которого торчал геологический молоток, я, вероятно, выглядел совсем не к месту. Однако мой случайный спутник с врождённой вежливостью не дал ни малейшего повода подумать, что мой вид его смущает. Было большое желание сбросить пропотевшие вериги и
хоть на часок нырнуть в постель. Но когда вспомнил, что ещё нужно стаскивать сапоги с влажными портянками из-за переправы через болото в конце дневного пути, понял, что спать уже не придется. Я извинился за беспокойство, пробормотал, что скоро сходить и вышел из купе.
В коридоре вагона у открытого окна, на откидном стульчике сидел и курил Николай. На вопрос «Что не
спишь?», он рассмеялся и ответил: «По той же причине, что и ты».
Через несколько минут, при полном параде, вышел мой сосед по купе. Он довольно прилично говорил по-русски, сказал, что выспался и желает составить нам компанию. Спутник оказался учёным-географом, неоднократно бывавшем и ранее в нашей стране, ехал обратно после какого-то
симпозиума, был полон впечатлений от встреч с коллегами из МГУ и АН СССР. Экспедиционную жизнь он знал не понаслышке и решение провести остаток ночи с нами в коридоре вагона было с его стороны маленькой демонстрацией солидарности.
Это было время, когда в высоких эшелонах власти двух стран уже полыхали политические междоусобицы. Не касаясь напрямую этой темы, мы искренне говорили друг другу о том, что у нас, наших знакомых и знакомых наших знакомых нет других чувств к соседней стране.
Я вспомнил рассказ моего товарища-геолога, побывавшего недавно в туристической поездке по Китаю, о том, как они приехали в небольшой город и их пригласили на незапланированное посещение театра, где гастролировала именитая труппа. Зал был битком набит, зрители сидели в проходах, но когда руководитель группы попросил со сцены уступить несколько мест гостям из советской страны, весь зал с готовностью встал. Наш собеседник говорил о таких же проявлениях дружбы к китайским
студентам, специалистам-стажёрам, учёным из Китая в Советском Союзе...
Мы не могли даже представить, что впереди нас ждут кровавые пограничные военные конфликты, «культурная революция», период застоя и прочие страсти, которые сегодня могли бы казаться нонсенсом, если бы не новые тревожные и трагические события, связанные с межнациональными
конфликтами внутри страны и за её ближайшими пределами.
Убежден, что потрясения между народами и нациями всегда совершаются в угоду и амбициям подавляющего меньшинства, но страдает от этого подавляющее большинство. Никогда в Бога не верил, но как сейчас хочется, чтобы он был и с высоты своего положения обратился к экипажу маленького корабля с названием «Земля», плывущему в бесконечных просторах Вселенной, с призывом:
«Люди! Вы братья по разуму, живите в добре и мире!».
Когда поезд подошёл к нашему городу, уже светало. Мы расставались, сожалея о краткости встречи с добрым и совестливым человеком, были полны надежд на лучшее будущее